§ 7 Немецкая Австрия. Агитация в Вене и процесс Ролинга
Причины антисемитского движения были не вполне одинаковы в Германии и в Австрии, как неодинаковы были политические судьбы и национальный состав этих двух империй. В Австрии прежде всего отсутствовал психологический мотив реакции: не было упоения военным счастьем, как в Германии, а потому не было такого культа милитаризма и болезненной гипертрофии государственности. Вся забота дуалистической монархии сводилась к тому, чтобы удержать в государственном союзе центробежные силы различных национальностей, входивших в ее состав. Единый государственный национализм был здесь невозможен, так как Австрия не имела единой преобладающей нации, а имела их несколько в разных частях государства. В немецкой Австрии (Нижней и Верхней) такою державною нацией считали себя немцы, в Богемии и Моравии чехи оспаривали этот титул у немцев, в Галиции господствовали поляки, а в автономной Венгрии мадьяры. Каждая из этих территориальных наций стремилась в своей области поглотить, ассимилировать с собою находящиеся в ее среде меньшие национальные группы. В немецкой Австрии их германизировали, в славянской славянизировали, в Венгрии мадьяризировали. Хуже всего в этой распре народов было положение евреев: всякое признанное национальное меньшинство имело дело только с национальным большинством данной области; евреи же, которым официально отказывали даже в титуле «нации», почти везде находились меж двух огней. Чехи, поляки и венгерцы в своих областях не могли спокойно смотреть, как евреи в их среде ассимилируются с немцами и тем усиливают общего противника, а немцы возмущались полонизацией и мадьяризацией известных групп еврейства. Между борющимися нациями евреи подвергались давлению с разных сторон. Никто не признавал их особою нацией, так как территориально они были рассеяны, хотя другой внешний признак национальности, обиходный язык, был налицо в самобытных еврейских массах Галиции, Буковины и Венгрии.
Если бы роковое заблуждение века не заставило политических вождей еврейства отречься от его законного титула нации, то евреи могли бы повсюду бороться за свое, а не чужое национальное самоопределение, рядом с другими национальными группами, а не пассивно толкаться между ними и получать толчки со всех сторон. Междунациональное положение евреев было главным источником их страданий в пестрой «лоскутной» империи. К этому надо еще прибавить культурные и социальные контрасты в самом еврействе Австрии, гораздо более резкие, чем в Германии: онемеченный венский еврей имел мало общего с самобытным и часто первобытным галицийским хасидом, а мадьяризованные реформисты Венгрии имели против себя массу ортодоксов-фанатиков. Бросались в глаза полюсы богатства и бедности в еврейской среде: с одной стороны, венские капиталисты, а с другой — галицийская беднота, которая нередко появлялась в своих лохмотьях на улицах нарядной столицы. Все эти национальные, культурные и социально-экономические различия налагали свой отпечаток и на характер антисемитского движения в каждой из частей Австрийской монархии, где жило втрое больше евреев, чем в Германии.
В последние два десятилетия XIX века еврейское население Австро-Венгрии доросло до двух миллионов. В цислейтанской Австрии числилось в 1880 году 1005 000 евреев, в 1890 г. — 1 143 000, а в 1900 г. — 1 225 000; в Венгрии рост еврейского населения в те же три даты определяется следующими цифрами: 638 000, 725 000 и 850 000. Это составляло в среднем 1,5 процента населения монархии, но в отдельных провинциях, как, например, в Галиции, евреи составляли в среднем 12 процентов всего населения в округах, а во многих городах от 30 до 57 процентов. При таком соотношении сил особенно остро чувствовалось соперничество между евреями и окружающим населением во многих отраслях хозяйственной жизни[7]. Занесенная из Германии антисемитская бацилла нашла обильное питание в этом социальном антагонизме. Первый сигнал к борьбе подала Вена, где быстрый рост еврейского населения особенно тревожил христианскую буржуазию. Ведь за короткое время после эмансипации число евреев в столице почти удвоилось (в 1869 г. 40 000, а в 1880 г. 73 000) и продолжало расти в такой же пропорции до конца XIX века (в 1890 г. 118 000, а в 1900 г. 147 000). Еще в большей степени, чем в Берлине, венские евреи развернули свои ранее скованные бесправием силы и быстро поднимались по социальной лестнице. Многие выдвинулись в роли чиновников, учителей, адвокатов, журналистов. Последние задавали тон в крупнейших органах либеральной прессы («Neue Freie Presse» и другие газеты). Устремившиеся из провинции коммерсанты наполнили столицу торговым шумом, развили горячку акционерных компаний и всяких видов «грюндерства» по образцу Берлина. Разразившийся в Вене биржевой кризис, «крах 1873 года», был поставлен в вину евреям. Наплыв переселенцев из галицийской «Полуазии» раздражал венских бюргеров, помнивших еще времена «терпимых евреев», когда конкуренция не была еще так чувствительна, как после эмансипации.
Знаменательно, что и в Австрии застрельщиком новой юдофобии был человек духовного звания, католический двойник прусского протестантского пастора Штеккера. Еще в 1874 г. профессор теологии Пражского университета, каноник Август Ролинг опубликовал памфлет против иудаизма: «Еврей по Талмуду» («Der Talmudjude»). Старый, давно забытый силлогизм был повторен в этой книге: все обидные выражения Талмуда об идолопоклонниках или иноверцах древности относятся к современным христианам, которых евреи по заветам своей религии должны будто бы презирать, а потому евреи не могут быть терпимы в христианском государстве. Извлеченное из склада исторической ветоши ржавое оружие юдофобов возбудило, однако, более чем археологический интерес. Возгорелась полемика. Ролинга обвиняли в плагиате из «Разоблаченного иудейства» Эйзенменгера и уличали в искажении талмудических цитат, но полемика еще усилила интерес к жалкому памфлету; он перепечатывался из года в год и распространялся ловкими агитаторами во многих изданиях на немецком и чешском языках. Ролинг имел дерзость объявить, что он готов уплатить тысячу талеров тому, кто докажет ошибочность хотя бы одной цитаты в его книге. Но он не исполнил своего обязательства и после того, как авторитетные христианские богословы доказали лживость многих его цитат. Протестантский теолог, известный гебраист Франц Делич из Лейпцига, в своем разборе книги Ролинга (1880) пришел к заключению, что она полна «ложью и клеветою», «неверными переводами», «искаженными текстами», «ложными толкованиями» и что автор ничего не понимает в талмудической письменности. Ролинг молчал. Фальсификатора поддерживали влиятельные группы клерикалов в Вене и их пресса («Wiener Kirchenzeitung», «Vaterland»). Ярый враг протестантов и евреев, Ролинг был орудием этих обскурантов, которые хотели вознаградить себя в Австрии за антикатолический «культуркампф», происходивший в Германии не без участия еврейских либералов.
