– Якут, это Седой. Вижу троих, уходят, – сказал я в микрофон.
– Принял. Наведи, поработаю, – коротко ответил тот.
– Не надо, я сам. Бойцы, по запарке меня не шлепните, я пошел.
– Добро, давай.
Я вытащил пустой магазин, извлек из кармана сверточек и, сбросив лоскут ткани, зарядил единственный теплый, нагревшийся от тела патрон с зеленым кончиком. Магазин этот особенный в отдельный подсумок, под правую руку, а в Хакер – полный. И вперед, быстро, хорошим бодрым бегом вслед уходящей мрази. Обещал я тебе, Чист, а обещания надо выполнять.
И тут – Хип. Выскочила из высокой травы, пристроилась справа и понеслась за мной – только слышу быстрый, легкий топот.
– Стажер? Куда на фиг? – не сбивая дыхания, быстро спросил я.
– Туда, – коротко и очень лаконично ответила девушка.
– А ну назад!
– Щас!
И снова тихий топот. Хорошо бегает Хип. Быстро и негромко, но так, что фиг оторвешься. В хорошей форме дева, ничего не скажешь. И никак не поспоришь с ней при этом опять же. Упрямая.
Вот и река. Тропинка между густых ивовых кустов, зелеными клубами закрывающих воду, и осока у кромки воды, и песок, мягкий, грязновато-желтый, а на нем следы. Хорошо бежит, зараза, но ничего, скоро темп сбавит, а там и место чуть более открытое будет – все реже кусты и выше берег.
Чист с компанией перестали бежать примерно через три четверти километра вдоль реки – следы изменились, стали чаще и не такими глубокими. Хорошо, то что надо. Наверное, успокоился уже Гоша, решил, что пронесло, и перешел на быстрый шаг. И нам не дело спешить – впереди со сталкером два головореза, поэтому тоже идем тихо и не быстро.
– Хип, давай чуть в сторонку, кусты впереди кончаются, и тихо, смотри. Там заляжешь и постарайся аккуратно снять двоих уродов. Гошу только не трогай, мой он.
– Приняла. – И Хип быстрой бесшумной тенью скользнула между пепельно-зелеными зарослями. Река снова повернула немного, и кустарник закончился широким песчаным пляжем у сонного, медлительного плеса. Чист шел спокойно, быстрым шагом, метрах в тридцати, – мы его неплохо нагнали. Я спрятался за крайним кустом.
– Действуй, стажер.
Хип не нужно было просить дважды. Треснули две короткие, быстрые очереди, разом свалившие обоих бандитов. Чист, мгновенно нырнувший на землю, перекатился, поднял автомат и, лежа на спине, длинной веерной очередью полоснул по кустам. Я, вставив нужный магазин, перезарядил Хакер, и единственный патрон ушел в патронник.
Гоша отстрелялся. Пустой рожок от АК-74М полетел в сторону, и сталкер начал тянуть из разгрузки следующий.
– Свиделись, Чист. Предупреждал ведь тебя.
Я вышел из-за укрытия и направился по речному пляжу навстречу Гоше. Тот, увидев меня, побелел как полотно и забуксовал ногами, отпихиваясь от мягкого желтого песка. В выпученных глазах застыл суеверный ужас, и над рекой разлетелся долгий высокий вопль.
Гоша не успел ни перезарядиться, ни подняться на ноги.
Маленькая пуля калибром пять целых и пятьдесят шесть сотых миллиметра вошла ему чуть ниже подбородка, в щетинистую тощую шею, оставив темное пятнышко, и на выходе буквально разворотила затылок, окрасив песок длинным красным шлейфом. Чист умер мгновенно, разом оборвав последний свой крик, смешавшийся с эхом выстрела.
Я подошел, взглянул в остекленевшие глаза, и, наверное, впервые за всю жизнь в моем маленьком красном альбоме не появилось новой фотографии. Молчала душа. И в голове не было ровно никаких тревожащих мыслей, только прохладное, спокойное чувство – так бывало, когда падал с сердца какой-нибудь тяжелый, угловатый камушек ожидаемой, но не сбывшейся гадости.
Сионист был ранен. Высокий смуглый лоб усеял бисер пота, лицо побелело и как будто заострилось. Он лежал на носилках, и ему уже заканчивали перевязку. Пуля навылет прошла немного выше бедра, прошив бок, где теперь широким алым пятном пропотели бинты.
– О, Седой… плохо мы отстрелялись, бродяга, очень плохо, но тебе персональное спасибо за снайпера и пулеметчика – Якут уже мне доложил.
– Что с потерями? – тихо спросила Хип.
Сионист закрыл глаза, вздохнул.
– Семеро погибли. Тринадцать раненых, и двое очень тяжело. Их на автобусах уже увезли, с ними уехал Костоправ. Дорого нам встал этот бой. Очень дорого. Не только бандиты были в лагере, видимо. Кое-кто и посильнее с нами воевал.
– Бывшие наемничьи морды, – зло сплюнул на землю незнакомый мне сталкер. – К гадалке не ходи – человек, наверное, восемь. Почти все свалили, гады. И что самое паршивое, сталкеры с ними были. Одного я даже узнал.
– Не трави себе душу, атаман. – Якут кивнул в сторону разгромленного поселка. – Это надо было сделать. Общество так решило. Тебе бы с ранеными уехать.
– Нам бы побольше обстрелянных ребят, – выдохнул Сионист. – Ничего, Якут, ерунда, заживет. Бывало хуже. Сколько в поселке положили?
– Полсотни точно, – вперед вышел Капкан, поправил на груди СВД. – Посчитаем, не вопрос. Десяток козлов еще за поселком, на засаду нарвались, тоже все лежат. И пятнадцать чертей, наверное, ушли, но это по максимуму, точно не больше. А банде однозначно хана.
