Коробки с пистолетами. «Макаровы», «стечкины», ТТ, кольты, «Глоки» – каждой твари далеко не по паре.
Ящики с гранатами, тоже в приличном количестве…
– Ты что, третью мировую здесь решил устроить? – пошутил Антон.
– Не я, – развел руками сталкер. – Но не пора ль перекусить, чем Бог послал?..
Он наскоро приготовил немудреный мужской ужин, состоящий из двух разогретых банок свиной тушенки, нескольких банок рыбных консервов, банки соленых огурцов и пары пачек армейских галет.
Не обошлось и без бутылки любимого Драконом «Джека Дэниэлса» (не из столичного ли «Бахетле»?).
Раздобревший от съеденного и выпитого сталкер предложил биологу «выйти на крылечко» перекурить. Прихватив пару алюминиевых пеналов с сигарами и недопитую бутылку виски с двумя стаканами, он снова поколдовал у двери, и вскоре мужчины оказались на свежем воздухе.
Вечерело. На небе уже зажглись первые звезды. Антон набрал полную грудь воздуха и вдруг поперхнулся, заметив появившийся над горизонтом яркий полукруг чуть бледнее луны. Светящаяся неширокая полоса полукруга быстро распространялась по темному небосводу. Яркость полосы постепенно падала, а затем совершенно бесследно растворилась в бездонном безоблачном небе, полном мерцающих звезд…
– Чт-то эт-то б-было? – заикаясь, спросил он у не утратившего невозмутимости Дракона, с наслаждением попыхивавшего изделием кубинских табачников.
– Аномалия, – махнул тот рукой. – Я ж тебе говорил: «Бермудский треугольник». Расслабься, Антош. Мы выбрались из ада, понимаешь? Живыми и здоровенькими… Эй, парень, ты чего?
Видя, что приятель насупился и понурил голову, сталкер не на шутку обеспокоился.
– Вспомнилось чего?
Арсеньев кивнул. В глазах его стояли слезы.
– Кира. Как она… там?
– Ложись-ка, брат, баиньки, – подвел итог нелегкого дня Дракон. – Утро вечера мудренее…
– Ты давай обживайся, – сказал сталкер на следующее утро, едва они позавтракали. – А я отлучусь ненадолго. Разнюхаю обстановку, так сказать. Заодно попытаюсь что-либо разузнать о твоей девчонке…
…Дождь за окном. Струйки воды сбегают с козырька, капли стекают по стеклу окна, забранного наскоро приваренной решеткой. Время как будто стоит на месте, лишний раз убеждая: это все, это финиш – ничего больше в этой жизни у тебя не будет, и значит, спешить некуда. Что остается? Только вспоминать прошлое.
Еще раз сменились часовые на постах, скоро придет новая смена санитаров. Потом принесут полдник – горячий чай с запеканкой, и он вернет телу ощущение тепла, притупит ощущение промозглой сырости. А пока вспоминаем, вспоминаем.
Воспоминания… Иногда это прекрасный способ убить время, особенно когда другого средства нет. Но что лучше вспомнить? Не тускловатую, но, в общем, неплохую, хоть и скудную жизнь в провинциальной Кинешме, и не жуткие дни и недели за Периметром, и уж тем более не то, что было потом, ибо уж слишком большую боль причиняют воспоминания о тех недолгих днях, когда у нее был дом и даже любимый человек.
Лучше вспомнить жизнь в Москве до «харма». Не очень богатое бытие школьной учительницы физкультуры, живущей на съемной квартире вместе с такой же провинциалкой – агентом по недвижимости. Но все же наполненное смыслом и скромными, но такими милыми радостями.
Походы в недорогие бары вечерами и в ночные клубы, прогулки по Тверской или Арбату, иногда музей или картинная галерея – с кавалером или без. Мимолетные романы с расставаниями без слез и печали. Разговоры среди подруг, мол, Машка вышла замуж за финна, а Лидка бросила школу и этих оглоедов-ученичков и теперь звезда стриптиза. Ерунда, если подумать, но такая симпатичная и простая. Так, наверное, солдаты вспоминают довоенную жизнь, уже зная, что она не вернется… Все это сейчас обратилось в прах так же надежно, как если бы столица погибла под ударами бомб и артиллерии.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с привезенной на днях женщиной неопределенного возраста, вроде не старой, но с наполовину седой шевелюрой. Кира почему-то с первого дня часто ловила на себе ее взгляд – тяжелый и мрачный. Но гостья не пыталась с ней заговорить, видимо поняв, что это тут не принято. Может, лесбиянка? Хотя без разницы…
В углу всхлипывала Наташа – все вспоминала пропавших родителей. У нее вообще глаза на мокром месте. В коридоре о чем-то полушепотом переговаривались Нина Ивановна и Рита, наверное, по обыкновению обсуждали своих мужиков…
…Ее взяли на улице по дороге из магазина при проверке документов. Всего лишь случайная проверка, хотя Кира с некоторых пор и начала в этом сомневаться. Просто к ней, возвращавшейся из ближайшей «Пятерочки» с тремя килограммами картошки и пакетом сахара, вежливо подошли патрульные и попросили предъявить документы «в развернутом виде».