Появление антисемитских организаций в Германии в начале 80-х годов окрылило австрийских юдофобов. Вена принялась ревностно подражать Берлину. Привезенный из Германии модный товар впервые вынес на политический рынок немецкий шовинист Георг фон Шенерер, член австрийского рейхсрата и вождь партии пангерманистов. Подобно Штеккеру, он сначала пытался провести антисемитизм в сознание трудовых масс под покровом «христианского социализма», но ему не удалось обмануть венских рабочих, и он выкинул национальный флаг. В агитационных речах и статьях (с 1882 г. он издавал журналец «Univerfälschte deutsche Worte») Шенерер развивал мысль, что еврейство в Австрии ослабляет немецкий элемент в угоду другим нациям, славянам и мадьярам. Филиппики Шенерера не имели успеха в рейхсрате, где заседали представители всех национальностей Австрии и где пангерманизм считался несбыточной мечтой. Больший успех выпал на долю антисемитов-демагогов, агитировавших на экономической почве среди мелкого христианского мещанства Вены — торговцев, ремесленников, содержателей гостиниц и ресторанов. Основывались антисемитские союзы под названиями «Союз христианских промышленников» и «Партия реформы», цель которых была на самом деле контрреформа — отмена или сокращение гражданских прав евреев. На уличную агитацию откликнулись все лично заинтересованные или вообще буйные элементы венского населения. В веселой Вене стали повторяться берлинские скандалы. В населенных евреями кварталах антисемиты оскорбляли прохожих; немецкие студенты задевали товарищей-евреев в стенах высших учебных заведений. В трактирах и пивных заведениях, где обыкновенно устраивали свои собрания антисемиты, шли словесные погромы евреев, причем ораторы ссылались на «ученого» Ролинга и разжигали фантазию толпы цитатами из талмудических книг.
Весною 1882 года один из таких агитаторов, некто Франц Голубек, произнес речь в собрании «Союза христианских промышленников», где председательствовал Шенерер. «Еврей, — говорил он, — не наш согражданин; он стал нашим господином и притеснителем. Вы знаете, что сказано о вас в Талмуде? Там сказано, что мы все (христиане) свиньи, псы и ослы». Когда Голубека привлекли к судебной ответственности за натравливание одной части населения на другую, защитник его представил в оправдание подсудимого соответствующую талмудическую цитату из книги Ролинга. Сам Голубек заявил на суде, что нельзя считать призывом к насилию «научную» характеристику отношений евреев к иноверцам на основании такой авторитетной книги, как труд пражского профессора. Поддавшись этим доводам, суд оправдал Голубека. Приговор суда был прямым вызовом еврейству, которое публично обвинялось в обязательной христофобии. Через два дня (30 октября 1882 г.) в венских газетах появилось официальное заявление совета еврейской общины за подписями обоих раввинов, Гидемана и Иеллинека, о том, что фигурировавшей на суде цитаты, заимствованной из книги Ролинга, в Талмуде не имеется и что там вообще нет ничего враждебного христианам. Задетый этим опровержением, Ролинг напечатал в газете, а затем в отдельной брошюре свой «Ответ раввинам», полный ругательств против венских раввинов, скрывающих те места Талмуда, которые компрометируют еврейство. «Ответ» читался публикою и волновал ее. Многие верили, что Талмуд действительно содержит предписания ненавидеть христиан. Отсутствие гражданского мужества у представителей венской общины могло только укрепить такие ложные представления. Указав в своем опровержении, что в Талмуде нет ничего враждебного христианству, раввины должны были оговорить, что речь идет о предписаниях, а не о враждебных иноверию мнениях, которых имеется в Талмуде не больше, чем в Евангелии, Посланиях Апостолов и творениях отцов церкви, наполненных враждебными иудейству выражениями. Сущность защиты должна была состоять в том, что христиане не вправе винить евреев за те мнения в их древней письменности, которые являлись лишь откликом на еще более обидные слова тогдашней церковной письменности, подкрепленные порою ударами со стороны светской власти.
В это время обе половины монархии Габсбургов были взволнованы известием о мнимом ритуальном убийстве в венгерском селении Тисса-Эслар и драматическим судебным процессом (дальше, § 10). По этому поводу антисемиты развили в стране бешеную агитацию. Ролинг выступил с новыми разоблачениями в брошюре «Человеческое жертвоприношение раввинизма», доказывая основательность гнусного навета. Эта искра, брошенная в горючий материал, могла вызвать страшный взрыв. Молчать долее или ограничиваться газетными опровержениями было невозможно: нужно было на суде уличить клеветника-подстрекателя. За это дело взялся один из немногих смелых людей того робкого поколения, депутат рейхсрата и раввин общины в Флорисдорфе (близ Вены), д-р Иосиф Блох. В конце 1882 и начале 1883 г. он опубликовал в венской газете «Wiener Allgemeine Zeitung» ряд статей, в которых сорвал ученую маску с Ролинга: доказал полное его невежество в талмудической и раввинской письменности и привел много примеров искаженных им цитат[8]. Блох объявил, что Ролинг никогда не читал Талмуда в подлиннике и не в состоянии перевести в нем ни одной страницы, причем Блох обязался уплатить штраф в 3000 флоринов, если Ролинг публично прочтет и правильно переведет взятую наугад страницу из Талмуда. Вместо прямого ответа на вызов Ролинг заявил печатно, что готов подтвердить под присягою на суде верность своих цитат из раввинской письменности, доказывающих существование ритуальных преступлений у евреев. Он официально предлагал себя в качестве присяжного эксперта в Тисса-Эсларском процессе. Тогда Блох объявил в газетах, что обвиняет Ролинга в готовности дать ложную присягу. Этим имелось в виду вынудить пражского клеветника подать судебную жалобу по поводу оскорбления его в печати и затем на суде выяснить его плутни. И действительно, вскоре Ролинг подал в венский суд жалобу на депутата Блоха. Вследствие депутатской неприкосновенности обвиняемого потребовалось согласие рейхсрата на предание его суду, что последовало в начале 1884 года.
