о проснулся с первым, бледно-серым проблеском рассвета и утренним свежим холодком. Но разбудил меня не он, а настойчивый, даже немного сердитый шепот Коры:
– Пенка, слышишь меня?
– Да! – послышался звонкий ответ.
– Да тише ты, не так громко… короче, я тебе тут мешок собрал. Похавать там, бинты, хлеб, все такое. Ты пока беги, а я лейтенанта отвлеку.
– Зачем?
– Тихо, говорю, сталкеров разбудишь. Что значит – зачем? Не понимаешь, да? – Шепот рядового стал громче, добавилась хрипотца. – Да тебя же профессор в Институт увезет. На опыты!
– Опыты? Зачем? Нет. Он лечить меня. Будет лечить. – Пенка и впрямь стала говорить немного тише.
– Ага. Как же. Лечить. Стопудово тебе говорю, в клетку посадят и будут эксперименты ставить. Они же ученые, ну?
– Нет. Не будут. Я знаю.
– Да откуда ты знать-то можешь, дурилка? Я там служу, вот я знаю. Они таких, как ты, ловят – и в клетки. Беги давай, пока никто не видит, а лейтенанта отвлеку. Ну! Чего сидишь? Спасайся давай! Бегом!
– Не надо. Спасаться. Проф хороший.
– Тяжело с тобой… что ж ты такая непонятливая-то… Он у-че-ный. Он тебя поймал и увезет! Хватай мешок и сматывайся, пока не поздно.
– Сматывайся? Расскажи слово «сматывайся». – Пенка явно заинтересовалась.
– Да, Кора. Конкретный же ты енот, – сверху спрыгнул Бонд, осмотрел подчиненного и прыснул со смеху. – Ну, енот ты енотовидный…
Тут уже не выдержал и я. На наш смех из вездехода выглянул Проф, непонимающе осматривая покрасневшего Кору, удивленную Пенку и хохочущего Бонда.
– Проф, у нас тут это… спаситель появился. – Лейтенант отдышался и вытер слезы. – Даже мешок собрал Пеночке, чтоб она, значит, от злого вас в Зону обратно убежала. А то вы над ней опыты… бхахах… опыты ставить начали бы…
Проф улыбнулся, но не от смеха.
– Рядовой Корнейчук. Я уверяю вас, что ничего плохого Пеночке не причиню. И уж разумеется, никаких опытов ставить я и не собирался. А вы, лейтенант, напрасно так смеетесь. Ваш подчиненный – очень хороший человек с душой. Цените это.
Кора, красный как свекла, все же улыбнулся и спрятал за спину армейский рюкзак. Бонд, все еще посмеиваясь, от души хлопнул рядового по плечу, покачал головой.
– Добро, профессор. Согласен. Но ты, конечно, учудил, рядовой. Ладно, Кора, ты теперь больше не енот. Радуйся. Повысили тебя. Скажи спасибо Профу, убедил.
Пенка, поднявшись, подозвала псов и, погладив каждого по мохнатой голове, отпустила их. Мутанты, лизнув ей руку и не оглядываясь, молча убежали в разные стороны, не удостоив никого из нас даже взглядом.
Поставленные на автопилот вездеходы, уверенно развернувшись, ходко и быстро пошли назад по собственным колеям. В ушах даже посвистывал встречный ветер, когда я, выбравшись на крышу, немного ошалел от непривычной скорости, которой совсем не ожидал от, казалось бы, огромных и неуклюжих машин. Но «Спектры» шли четко, не отклоняясь от собственной колеи ни на метр – техника «запомнила» весь путь и уверенно по нему возвращалась. Лишь у болота я попросил сбавить скорость – был Прилив, и могли образоваться новые аномалии, но предосторожность оказалась излишней. Неприятных сюрпризов на тропе не появилось, и весь четырехдневный путь, пройденный до этого с черепашьей скоростью, занял всего лишь четыре с половиной часа. В прямой видимости вышки связи и дрожащих в потоках по-летнему теплого воздуха контурах куполов я попросил остановить «Спектры», и мы с Хип вышли на дорогу, там, где пролегла незримая глазу граница.
На асфальт дороги, рядом с нашим прошлым приношением, легли еще две сломанные сигареты. И я, и Хип осторожно положили по кусочку сахара, галету и по очереди плеснули спиртным из фляжки, оставив темные пятна на сером покрывале пыли.
– Спасибо, Зона, за то, что одарила, и за то, что выпустила, – сказал я, обернувшись назад, к чахлым лескам и заброшенным поселкам.
– Если что не так, ты прости нас, – тихо, немного печально проговорила Хип, помахала рукой. – Не по злобе мы, а по глупости.
– Спасибо за Пенку… – проговорил я, снова плеснув на землю из фляжки.
– Спасибо за Пенку, – эхом отозвалась Хип.
Слабый, легкий ветерок шевельнул волосы. Дохнуло едва ощутимо запахом прели, грозы и болотной воды.
Ответила.
Проф нас не торопил, и мы долго еще стояли на той самой границе, взявшись за руки и вслушиваясь в тихие звуки Зоны. Потом Зотов подозвал нас всех.
– Друзья мои. Про Пенку Яковлеву ни слова. Мы спрячем ее в первом вездеходе, который ты, Бонд, сразу подгонишь к первому корпусу, где моя лаборатория. Я ее выведу сначала в свой кабинет, потом в утепленный вольер, где поставлю кровать, стол и все необходимое, чтоб она быстрее поправилась.
– Понятно.
– Сделаем, Проф.
