– Профессор Прохоров… как это возможно?..
– Вопросы возможного и невозможного одни из самых интересных, коллега, – так же тихо, словно сквозь толстую, мягкую стену, проговорил Прохоров. – Лунь, Хип, рад вас видеть. Подарок сохранили?
Я молча вытащил из кармана призму, которая вдруг налилась совершенно удивительным, спектральным переливом, пустив по комнате многочисленные яркие блики.
– Хорошо, сталкеры… берегите его. – Прохоров снял с плеча армейский планшет, размахнувшись, перебросил его нам. – В нем несколько тетрадей и карты. Это передайте Яковлеву… скажите, что от меня. Там ценная информация, которую удалось добыть, но, в общем, наша экспедиция пока не удалась. Мы не можем пройти дальше.
– Спасибо, профессор. – Я подобрал тяжелый кожаный планшет, весь в прохладных дождевых каплях. – Спасибо.
– Не спешите благодарить… это не главное, зачем мы вас позвали. Спасибо, что привели Пенку, – невесело проговорил Фреон. – Здравствуй, Пеночка. Очень хорошо, что услышала и пришла. Ты готова?
– Да. Я готова. – И Пенка повернулась к нам. Я увидел, как из человеческого, правого глаза, синего, раскосого, побежала по щеке слеза. – Прощаться время сейчас.
– К-как прощаться? О чем ты, Пеночка? – Хип, быстро подойдя, заглянула в глаза Иной и, увидев слезу, побледнела. – Погоди, я не понимаю…
– Мы не можем найти дорогу дальше… в тех Зонах слишком странные пути даже для меня, – послышался тихий голос Прохорова. – И я попросил о помощи… на тех гранях миров только Пенка сможет стать проводником.
– И ты заставил ее? – со злостью в голосе Хип повернулась к Прохорову.
– Нет, Хип, она согласилась сама… для людей. Я спрашивал ее, хочет ли она помочь людям. И она сказала, что да.
– Простите, Лунь, Хип, Проф… Я не хотела, чтобы знали раньше… – тихо проговорила Пенка. – Я шла помогать. Я решила сама.
– Они же стреляли в тебя, Пеночка… как?.. – Я, не веря тому, что услышал, снова посмотрел на Иную. – Кислотой облить хотели, ты же помнишь? Зачем?..
– Ты человек. Хип человек. Проф человек. – Новая слеза показалась в уголке глаза. – Учитель был человек, который спас. Я помогаю сама людям. Иду с ними. Покажу дорогу. Там грани. Они сами не справятся.
И Пенка обняла меня, крепко прижавшись, и я обнял ее в ответ.
– Ты хороший, сталкер Лунь. Вот. Знаю. На память рисовала вам альбом. Смотри. Помни меня. Хип, ты хорошая. Ты друг. Береги осколок, он нужен вам. Проф. Хорошо говорить с тобой. Скучать не надо.
И Пенка, порывшись в рюкзаке, передала мне альбом и, не задерживаясь, быстро шагнула в дверь. Обернувшись уже за дверью, Пенка быстро вытерла слезу боевой рукой, улыбнулась и помахала нам.
– Не забывайте. Вы хорошие. Прощаться!
– Фреон, ты береги ее там, ясно? – задавив тяжелый, едкий ком в горле, я смог с трудом выдавить несколько слов, глотая окончания и чувствуя, как в поле зрения побежали жгучие волны. – Слышишь, бродяга? Береги!
Фреон кивнул:
– Обещаю, Лунь. Обещаю. Прощайте, сталкеры.
И Пенка ушла вслед за Прохоровым. А мы еще долго-долго стояли у проема двери. И я прижимал к себе молча вздрагивающую от слез Хип и слушал, пытаясь уловить легкие шаги с той стороны. Но там уже давно было тихо, только еле слышно постукивал о стекло дождь. И в наступившей пустой тишине мне грел руки старый детский альбом для рисования, оставленный на память.
– Береги себя, Пеночка — без надежды «послал» я мысль в дверной проем, но, видимо, не доходили такие слова на другие грани мира. И в этом безмолвии в ответ, в этом глухом молчании, отсутствии там, где раньше я слышал мысль Пенки, было так много горечи, что перебить ее не получилось даже жгучим глотком из фляжки.
Заключение
– Пенка почему не с вами? – Сионист быстро осмотрел наш отряд, как только мы выгрузились из машины.
– Ушла в Зону, сталкер. Жива, если что, – буркнул я, чувствуя горьковатый привкус слов. – Так надо, за тем и ходили. Вызывай этого… Гену Ботаника. Надо нам до Гавриила добраться.
– В смысле? Вы же вроде прятались, скрывались…
– Не до того, Сионист. – Я хлопнул рукой по планшету с бумагами. – Скрывались, да. Теперь не скрываемся. Не до того. Вызывай.
– Вызывайте ЦАЯ, сталкер, – уверенно сказал Зотов. – Все, что нужно, завершено, так как нас благодаря этим мерам, по счастью, не задержали по дороге в Москву. Теперь дело сделано, и можно сдаваться.
Сионист, не задавая больше вопросов, отдал короткие приказы, а я, взяв за руку молчаливую Хип, пошел в «Сибирь». Молчит стажер. Всю обратную дорогу ни улыбки, ни веселого слова. Помрачнела совсем.
– Если бы я знала, Лунь… я бы отговорила Пенку, – буркнула Хип, мрачно осматривая поселок.
– Это вряд ли, стажер. Она сделала это для нас. – Я сжал руку девушки. – Не рви сердце. Она ведь просила не скучать.
– А у тебя это получается? – тихо спросила девушка, и я не нашелся с ответом.