Желая выяснить на суде правду во всей ее полноте, Блох и его талантливый адвокат Иосиф Копп подготовили для судебной научной экспертизы огромный материал: множество подлинных цитат из раввинской и древнецерковной письменности, всевозможные справки и разъяснения. Продолжительная борьба возникла при выборе экспертов для проверки цитат. Желая предоставить выбор экспертов компетентному учреждению, Блох просил суд поручить это германскому «Обществу востоковедов» («Morgenländische Gesellschaft»). Общество указало нескольких специалистов, но из них одни признали себя недостаточно сведущими, а против несомненно компетентного гебраиста Франца Делича был заявлен отвод, так как тот уже печатно высказал свое отрицательное мнение о книге Ролинга. Из авторитетных ориенталистов согласились участвовать в экспертизе страсбургский профессор Нельдеке и дрезденский Вюнше, переведший многое из талмудической Агады и Мидраша на немецкий язык. Ролинг с своей стороны настаивал на приглашении в качестве эксперта одного «специалиста», оказавшегося потом его пособником в подделке цитат: выкреста из евреев Юстуса-Бримана, которого он титуловал «бывшим раввином». Выходец из Кракова, шатавшийся по Голландии и Германии, Арон Бриман ложно выдавал себя за ученого раввина. Уличенный в самозванстве, он крестился и принял сначала протестантскую, а потом католическую веру. По предложению своих покровителей из кружка Ролинга и прусских католиков он сочинил и выпустил под именем д-ра Юстуса книгу «Еврейское зеркало, или Сто новооткрытых, ныне еще действующих законов об отношениях евреев к христианству, с очень интересным введением» («Judenspiegel», 1883). Книга была напечатана в гнезде прусских католиков Падерборне, в типографии, выпустившей уже ряд юдофобских памфлетов. Когда одна прусская газета перепечатала извлечение из книги Юстуса с похвальным отзывом, редактор газеты был привлечен к суду за возбуждение религиозной вражды. Этот-то наемный ренегат, снабжавший Ролинга подложными цитатами, предлагался в эксперты; но суд, собрав о нем справки, отверг предложение. Между тем эксперты Нельдеке и Вюнше дали отзывы, неблагоприятные для Ролинга, подтвердив уже установившееся мнение о его quasi-научных произведениях как о продуктах невежества, злобы, обмана и частию самообмана. Ролинг убедился, что не миновать ему клейма судебного приговора, если процесс будет доведен до конца. И он поспешил заявить венскому уголовному суду, что отказывается от своей жалобы на Блоха и просит прекратить дело (1885). Таким образом, до судебного приговора дело не дошло; но самоосуждение Ролинга не уступало в силе самому резкому приговору. В лучших кругах общества уже знали цену памфлетам Ролинга, и только темные маниаки юдофобии пользовались ими впоследствии как орудием агитации в разных странах, между прочим и в России (Шмаков).
§ 8 Антисемиты в венском городском управлении
Австрийское правительство, во главе которого долго стоял граф Таафе (1879-1893), не поощряло антисемитского движения, а по временам даже противодействовало ему, заставляя прокуратуру привлекать к суду наиболее дерзких подстрекателей. Правительство, которому приходилось балансировать между разнородными национально-политическими течениями, не могло допустить разжигания национальных страстей. Император Франц-Иосиф, хотя и окруженный консервативными сановниками, не поддавался антисемитским влияниям; в новом движении его отталкивала не столько юдофобия, сколько низкая демагогия, и он неоднократно выражал свое неудовольствие по поводу антисемитских скандалов в парламенте и венской городской думе. Однажды император демонстративно покинул театр, когда там запели антиеврейские куплеты. Еврейским депутациям, представлявшимся ему в разных местах, император заявлял о своей твердой решимости охранять их гражданские права. Поэтому Франц-Иосиф всегда пользовался популярностью в тех еврейских кругах, где в монархе больше всего ценили официальную внешнюю приветливость. Отношение императора и правительства Таафе к антисемитизму до некоторой степени обуздывало сторонников этого движения, но не могло остановить его.
Агитация принесла свои плоды. В парламентах усиливалось влияние антисемитов. В 1891 г. им удалось провести в рейхсрат 13 депутатов, из которых «прославились» Шенерер, Патай, князь Лихтенштейн и Шнейдер. Те же лица большею частью состояли депутатами и в нижнеавстрийском ландтаге, т. е. являлись вершителями судеб немецкой Австрии. В этом ландтаге с его реакционным большинством царил необузданный антисемитизм. Юдофобские речи уличных агитаторов вроде Шнейдера и Грегорика переходили все границы парламентских приличий. Вскоре к этой политической банде примкнул человек, который перед тем причислялся к демократической партии и даже поддерживал дружеские сношения с еврейскими политиками: венский адвокат Карл Л юэгер (Luëger). Депутат рейхсрата и ландтага и гласный венской городской думы, Люэгер внезапно изменил своим прогрессивным принципам и сделался демагогом «христианской Вены», мелкой буржуазии, искони мечтавшей об избавлении от еврейской конкуренции. Оратор-актер, он своими антисемитскими выступлениями добился популярности и сделался кумиром уличной толпы. Он нападал на еврейство, либералов и крупную буржуазию во имя идеи «христианского социализма». Свою демагогию Люэгер вел с особенным успехом в кругах городского самоуправления. В начале 90-х годов антисемиты из партии «христианских социалистов» получили на коммунальных выборах 35 мест в венской городской думе. Эта армия Люэгера наполняла коммунальные собрания шумными скандалами, которые часто переносились на улицу.
Полного торжества в городском управлении достигли антисемиты в 1895 году. На сентябрьских выборах этого года они, соединившись с немецкими националистами, прошли в венскую думу в таком числе, что вместе со своими союзниками составили большинство гласных. Это большинство избрало Люэгера бургомистром Вены. Антисемиты ликовали: их вождь стал городским головою, первым гражданином, хозяином столицы и может сделать с евреями что угодно. Но радость их омрачилась тем, что император отказался утвердить вождя партии скандала в его почетной должности. Фракция антисемитов в рейхсрате внесла запрос правительству о мотивах неутверждения выборов. Министр-президент граф Бадени дал совершенно объективный ответ: правительство не могло утвердить в звании городского головы человека, поведение которого не дает гарантии в том, что управление городом будет вестись беспристрастно, деловито, на началах равноправия всех граждан. Несмотря на протесты антисемитов и поток ругательных речей с их стороны, рейхсрат большинством голосов признал объяснения правительства удовлетворительными (8 ноября). Через несколько дней антисемитская дума демонстративно опять избрала Люэгера бургомистром, но в ответ на эту демонстрацию правительственный комиссар огласил тут же приказ наместника Нижней Австрии о роспуске городской думы. Скандалисты вышли на улицу, собрали толпу и устроили враждебную манифестацию у императорского дворца, крича: «Да здравствует Люэгер, долой Бадени!»
Новые выборы гласных думы, произведенные в марте 1896 г., снова дали большинство антисемитам и их союзникам, и Люэгер в третий раз был избран городским головою. Теперь обе стороны, городское управление и правительство, были вынуждены идти на компромисс, чтобы выпутаться из трудного положения. Люэгер лично представился императору, и результатом этой аудиенции было следующее дипломатическое решение: Люэгер откажется пока от звания бургомистра, с тем чтобы дума избрала другого на его место из того же большинства; император утвердит нового кандидата, который, в сущности, будет подставным лицом Люэгера, а со временем и последний может быть переизбран и утвержден. Эта комедия была проделана. На место бургомистра был избран и утвержден в должности книгопродавец-антисемит Штробах, а Люэгер был избран вице-бургомистром. Фактически же Люэгер стал хозяином думы, а Штробах служил для него только «соломенным чучелом», как острили венцы, намекая на фамилию фиктивного бургомистра (ее видоизменили в Strohmann). Скоро и чучело оказалось излишним: когда в 1897 г. венцы снова избрали Люэгера в бургомистры, он был уже утвержден без возражений.
Новая антисемитская дума показала свои когти. Она не допускала евреев на ответственные должности по городскому управлению, не давала еврейским купцам заказов на товары для городских учреждений; с прежними служащими или агентами из евреев обращались так, что они сами отказывались от своих должностей. Притесняли всячески еврейских торговцев, особенно иногородних, переселившихся в Вену из Галиции. Евреям, учащимся в городских гимназиях, отказывали в освобождении от платы за учение в случае бедности. Была сделана попытка отделить в городских школах еврейских детей от христианских, но сооружению этого школьного гетто помешало правительство. Такие же репрессии проводились во всей Нижней Австрии, так как в ландтаге этой провинции орудовали те же антисемиты.