Она что-то забормотала насчет забытого дома паспорта, даже протянула бумажник с тысячной купюрой, вдруг да поможет. Но патруль, два рядовых и худосочный прапорщик внутренних войск, взятку проигнорировали и отвели в отделение. Там ее не сунули в «обезьянник», а отвели в кабинет, где сидел показавшийся ей сконфуженным капитан полиции и какой-то грузный мордастый тип в форме без знаков различия.
Капитан спросил ее про документы. Кира в полной растерянности сказала, что документы остались в Москве, и назвала себя, добавив, что, мол, приехала в Калугу в гости как раз накануне катастрофы, и если они не верят, пусть спросят у тети Вали. Она даже достала мобильник, но мордастый молча отобрал у нее подаренный Валентиной Алексеевной «Самсунг», вытащил из него сим-карту и тут же на ее глазах с довольной ухмылкой сломал.
Затем ее посадили в фургон с зарешеченными окошками и куда-то повезли. Внутри «скотовоз» был разделен на клетушки, в иных из которых сидели люди. Фургон трясся и подпрыгивал, в окошки был виден однообразный пейзаж.
Куда ее везут? Дорога стала хуже, их немилосердно трясло. Но вот фургон остановился, распахнулась дверь, и пропитой голос приказал выходить.
Когда Кира выбралась наружу, глазам ее открылся невзрачный комплекс двух– и трехэтажных старых зданий из серого силикатного кирпича, обнесенный уже старым бетонным забором, наскоро опутанным по верху колючей проволокой, и с невесть зачем поставленной пулеметной вышкой.
У машины торчали двое штатских и два охранника-автоматчика. Как девушка ни была подавлена и растерянна, но все же заметила, что оружие у них вытертое и исцарапанное, явно не новое, да и форма, светло-зеленая «песчанка», старого образца из невесть каких тыловых складов.
Тут их разделили. Автоматчики увели куда-то ее мимолетных попутчиков, а вот ею занялись штатские. Ее отволокли к одному из корпусов, в вестибюле затолкали в старый грузовой лифт и подняли на третий этаж.
Она вновь оказалась в таком же холле, как внизу, где вместе с ней под присмотром здоровых крупных теток в синей униформе находились еще две испуганные и растерянные девчонки, похоже, так же, как и она, ничего не понимающие. Одной ближе к семнадцати, другой вообще лет четырнадцать. Обе были одеты в футболки и вошедшие в моду рваные джинсы. Разве что на той, что постарше, они стоили тысяч шесть, а на второй – сотни три от силы.
– Подойти к двери! – скомандовала одна из теток. – Лицом к стене! Ноги шире плеч! Руки за голову! Вперед! Смотреть в пол!
Кира подчинилась. Другая охранница равнодушно обыскала ее, потом других.
Затем их всех ждало что-то вроде медкомиссии. Две женщины лет пятидесяти и старичок в белых халатах. Они задали пару вопросов для проформы и чиркнули что-то в картах – на этом все и кончилось. Как успела уловить Кира, ее товарок по несчастью звали Катерина и Наталья.
После осмотра под контролем все той же «синей» тетки пленниц отвели в баню, как было сказано. На самом деле это была обычная душевая: перегородки, разделявшие помещение на кабинки, текущие краны и тепловатая вода.
Им выдали по куску пахучего хозяйственного мыла, по грубому полотенцу и комплекту белья из пижамы с халатом – все явное бэу. Еще выдали по паре вьетнамок, а их собственную одежду и вещи тетка собрала в мешки и куда-то утащила.
У выхода из душевой их встретил не первой уже молодости человек, одетый в рубашку с галстуком и кожаный пиджак – неброский, но недешевый, не китайский из обрезков.
– Добрый день, уважаемые, – довольно приветливо обратился он к девушкам. – Я ваш, если можно так выразиться, куратор и куратор нашего богоспасаемого отделения по линии… не важно, – махнул он рукой. – Главное, будем считать, я ваш шеф с этого дня и до… до того, как вы покинете наши стены… тем или иным способом, – сообщил он как-то не по-хорошему многозначительно. – Звать меня Сергей Никитич Колосков, а звания у меня нет. Да и знать его вам не положено!
Дальше их отвели в помещение, заставленное железными, застеленными серым бельем кроватями – все как в бедной провинциальной больнице или общаге. Три кровати были свободны, на остальных безучастно расположились женщины в таких же больничных тряпках.
Сергей Никитич повернулся к Кире и Наташе с Катей.
– Тут будете жить, – бросил он. – Выбирайте свободные койки… Не роскошно, уж не обессудьте. Это карантин, а не… Хургада! У вас есть к нам вопросы или какие-нибудь пожелания?
В какой-то момент Кире показалось, что перед ней не солдафон или мент, а добрый пожилой доктор. Но вдруг его взор блеснул из-под бровей злой волчьей желтизной. Девушка вздрогнула и поняла, что перед нею человек, привыкший без раздумий давить и ломать чужие судьбы. Для него Кира была даже не врагом, просто объектом, который следует беречь до поры до времени, а потом без лишних эмоций передать в другие руки или утилизировать…
Заметив ее испуг, Сергей Никитич ухмыльнулся.
– Можно мне вернуть телефон? – тихо попросила Катя. – Там все равно нет симки, а я бы на нем играла…
– Я подумаю, что можно сделать, – снисходительно ответил куратор.