– Пойдем, Хип. Посидим за столом, погреем душу. Нам это надо сейчас.
Стажер молча кивнула, и вскоре горячий, терпкий глоток зашумел в голове в унисон тихому говору сталкеров «Трактира».
– С возвращением, Седой! – весело крикнул Сибиряк. – Ну, как, удачно сходили? Смурные вы чего-то…
– А, спасибо, хозяин. – Я махнул рукой. – Благодарю. Ничего, нормально.
– Это хорошо. Ну, обратно штуку для воды сдавать будешь?
Я задумался, но ненадолго, всего на минуту.
– Звиняй, Сибиряк, покуда придержу. Хорошая вещица, нужная. В хозяйстве понадобится.
– Понял. Ладно, отдыхайте.
В «Трактир» зашел Сионист.
– Седой… а, ладно, теперь-то уж Лунь. Дозвонились мы. Они уже выехали, Яковлев даже переспрашивать не стал. Вроде злой он крепко, но точно не скажу.
В «Трактире» наступила короткая, но глубокая тишина. Один из сталкеров, обернувшись к соседу, буркнул: «А я те говорил, что девка во время перестрелки этого седого Лунем называла, а ты мне не верил».
– Хренасе…
– Оп-па…
– Я думал, он здоровее намного…
– Здоров, мужики. Звиняйте за небольшое вранье, так надо было. Да я и правда седой, что характерно. – Я поднялся из-за стола. – А что рассказывают сказки, так тому не верьте. Брешут в основном.
– Привет всем. – Хип подняла руку с бокалом. – За знакомство.
И к нам под шум голосов потянулись кружки с пивом, в баре как будто стало даже светлее. У Хип даже получилось улыбнуться, отвечая на рукопожатия.
– Короче, Лунь. Общество тебя не одобряет, ну! Фигли ты врал? – со смехом поинтересовался один из сталкеров. – Штраф, короче.
Я усмехнулся.
– Ну, раз общество решило, то конечно. Сибиряк, всем проставь угощение. Сколько там наберется, рассчитаюсь.
– Нет, Лунь, извини, не пойдет, – вздохнул торговец.
– Что так? Если что, у меня еще есть, на это точно хватит.
– Не возьму я с тебя денег. Знаю я, сколько ты уже на общество подарил, и знаю, как вы с барышней с бандосами дрались за наших, мне тоже рассказали. В общем, команда молодости нашей, сейчас пиво за счет заведения. Спасибо скажите Луню и Хип.
Через несколько часов, пролетевших незаметно, прямо к «Трактиру» подкатил институтский вездеход. Невысокий, щуплый сотрудник НИИ, представленный Сионистом как Гена Ботаник, быстро пробежал по нам взглядом и, несмотря на действительно «ботанический» вид, показался мне очень спокойным и каким-то профессионально внимательным, что ли. Маленькая, но на редкость сильная рука быстро ответила на рукопожатие, Гена поправил очки и пригласил нас в вездеход.
– Здравствуйте, Лунь. Наслышан. Знаете, у вас очень интересные семинары, я стараюсь не пропускать, – негромко, вежливо сказал Ботаник. – Вы присаживайтесь. Спасибо, что сообщили, Яковлев вас ждет. Только у него не особенно хорошее настроение, хочу предупредить.
– Неудивительно. Хотя, как мне кажется, самое время расставить точки над «ё», и, думаю, он поймет.
– А я вас охотно в этом поддержу, сталкер, – уверенно заявил подошедший Проф. – Уважаемый, подгоните, пожалуйста, машину к тому дому. Нужно забрать оборудование и записи.
– Здравствуйте, профессор, – с легким удивлением произнес Ботаник. – Странно, по директиве нашего отдела вы отстранены от работы, я лично видел приказ.
– А, это я знаю, Геннадий Сергеевич, благодарю. – Проф пожал плечами. – Я ознакомился с данным приказом примерно за четыре дня до экспедиции и даже наложил на него, скажем так, резолюцию.
– Но ведь…
– Да, да, товарищ Савельев. И это я тоже знаю, спасибо. Поехали.
Коридоры Подмосковного отдела НИИАЗ были гулкими, сыровато-кафельными и ощутимо старыми – под здание Института были выделены корпуса почти заброшенного советского НИИ. Ученые не стали строить современных помещений – в непосредственной близости от Москвы в этом не было особого смысла, и оборудование просто смонтировали в светлых, насыщенных эхом и старыми мозаичными картинами залах. Несмотря на посеревший, даже немного заброшенный вид, Центр отличался довольно живой деятельностью – между корпусов сновало множество людей, поминутно подъезжали вездеходы, БМП, что-то монтировали в огромных полусферах цвета чистого серебра, ярко сверкавших на солнце.
Яковлев был в своем главном кабинете, выглядевшем гораздо скромнее брагинского. Не особо большой, оклеенный простыми фотообоями, с красновато-бежевым столом из сосны и книжными шкафами, он словно шагнул в современность из того времени, когда здание, наверное, только строилось, и с тех пор не изменился.
Яковлев не поднялся, когда мы вошли, и только сумрачно взглянул в нашу сторону. Я ожидал сильнейшего разноса и приготовился просто переждать «бурю» перед тем, как говорить самому, но Гавриил молчал, словно чего-то ожидая. Наконец он приглашающе кивнул за стол и на удивление тихо, устало произнес:
– Вы хотели меня видеть. Что же, я слушаю.
– Экспедиция завершена, академик. – Проф положил на стол пухлый армейский планшет. – Здесь то, что вам хотели передать, и мы выполнили просьбу.