В 1893 г. в Венском уголовном суде разбиралось литературное дело, имевшее связь с вышеописанным процессом Ролинга и пролившее новый свет на проделки темной компании литературных «юденшлегеров». Католический патер Декерт, напечатавший брошюрку о существовании ритуальных убийств у евреев и осмеянный депутатом Блохом в газете «Oesterreichische Wochenschrift», решил во что бы то ни стало доказать свою правоту. Он призвал на помощь темного авантюриста и ренегата Павла Мейера, еврея из Польши, который крестился ради хорошо оплачиваемой должности у лейпцигских христианских миссионеров и продавал свои раввинские познания заказчикам из компании Ролинга. За солидное вознаграждение Мейер выдал Декерту письмо, в котором говорилось, что он сам, Мейер, в юности был очевидцем ритуального убийства, совершенного в его родном городе Острове (Люблинской губ.) раввином и несколькими членами общины. Декарт решил напечатать в католической газете «Vaterland» это письмо, в котором были названы участники мнимого ритуального убийства. Патер торжествовал: письмо произвело впечатление, как свидетельство очевидца, бывшего еврея. Блох и еврейские деятели Вены решили разоблачить это мошенничество. Они разыскали названных в письме лиц в Острове и побудили их привлечь к суду клеветника и его пособников. И вот во время разбора дела в Венском уголовном суде разыгралась трагикомедия. Главный обвиняемый, Павел Мейер, произведший на судей отвратительное впечатление, совершенно отрицал свою причастность к письму и утверждал, что никогда в жизни не выдавал себя за очевидца ритуального убийства. Декерт, которому, таким образом, брошено было обвинение в подлоге, фактически доказал, что именно Мейер является автором письма. Из судебного допроса выяснились проделки обоих обвиняемых: патер-юдофоб уговорил продажного выкреста сделать какое-нибудь сенсационное разоблачение по части «еврейских преступлений», а Мейер составил для него заведомо лживое письмо, не предполагая, что оно будет опубликовано со всеми именами оговоренных лиц и с именем самого автора. Темное дело раскрылось на суде с полною ясностью, и оба обвиняемые, а также редактор газеты «Vaterland» были присуждены к тюремному заключению и денежным штрафам, с обязательством опубликовать этот приговор в газете, напечатавшей письмо Мейера, и в более крупных венских газетах.
Слабым противоядием против антисемитизма была деятельность «Союза обороны» (Verein zur Abwehr des Antisemitismus), основанного в Вене в 1891 г. по образцу одноименного берлинского союза. Во главе венского союза стояли люди из высшей интеллигенции, преимущественно христиане: барон и баронесса фон Зутнер (известная пацифистка), знаменитый медик профессор Нотнагель и не менее известный теолог, еврей Эдуард Зюсс, отказавшийся от звания ректора Венского университета после происшедших там антисемитских студенческих скандалов. По временам союз устраивал публичные собрания для протеста против антисемитских выступлений в рейхсрате и в ландтаге Нижней Австрии. Нотнагель и другие ораторы громили «доктрину, вытекающую из самых низменных побуждений человеческой натуры». Старые идеалисты были, однако, бессильны против таких доктрин, которые сильны именно своей связью с низменными сторонами человеческой натуры. Представители демократической и социалистической партий слабо боролись с юдофобией, и меньше всего это делали радикалы из евреев, забывшие о своем народе. Депутат демократической группы Ф. Кронаветтер (христианин) иногда еще выступал с трибуны рейхсрата против антисемитизма, называя его словами Бебеля «социализмом глупцов»; но вождь австрийских социал-демократов, еврей Виктор Адлер, высказался против обсуждения еврейского вопроса на интернациональном конгрессе социалистов в Брюсселе в 1891 г. (выше, § 5). В откровенной беседе Адлер выразился, что антисемитизм работает косвенно на социалистов, возбуждая мелкую буржуазию против крупной. Это значит, что и социализм глупцов полезен, как путь к социализму умных, хотя бы этот путь шел через преследование еврейских масс.
§ 9 Славянская Австрия: Галиция и Богемия
Около трех четвертей еврейского населения цислейтанской Австрии сосредоточилось в Галиции и Буковине, где оно в период 1880— 1900 гг. выросло с 755 000 до 900 000 душ и составляло 12 процентов всего местного населения. Здесь евреи все еще занимали в городах положение торгового класса, в котором было гораздо больше бедных, чем зажиточных, а в деревнях стояли между крупным и мелким землевладельцем в качестве «поссесоров», или арендаторов. В политическом отношении здесь все более дает себя чувствовать в эту эпоху промежуточное положение евреев между тремя нациями — немцами, поляками и русинами. При развитии политической жизни в стране евреи должны были решить вопрос, к какой нации причисляться, ибо их самих, как уже сказано, австрийский закон нацией не признавал. Обиходный язык галицийских евреев, идиш, не был включен в число восьми областных языков (Landesübliche Sprachen), которые закон признавал национальными во всей монархии. При переписи населения евреи вынуждены были записываться говорящими либо по-немецки, либо по-польски и, таким образом, совершенно произвольно распределялись между чужими нациями. С 80-х годов полонизация усиливается на счет германизации в еврейском обществе. Как господствующий в Галиции социально-политический слой, поляки проявляли чрезвычайное усердие в деле полонизации русинов, с одной стороны, и евреев — с другой. Русинов, составлявших в Восточной Галиции (Львовский округ) компактное сельское население, трудно было ополячить; евреи же, которые в городах обеих частей Галиции (особенно в западной, Краковской области) были перемешаны с поляками, часто примыкали к ним вследствие политической и экономической необходимости. Эта ассимиляция была реальностью в верхних слоях общества, в массах же она была номинальна и выражалась только в статистике, в причислении себя при переписях населения к говорящим по-польски, а следовательно, к польской национальности*. Для поляков именно эта статистика была важнее всего, ибо от присоединения к ним еврейских масс зависело приобретение десятков тысяч лишних голосов в пользу польских кандидатов на выборах в рейхсрат, в галицийский сейм и в городские советы. При поддержке евреев поляки могли получить тот политический перевес над немцами и русинами в крае, к которому они страстно стремились. Поляки терпели только тех евреев, которые служили их политическим или экономическим интересам, но жестоко преследовали всякое проявление национального сепаратизма и экономической конкуренции со стороны тех, которые не признавали себя простым придатком к господствующей польской нации.
На этой почве развилось в начале 80-х годов антисемитское движение в Галиции. Сначала оно проявилось в галицийском сейме. Здесь подвизался польский антисемит Мерунович, написавший брошюру
♦ В переписи 1900 года польский язык показан как обиходный язык свыше 76 процентов галицийских евреев, между тем как фактически не менее 90 процентов говорило там на идише. В Буковине почти все еврейское население показало в рубрике языка немецкий, под которым на 90 процентов подразумевался тот же идиш. В Восточной Галиции 5 процентов евреев записало своим разговорным языком русинский.