– И нужно это сделать быстро. Затем сразу к ангарам, и я вызываю сотрудников Яковлева. Готовьтесь, друзья мои, вероятно, будет концерт по заявкам. – Проф улыбнулся. – Голос у Гавриила могучий, но сам он отходчивый, все будет хорошо. Не геройствовать только, я все, абсолютно все возьму на себя, а вы выполняли свои обязанности. И не спорить! Все ясно?
– Так точно, профессор, – кивнул старший лейтенант Бондарев. – Но в обиду я вас не дам, командир, учтите.
– Мы тоже, – хором заявили мы с Хип.
– Ишь ты… один за всех, и все за одного. Благодарю, но это, право, не потребуется. Лунь, Хип, спрячьте свое новое оружие в вездеходе. Мы его сохраним, в отчетах оно не значится. Бонд, потом вечером перенесете его ко мне в кабинет. У меня есть личный несгораемый шкаф с институтскими документами, и места в нем много.
– Мы его не будем сдавать?
– А вы что, хотели бы? – прищурился Проф. – Или, может быть, в Москву вы поедете с бейсбольной битой?
– Нет, конечно… Проф! – Я не сразу вернул челюсть на место. – Вы уже заранее все решили?
– Лунь, я вас умоляю. Все уже стало ясно еще там, перед ночевкой. – Проф весело отмахнулся. – Или вы хотели отпустить Пеночку одну? Вне Зоны, вне привычного для нее мира, через сотни километров и в непривычную для нее, другую Зону? Не поверю.
– Нет, разумеется…
Не стал я говорить Профу, что мы с Хип утром, перед отъездом, втихаря все решили. И даже продумали несколько вариантов, как бы оставить привычные нам и уже полюбившиеся стволы, заранее прикинули по финансам, оборудованию и, если повезет, костюмам. Но Проф все сразу понял по нам или, что гораздо вероятнее, решил сам.
– Так вот, сталкеры. Лунь, ты, помнится, обещал мне исполнить любую возможную просьбу. За язык я тебя не тянул, друг мой, и посему прямо здесь и сейчас ставлю вас перед фактом.
– ?..
– Я иду с вами. В Москву. В качестве еще одного сталкера. – И Зотов обезоруживающе улыбнулся.
– И как прикажете это понимать?
Яковлев спросил это совсем негромко, даже необычно тихо для своего богатырского роста и могучего голоса. Мы впятером сидели вдоль широкого орехового стола в главном кабинете брагинского отдела НИИАЗ, и сидели, признаться, довольно долго, в то время как глава Института молча осматривал каждого из нас долгим, печальным и внимательным взглядом. Я просто не узнавал Гавриила.
– Я повторяю вопрос, коллега. Как мне вас понимать прикажете, уважаемый? – академик повторил вопрос, обращаясь уже лично к Зотову. – Неподчинение приказу. Самовольное изменение графика экспедиций. Смертельный и прекрасно при этом осознаваемый риск. Я хочу знать, с чем связан подобный вред.
– Простите, коллега, но вреда для НИИ я никакого не причинил. – Профессор ответил тихо, но твердо, глядя прямо в глаза Яковлеву. – Я, в конце концов, заведующий биологическим сектором брагинского отдела и, согласно правилам, могу самостоятельно решать…
– Я это знаю! – Академик несильно, но тяжело хлопнул ладонью по столешнице. – Не напоминайте мне правила Института, которые я большей частью сам и написал. Вопрос состоит в другом.
Яковлев взял паузу, помрачнел.
– Да, Игорь Андреевич. Вы действительно заведуете биологическим отделом. Это я тоже помню. Кроме того, я прекрасно знаю вашу работу и ваши организаторские качества. Поэтому и спрашиваю про вред.
– Я вас не понимаю, коллега.
– А я думаю, прекрасно понимаете. Профессор Зотов, что прикажете мне делать в случае потери такого специалиста? Что, я вас спрашиваю? Кто сможет заменить вас, друг мой, на этой должности, продолжить вашу работу? Если вы не думаете о себе, не думаете о друзьях, сыновьях, то подумайте хотя бы об Институте! – Голос академика набрал знакомые, громыхающие стеклами в шкафах ноты. – Не говоря уже о том, что вы мой старинный товарищ и что у вас есть два сына, и никого из нас вы даже не потрудились известить об экспедиции? Это ли не вред?
– Вред, уважаемый Виктор Николаевич, состоит совсем в другом. – Зотов приподнялся, и его голос тоже обрел твердость и уверенность. – Вред НИИАЗ – назначать сотрудникам срок действительной работы в две недели полевых исследований. Вред – запрещать опытным, проверенным сталкерам сопровождать мои экспедиции. Вред – при любой возможности загонять нас, ученых, в кабинеты, в то время когда настоящая работа возможна только там, в Зоне. И до тех пор, пока вы будете таким образом вредить, я не стану подчиняться вашим приказам, коллега. Это вы должны подумать об Институте, Виктор Николаевич. Я-то о нем как раз думаю.
– Игорь Андреевич, дорогой вы мой человек. Поймите же, что вы незаменимы. – Яковлев с досадой отшвырнул от себя папку с отчетом отдела безопасности. – А вот здесь черным по белому написано, что вы столкнулись с превосходящей группой вооруженных бандитов, причем состоялся бой. Попали под Прилив. Забрались в неразведанный участок Зоны!
– Мой ассистент Мирошенко тоже был незаменим, академик, – голос Профа дрогнул. – Незаменимой была профессор Мари Лёпен, убитая бандитами. Во дворе вашего главного здания стоят обелиски, которые никто не посмеет снести. Любая фамилия на них принадлежит незаменимым людям! Вы слышите меня, коллега? Каждая! И не смейте меня так называть. Я не лучше их ни в чем. Запомните это, уважаемый Виктор Николаевич.