– Одной – может быть, – задумчиво произнес Сионист. – Там что в поселке, есть кто живой?
– Есть, – буркнул Капкан, почему-то зло ухмыльнулся. – В центральном богатом доме закрылись, черти. Дверь железная, окна, решетки, не заберемся. Там еще у них оружие, арсенал. У многих бандюганов, кстати, стволы получше наших будут. Вон, таких, как у Седого, мы уже штуки три подобрали.
– Ясно, – мрачно кивнула Хип. – Склянок разных химических не находили в некоторых домах?
– Натурально, было дело. – Якут удивленно приподнял бровь. – Домик там один хорошо разгорелся, от мины. И там что-то до сих пор хлопает, дым разноцветный и вонища.
Мы с Хип переглянулись, девушка едва заметно кивнула. К знакомым, значит, Чист ушел. Не к своим, которых, если верить безопасникам, вычистили под корень, а к покупателям. Клиентам, так сказать, бывшим. Тут же, видимо, и лаборатория была.
– Что будешь с домом делать, Якут? – Сионист, морщась от боли, сел на носилках и накинул на плечи куртку – его заметно знобило.
– Легли бы вы, атаман… ну, не знаю. Оборону держат вкруговую, и хорошо держат, не высовываются на выстрел. И нам не подлезть. Будут потери, говорю сразу.
– Вот не хотелось бы. Хватит нам потерь. – Сионист печально вздохнул. – У этих вроде бы пулемет был крупнокалиберный. Давайте из него по окнам и дверям как надо, и с автоматов тоже, а несколько дельных ребят пусть под прикрытием бутылок накидают.
– И то дело. Выкурим. – Якут махнул рукой.
В самом центре поселка, за невысокой узорчатой оградой, возвышался большой двухэтажный дом с двумя цилиндрическими башенками. На покрытых розоватой штукатуркой стенах виднелись многочисленные пулевые отметины, дорогие стеклопакеты были выбиты, но решетки держались. Окна первого этажа, словно нарочно, были сделаны узкими и неплохо подходили в качестве бойниц. Вокруг дома не было ни декоративного кустарника, ни дополнительных строений, поэтому без прикрытия подойти было невозможно.
На улицу вынесли старый, видавший виды НСВ на треноге и ящик с тяжелыми пулеметными лентами. Начал стрелять он не сразу – что-то заело при перезарядке, но после двадцатиминутной возни пулемет все же выдал оглушительную стальную скороговорку.
Кирпичная кладка вокруг массивной железной двери, похоже, была пробита насквозь – в облаках красной пыли и брызг штукатурки появились воронки, перебитая пополам, упала на землю изящная каменная колонна когда-то богатого дома. Дверь вздрогнула и провисла на вышедших из стены штырях. Следующая мощная очередь пришлась по окнам, снося остатки стеклопакетов, – и тяжелые пули пошли гулять внутри дома, прошивая межкомнатные перегородки и играя рикошетами. Первая бутылка, оставив сизоватый дымный след, полетела в окно, но, видимо, пламя не взялось на тряпке как следует, и огня я не увидел. Вторая стукнула о стену дома, не попав в окно, и по кирпичам вверх побежал бледный в дневном свете ручей бензинового пламени.
Обороняющиеся, видимо, осознали перспективы, и из окошка второго этажа проворно высунулась простыня. Сионист приказом по радио прекратил стрельбу. В наступившей тишине с грохотом упала на крыльцо вытолкнутая изнутри дверь, и из дома, злобно косясь, с поднятыми руками вышли восемь человек. Группа Якута сразу же начала их вязать, а Капкан с десятком бойцов проник в дом. Через несколько минут к дому подкатила легковушка, и из нее под руки вывели Сиониста, посадили на принесенное кресло. Сталкер, несмотря на ранение, неплохо держался.
– Здоров будь, Сионист. – Один из них, невысокий, даже коренастый, улыбнулся сталкерам, словно не обращая внимания на заломленные назад и связанные стяжкой руки. – Я-то думаю, что за беда к нам в гости, а это ты, корешок. Удивительная встреча.
– А ты от меня другой ждал? – нейтрально поинтересовался атаман.
Я присмотрелся к бандиту. Странно, не знал бы – никогда не сказал. Как ни крути, а прав был старик Ломброзо, не во всем, пожалуй, но во многом. И со временем, если, конечно, Зона этого времени дала, становился сталкер в некотором роде специалистом. Как книжечку нужно было читать лицо, взгляды, малейшие напряжения мимических мышц. Особенно в те времена, когда новый барыга или перекуп, и не знаешь ты, чего ожидать от него в следующую минуту, когда стволы, деньги и хабар зонный, грязный, часто кровью политый. Или в Зоне другого бродягу встретишь – тоже вопрос, кто он и что удумал. Но вот встреть я этого, который местными бандитами управлял, – не догадался бы. Работяга простой или, там, учитель сельский. В общем, рубаха-парень, ешь его с кашей. Взгляд веселый, открытый, морщинки у глаз смешливые, нос выдающийся, орлиный, седина в усах. Разве что, когда поближе рассмотрел, чуть-чуть не то в глазах, гнилинка крохотная мутностью такой, но тут уже непонятно – то ли и впрямь она там есть, то ли просто кажется мне, учитывая антураж встречи. Да и руки совсем не рабочие, надо сказать. Жилистые кулаки, костяшки сбиты, а вот ладонь вывернутая, стяжкой перехваченная, – гладкая, не работали этой рукой ни лопатой, ни за станком. И что интересно, ни «перстней», ни какого другого боевого раскраса, которым так любили щеголять джентльмены удачи в Зоне по той, старой памяти, тоже не видно.