о еврейском вопросе. Он предложил сейму исправить зло, причиненное краю гражданским равноправием евреев, и установить для них ряд ограничительных законов. С такою постановкою вопроса сейм не мог согласиться, так как изменение основных законов не входило в компетенцию краевого парламента. Сеймовая комиссия, рассматривавшая предложение Меруновича, видоизменила его в том смысле, что требуется ограничение прав еврейских «религиозных общин», которые должны быть лишены всяких политических функций, т. е. последних остатков былой автономии, естественной в национальносамобытной среде. Еврейские депутаты сейма из ассимилированных «поляков Моисеева закона», попавшие туда по милости польских панов, не возражали против этого предложения, так как меньше всего дорожили «пережитками еврейской обособленности». При обсуждении вопроса в пленуме сейма они только защищались против обвинения, будто еврейская община, следуя «вредным» законам Талмуда, служит гнездом тайных козней против христиан. Предложение о сокращении общинной автономии евреев было принято сеймом единогласно, то есть с одобрения и еврейских депутатов (1882). Такою покорностью поляки могли быть очень довольны: они видели, что в деле полонизации края они не встретят препятствий со стороны еврейских политиков. Оставалась еще борьба на экономической почве, и тут практиковалась обычная система: евреям всячески затрудняли доступ к свободным профессиям и общественным должностям, учреждали сельские и городские кооперативные союзы с целью подрыва еврейской мелкой торговли — вообще делали все, чтобы держать еврейские массы на низком социальном уровне.
От старой Польши австрийская Галиция унаследовала еще одно орудие борьбы с еврейством. Воскресли былые ритуальные процессы, весьма близкие сердцу темного католического и православного населения, в котором жили еще мрачные предания XVIII века. В марте 1882 года в одном селе Западной Галиции был найден труп христианской девушки Мних, недалеко от дома жившего там среди крестьян арендатора-еврея Риттера. Выяснилось, что девушка была убита в состоянии беременности, так что здесь могло быть либо самоубийство от стыда, либо убийство со стороны обольстителя. Но заинтересованные в сокрытии правды лица повернули обвинение в сторону евреев. Была арестована вся семья Риттер, с которою покой-
ная дружила. Вместе с нею был арестован и дядя покойной, поляк Стохлинский, которого подозревали в интимной связи с племянницей. Стохлинский свалил вину на Риттера и признал себя только пособником преступления. Суду присяжных в Ржешове был представлен странный по юридическому построению обвинительный акт, в котором наряду с любовным мотивом преступления фигурировал и мотив религиозный. Приговор вполне соответствовал несообразному обвинению: суд признал виновными и Риттера с женою и Стохлинского и приговорил их к смертной казни. Этот приговор был отменен венским кассациоционным судом. Во время нового разбора дела в Кракове прокурор устранил ритуальный мотив и настаивал только на мотиве семейном: Риттер будто бы убил девушку, чтобы скрыть свою связь с нею. Краковский суд также вынес смертный приговор подсудимым, и снова приговор был кассирован «по недостатку доказательств». Дело длилось четыре года; в это время умер в тюрьме Стохлинский, наиболее вероятный виновник преступления, и наконец супруги Риттеры были оправданы высшим судом в Вене (1886).
К началу 90-х годов национальная и экономическая борьба в Галиции обостряется. В Восточной Галиции разгорается польско-русинская распря, которая отражается и на евреях. Возникает клерикально-шовинистическая «Польская народная партия», начертавшая на своем знамени: «Католичество и народность». В крае трех национальностей и трех вероисповеданий это был призыв к воскрешению старой польско-украинско-еврейской распри при помощи новых методов. «Народная партия» поставила себе целью вытеснить и русина и еврея из различных сфер хозяйственной жизни и поставить на их место поляка. Учреждались повсеместно, в селах и городах, «сельскохозяйственные кружки» (Kolka rolnicze), которые должны были заботиться о том, чтобы земля и сельские хозяйства переходили к полякам. Польский крестьянин, вынужденный по бедности продать свою землю, получал от этих союзов денежную помощь для того, чтобы он мог остаться на земле или передать ее поляку же; с другой стороны, обедневший русинский крестьянин или еврейский землевладелец доводились участниками союза до того, что они вынуждены были продавать свои земли полякам. Чтобы подорвать еврейскую торговлю, союзы устраивали для своих членов особые товарные склады и лавки. Евреев отстраняли от соляного промысла, издавна находившегося в их руках. Этот коварный заговор полонизаторов должен был бы встретить дружный отпор со стороны объединенных сил евреев и русинов, но обе эти нации еще не доросли до состояния политической организованности и вдобавок не ладили между собой. Еще не изгладились из памяти страшные предания времен гайдамачины. Тяготевшая к России русинская партия «москвофилов» не скрывала своего юдофобства и стремления устроить для евреев русский режим погромов. Русины же австрийской ориентации или украинофилы не могли простить евреям, что те официально причислялись к польской нации и тем политически усиливали ее, хотя большею частью невольно или бессознательно.
В 1893 году в Кракове состоялся «католический съезд», в котором участвовали польские сельские хозяева. Здесь выдвигалась религиозная идея воинствующего польского национализма в форме тезиса: «Православие и иудейство — наши опасные враги». Докладчик съезда, граф Тарковский, говорил с благодушием инквизитора, уничтожавшего евреев «без пролития крови»: «Антисемитизм есть великий грех, он противен христианскому учению, ибо он жесток, бесчеловечен и возбуждает низкие инстинкты. Против еврейства нужно бороться христианскими средствами — экономическими мерами. Будем патриотами! Католик, продающий еврею или отдающий ему в аренду клочок земли, подкапывается под благосостояние нашей нации». Эта заповедь бойкота, одобренная съездом, проводилась на практике при помощи галицийской администрации, состоявшей преимущественно из поляков.
В то время как высшее польское общество давило галицийских евреев легальными способами, в низших классах велась грубая антисемитская агитация, призывавшая к борьбе с евреями вплоть до погромов. Такие призывы имели успех в моменты разгара страстей при выборах к рейхсрат. Во время избирательной кампании 1898 года кандидат польской «Народной партии» патер-иезуит Стояловский прямо подстрекал крестьян к избиению евреев. Это был фанатик средневекового типа, тем более опасный, что он не останавливался ни перед какими средствами современной демагогии для привлечения бедных масс. Крестьяне считали его своим защитником от гнета магнатов-помещиков, а хитрый патер, следуя обычной тактике христианских социалистов, отводил народное недовольство в сторону евреев и на деле являлся союзником клерикальной польской аристократии, которую на словах ругал. Выставив свою кандидатуру в депутаты рейхсрата в округе Санока, в Западной Галиции, Стояловский повел бешеную агитацию против евреев, которая дала немедленные результаты: антиеврейские погромы произошли в тридцати местечках и деревнях этого округа (июль 1898). Среди темного люда пущен был фантастический слух, будто считавшийся умершим сын императора Франца-Иосифа, романтический принц Рудольф, оказался живым в Америке и оттуда прислал приказ бить евреев. Только запоздалое вмешательство галицийского наместника Ионинского и присланных им для охраны порядка войск убедило буянов, что буйство и грабеж еще не разрешены законом. Так как погромы шли под христианско-социалистическим лозунгом борьбы против «евреев-эксплуататоров», то галицийские социал-демократы поспешили отмежеваться от этой псевдосоциалистической агитации иезуита Стояловского. «Бедных поляков натравливают на бедных евреев!» — воскликнул вождь польских социалистов, депутат рейхсрата Дашинский на собрании в Вене. Он указал, что евреи, составляющие в Галиции 12 процентов всего населения, дают 90 процентов неимущих и бедняков, а последние погромы еще ухудшат их положение.
Вытесняемые из всех отраслей труда сверху и снизу, галицийские евреи впадали в такой пауперизм, какого не знала ни одна страна Европы. Почти половина еврейского населения Восточной Галиции значилась в категории лиц без определенных профессий. Против этой нужды оказывались бессильными даже такие филантропические учреждения, как «Фонд барона Гирша», основанный в 1891 году на крупное пожертвование еврейского миллионера Морица Гирша, разбогатевшего на постройке железных дорог в Турции. Учредители «Фонда» поставили себе целью привлечь к ремесленному и земледельческому труду массу бедствующих еврейских торговцев; для этого устраивались профессиональные школы, ремесленные мастерские и земледельческие фермы. Но польская краевая власть всячески тормозила деятельность «Фонда», направленную к экономическому оздоровлению еврейства. По утвержденному в Вене уставу, гиршевские профессиональные школы для евреев дозволялось открывать лишь под условием преподавания на польском языке в Галиции и на немецком в Буковине. Еврея-питомца галицийской профессиональной школы сначала полонизировали, а когда он, подготовленный к ремеслу или земледелию, хотел заниматься своей профессией, ему преграждали путь польские национальные организации вроде «Сельскохозяйственных кружков». При таких условиях пауперизм усиливался из года в год, и единственным исходом для голодных масс являлась эмиграция. Десятки тысяч эмигрантов ежегодно отправлялись из Галиции в Соединенные Штаты Северной Америки вместе со своими бедствующими братьями из России. В далекой республике за океаном снова воссоединялись братские массы, давно разъединенные политическими границами вследствие разделов старой Польши между соседними государствами.
Если в Галиции евреи страдали от торжествующего национализма поляков, то в Богемии они чувствовали давление растущего национализма чехов. Старый чешско-немецкий спор не был разрешен введением австро-венгерской дуалистической конституции. Чехи претендовали на третье место в монархии и на широкую государственную автономию, подобную венгерской, а между тем их оставили при скудном земском самоуправлении. Немецкое меньшинство в Чехии так же усердствовало в германизации края, как поляки в ополячении Галиции, а чехи против этого оборонялись. И чехи и немцы тянули евреев к себе, причисляя их к своему составу на основании официального признака «обиходного языка», каковым раньше был преимущественно немецкий. В период 1880— 1900 гг. в Богемии числилось около 95 тысяч евреев, а в Моравии 45 тысяч, что в пропорции ко всему населению составляло меньше двух процентов. Сначала евреи, более близкие к немцам по языку и культуре, записывались в большинстве говорящими по-немецки и усиливали собою ряды германизаторов, возбуждая тем негодование чехов. Но постепенно, по мере развития немецкого антисемитизма и вследствие естественной необходимости ладить с большинством населения, усилилось тяготение к союзу с чехами, и к концу XIX века большая половина евреев (54%) в Богемии числилась в разряде говорящих по-чешски; только в Моравии сохранилось еще преобладание говорящих по-немецки (77%). В этой атмосфере страстной национальной борьбы нелегко было для евреев их положение меж двух огней. Глухая вражда, а иногда и экономический бойкот давали себя чувствовать то с одной, то с другой стороны. В котле политических страстей, Праге, дело иногда доходило до уличных столкновений. Среди чехов-шовинистов была распространена песенка: «Еврею и немцу гореть на одном костре». По части антисемитизма чехи оказались хорошими учениками немцев. Юдофобские памфлеты пражского профессора Ролинга распространялись и на чешском языке. Против этого напора с двух сторон богемско-моравское еврейство было еще слабее, чем галицийское, которое давлению извне могло противопоставить пассивное сопротивление густых, культурно обособленных масс, между тем как в чешских провинциях евреи были и численно меньше, и культурно менее обособлены. К самому концу XIX века в Богемии разыгрались события, которые могли напомнить старой еврейской Праге о давно прошедших временах религиозных войн.
В 1897 г. чешско-немецкая распря достигла крайнего напряжения. Министерство Бадени, уступившее чехам в вопросе о равноправности их языка, пало под напором протестов со стороны немцев; обструкция и скандалы в рейхсрате повели к его роспуску. В Праге на этот вызов ответили погромами, направленными против немцев и евреев с немецкими фамилиями. В первые дни декабря чехи разгромили здания немецкого университета, театра и других общественных учреждений; при разгроме же магазинов они не делали различия между немецкими и еврейскими. Из Праги погромы перекинулись в провинциальные города Богемии (Наход, Мельник и др.), где были случаи нападения на синагоги и еврейские школы. Там, где не было немецкого населения, евреи замещали его: их били вместо немцев. Это, однако, не помешало немцам-антисемитам там, где они были сильны (например, в городе Эгере), устраивать враждебные демонстрации и против чехов и против евреев.
Прошло два года, и антисемиты обеих враждующих национальностей соединились для общего похода против евреев на почве ритуального процесса, без которого не обходилось тогда ни одно порядочное антисемитское движение. Весною 1899 г., в сезон ритуальных обвинений, найден был в лесу близ чешского городка Полна труп чешской девушки, швеи Агнесы Груши, с перерезанным горлом. Арестованный по подозрению в убийстве молодой еврей Леопольд Гильзнер был предан суду только потому, что некоторые свидетели видели его в день убийства за городом на опушке леса еще с двумя, необнаруженными евреями. Обвиняемый упорно отрицал свою вину, и суду не удалось даже выяснить мотив преступления: половой аффект или месть. Но уже до суда антисемитские газеты, немецкие и чешские, прокричали на всю страну, что здесь совершено коллективное ритуальное преступление. Чешский антисемит д-р Бакса, выступивший на суде в роли гражданского истца, прямо заявил, что случай в Полне подтверждает существование «еврейского сообщества, убивающего наших христианских сограждан для получения их крови». Защитник подсудимого возразил: «Только позорной агитации антисемитской прессы можно приписать то, что Гильзнер сидит на скамье подсудимых: благодаря этой агитации поднято обвинение при отсутствии всяких улик против Гильзнера, только потому, что он еврей». Суд в Куттенберге признал Гильзнера виновным в совершении убийства при участии еще некоторых лиц и приговорил его к повешению (сентябрь 1899). Антисемиты ликовали: они писали в своих листках и брошюрах, что ритуальные преступления евреев уже доказаны судом, хотя на самом деле приговор суда совершенно не указывал на какой-либо религиозный мотив преступления. Темная толпа поверила, и пошла новая полоса антиеврейских эксцессов — в Праге, Полне, Голлешове и других местах.
Против внушенного антисемитами судебного приговора выступил с протестом один из лучших политических деятелей Богемии, пражский профессор Томас Масарик, позднейший президент Чехословацкой Республики. В своей брошюре «Необходимость пересмотра Полненского процесса» он на основании подробного анализа дела пришел к заключению, что совершена страшная судебная ошибка под влиянием общественных страстей. «Настоящим анализом Полненского процесса, — говорит он, — я хочу по мере сил искупить позор нашей журналистики, которая лживой и вызывающей передачей дела Дрейфуса (в 1898 и 1899 гг.) подготовила собственную чешско-австрийскую дрейфусиаду. В действительности весь Полненский процесс разыгрался под тяжелым давлением антисемитизма с его дикой, бессмысленной верой в ритуальное убийство». Правдивая брошюра была конфискована властями, но она получила распространение другим путем. В рейхсрате шли прения по запросу о Полненском процессе, внесенному еврейскими депутатами министру юстиции, и демократический депутат Кронаветтер воспользовался этим, чтобы прочесть с трибуны всю брошюру Масарика, которая, таким образом, могла быть напечатана в газетах в виде парламентского отчета, свободного от цензуры. Сам Масарик был привлечен к ответственности за оскорбление суда, а развращенные антисемитами студенты устраивали честному профессору враждебные манифестации. Но в Вене, Праге и других городах устраивались митинги протеста против местной дрейфусиады, которая, подобно французской, имела целью опорочить весь еврейский народ.
Дело Гильзнера имело еще длительный эпилог. По жалобе защитника осужденного кассационный суд в Вене отменил приговор куттенбергского суда, так как против правильности его экспертизы высказался пражский медицинский факультет. Дело вторично разбиралось судом в Пизеке (с октября по декабрь 1900 г.), под тем же высоким давлением антисемитской атмосферы, и снова Гильзнеру был вынесен смертный приговор, хотя прокурор отверг религиозный мотив убийства как «бессмысленную сказку». Император Франц-Иосиф, вследствие ходатайства о помиловании, заменил осужденному смертную казнь пожизненной каторгой (1901). Таким образом, и Богемия заплатила дань призраку средневековья, ставшему черною тенью на грани двух столетий «высшей культуры».
Трагические ноты послышались в Праге в собрании «Общества чешско-еврейского единения», раньше основанного еврейской интеллигенцией с целью сближения с чехами. Член «Общества» д-р Рейнер констатировал банкротство этого идеала. «Мы одиноки, — воскликнул кающийся ассимилятор. — Мост, соединявший нас с еврейской массой, давно разрушен, а чехи поворачиваются к нам спиною. Нужно закрыть все наши чешско-еврейские союзы. Более 20 лет существует наш студенческий союз, пять лет— наше «Чешско-еврейское единение», четыре года — «Политический союз», и чего мы этим достигли? Каких результатов достигли мы путем ассимиляции в области хозяйственной, общественной и политической? В области хозяйственной чехами провозглашено начало: «Свой к своему» (swuj к swemu) и пароль: «Покупайте только у христиан!» Ассимиляция политическая привела к признанию нас чужими, людьми другой расы, чуждой национальности. С немцем идти мы не желаем, с чехом не можем».
§ 10. Вспышка антисемитизма в Венгрии и Тисса-Эсларское дело
Мадьяры, ставшие с 1867 года полными хозяевами разноплеменной Венгрии, были одержимы общею манией ассимилирования меньших народов. Шла бесконечная борьба с национальными стремлениями южных славян: хорватов, сербов, словаков. Больше всего мадьяры считали себя вправе распоряжаться судьбою еврейского населения, которое за период 1880-1900 гг. выросло от 638 000 до 50 000 и составляло около четырех процентов всего населения Венгрии. До эмансипации к евреям предъявлялось обычное требование отказа от своей национальности, а когда требуемая ассимиляция направлялась в сторону культурного слияния с немцами, поднимались крики об онемечении Венгрии евреями. Гражданское равноправие было, как известно (том II, § 40), дано евреям под условием мадьяризации, и в Венгрии началось официальное перечисление евреев из разряда говорящих по-немецки в разряд мадьяр по языку (народный идиш и здесь не принимался во внимание). К 1900 году число евреев, записавшихся в венгерскую национальность, возросло до того, что почти три четверти еврейского населения (около 600 000) оказались венгерцами и одна четверть немцами по разговорному языку. Это официальное присоединение больше полмиллиона евреев к венгерской национальности было очень важно для политических целей мадьяр, которые в стране имели слабое большинство (51%) и страстно стремились к усилению своей державной позиции.
Успехи ассимиляции, однако, не предохранили венгерских евреев от ударов антисемитизма. Антисемитская зараза проникла в Венгрию одновременно из Германии и немецкой Австрии. В венгерском сейме образовалась сплоченная группа депутатов, выделившаяся из партии либералов и «независимых» и постепенно передвигавшаяся вправо. Истоци, Оноди, Симони были вождями этой группы. Еще в 1880 году Истоци (Istoczy) успел основать около 80 антисемитских кружков в различных комитатах. Кружкам давались инструкции, чтобы они посылали в парламент петиции об отмене гражданского равноправия евреев ввиду опасности, грозящей стране от еврейского засилья. По поводу этих петиций антисемитские депутаты произносили зажигательные речи в парламенте и в народных собраниях. Говорилось об «ожидовлении» Венгрии и в особенности ее столицы Будапешта, которую в шутку называли «Judapest», «еврейской чумой». (В период 1880-1900 гг. еврейское население Будапешта выросло из 70 000 до 168 000.) В парламенте эта агитация успеха не имела. Либеральное министерство Коломана Тиссы и большинство палаты отвергали реакционные домогательства антисемитов. Тогда борьба была вынесена на улицу. Венгерские антисемиты, заимствовавшие свою теорию от немцев, были не прочь присоединить к ней русскую практику, как она проявилась в погромах 1881 года. Они попытались связать свою агитацию с «наплывом» еврейских эмигрантов из России. Прибытие в Венгрию небольших групп беженцев из южнорусских губерний дало повод администрации некоторых комитатов поднять вопрос о запрещении дальнейшей иммиграции. При обсуждении вопроса в сейме депутат Оноди совершил словесный разгром еврейства всего мира, требуя освобождения трехсот миллионов христиан от «ига восьми миллионов евреев». Но парламент в согласии с правительством решил, что нельзя отгонять от границ Венгрии преследуемых, ищущих временного приюта (1882). Антисемиты обратились к литературной пропаганде, выпуская брошюры с призывами к насилиям против евреев, но правительство конфисковало наиболее опасные прокламации. Это вызвало негодующую речь Истоци в сейме: оратор прямо заявил, что эмансипация евреев является позором Западной Европы и что только в России понимают, как следует решить еврейский вопрос. Чтобы увлечь Венгрию на путь царской России, антисемиты придумали дьявольский план: создать ритуальный процесс и в связи с ним повести энергичную агитацию под лозунгом «евреи убийцы христиан». Так был создан чудовищный Тисса-Эсларский процесс, волновавший Венгрию в течение двух лет.
1 апреля 1882 года в селении Тисса-Эслар (Tisza-Eszlar), по соседству с поместьем лидера антисемитов Оноди, исчезла 14-летняя христианская служанка Эстер Солимоси, посланная своей хозяйкой за покупками. Поиски пропавшей ни к чему не привели, и в селении, где жило около 200 евреев, тотчас заговорили о ритуальном убийстве. Слухи подкреплялись тем, что пропавшая девушка должна была пройти мимо синагоги, где в тот день находились служитель («шамес») Иосиф Шарф и группа прихожан, собравшихся для назначения нового «шохата» (резника скота) в местной общине. Говорили, что девушку заманили в синагогу, сутки держали в погребе, а потом зарезали и выцедили кровь для употребления в пасхальной «маце». Под влиянием этой легенды местные власти направили следствие в сторону синагоги. Через два месяца после исчезновения девушки был найден в реке разложившийся труп в одежде Эстер Солимоси, с обезображенным до неузнаваемости лицом, но без всяких признаков насильственной смерти, т. е. типичный труп утопленницы.
Если бы было установлено, что это труп Солимоси, то всякое подозрение в ритуальном убийстве отпало бы. Но мать несчастной не признала черт дочери в найденном трупе. Это было невыгодно тем, кто затеял все дело. И вот пошла новая молва: евреи нарочно бросили в реку чужой труп, взятый из больницы и одетый в платье Солимоси, чтобы отвести от себя подозрение. В атмосфере, насыщенной фантастическими слухами, стали пророчествовать и дети. Христианские мальчики, игравшие с шестилетним сыном «шамеса» Иосифа Шарфа, слышали от него, будто его отец зарезал девушку. Призванный на допрос ребенок сказал, что слышал это от своего старшего брата, 14-летнего Морица. На допросе у судебного следователя Мориц Шарф заявил, что он знает лишь о распространяемых по селу слухах и по их поводу пошутил над маленьким братом. Этому правдивому объяснению не поверили, мальчик вместе с отцом и матерью были арестованы и посажены в одиночное заключение. В тюрьме под влиянием изоляции и психических внушений со стороны допрашивавших у мальчика разыгралась фантазия, и он дал следователю показания, от которых потом, слишком поздно, отрекся: он будто бы видел через замочную скважину в дверях синагоги, как там резали девушку его отец и трое приезжих «шохатов» и выпускали кровь в сосуд. На этом основании были арестованы трое оговоренных и несколько прихожан синагоги, так что вместе с прежними под арестом находилось 15 человек. Юного Морица перевели в соседний уездный город Ниредиаза, поместили в доме местного начальника полиции и сулили ему всякие блага в случае, если он согласится принять крещение. От богатых христиан получались значительные суммы денег и подарки для еврейского мальчика, оказавшего столь ценную услугу врагам своего народа.
Следствие затягивалось, а между тем в стране велась бешеная антисемитская агитация. В течение всего лета 1882 года газеты не переставали говорить о страшной драме в Тисса-Эсларе. В своей прессе и на публичных собраниях антисемиты говорили так, что народ не мог откликнуться на это иначе, как погромами. Началось с нападений на евреев в небольших городах, но потом дело дошло до настоящих погромов по рекомендованному Истоци русскому образцу. В старом центре венгерского еврейства, Пресбурге, возбужденная антисемитами толпа бушевала два дня (28 и 29 сентября 1882 г.). С криками: «Да здравствуют Истоци, Оноди, Симони!» толпа двигалась по улицам, разбивала окна в еврейских домах и магазинах, местами врывалась внутрь и грабила имущество. Полиция не могла справиться с буянами, и только подоспевшие войска водворили порядок. Погромы повторились и в некоторых местностях пресбургского комитата. Правительство объявило весь комитат на военном положении и грозило суровыми карами погромщикам и их подстрекателям. Антисемиты внесли по этому поводу запрос в парламенте и услышали от министра-президента Тиссы решительный ответ: «Пока я буду на этом посту, я буду защищать личную безопасность не господ разбойников, убийц и поджигателей, а порядочных граждан». Оноди и Симони опять заговорили о «владычестве евреев» и о деле в Тисса-Эсларе, требуя репрессий против «зловредной расы». Но Тисса ответил, что он не намерен воскресить мрачные предания эпохи абсолютизма. Через несколько месяцев антисемиты снова попытались воздействовать на парламент. От имени христианских жителей округа, где находилось селение Тисса-Эслар, поступила петиция о лишении евреев гражданских прав. В заседании парламента (январь 1883) петицию поддерживали Истоци и его друзья, кричавшие о «завоевании Венгрии евреями». Им горячо возражал венгерский писатель Мориц Иокай, напомнивший, что в 1848 году он сам вместе с еврейскими патриотами завоевывал независимость для Венгрии. Тисса снова высказался против реакционной попытки антисемитов, и петиция их была отвергнута. Следствием этого было то, что «Партия венгерской независимости» исключила из своей среды депутатов-антисемитов, поддерживавших петицию. Тогда антисемиты, сидевшие на левых скамьях сейма, переместились вправо и образовали свою собственную фракцию, которая все более сближалась со своими естественными союзниками, клерикалами.
Не сбылись и надежды, возлагавшиеся антисемитами на исход Тисса-Эсларского дела. Явно тенденциозное предварительное следствие, веденное местными властями в «ритуальном» направлении, не было одобрено прокурором судебного округа, взглянувшим на дело беспристрастно. Следствие возобновилось, и дело затянулось до лета 1883 года. Оно разбиралось в окружном суде в Ниредиаза (Nyiregyhasa) в течение шести недель (19 июня — 3 августа). На суде раскрылись все пороки первоначального следствия. Главный свидетель обвинения, точнее, жертва обвинителей, мальчик Мориц Шарф, свидетельствовавший против родного отца и на суде, так запутался во внушенных ему показаниях, что они потеряли всякое значение для судей; судебный осмотр синагоги выяснил, что сквозь замочную скважину в дверях свидетель не мог видеть всего того, о чем рассказывал. Эксперты доказали, что найденный в реке труп соответствует возрасту Эстер Солимоси. Защиту подсудимых вели лучшие адвокаты Венгрии, христиане и евреи: Карл Этвеш, Фридман, Гейман и другие. Наиболее убедительную речь против ритуального обвинения произнес государственный прокурор, который охарактеризовал весь процесс как организованное «нападение на евреев». Речь частного обвинителя, антисемита Салая, дышала злобным церковным фанатизмом: он требовал мести евреям во имя Христа, «некогда распятого иудеями и ныне распинаемого в символе ритуальных убийств». «Невинно пролитая христианская кровь, — воскликнул он, — привлекла внимание Распятого, и Он повелел сыну свидетельствовать против родного отца». Один из защитников сказал по этому поводу: «Привидения мрачных веков ворвались в круг идей XIX века. Перед нами воскресают страшные призраки религиозного фанатизма: Варфоломеевская ночь и процессы ведьм». В своей блестящей речи Этвеш сказал, что ритуальное обвинение позорит обвинителей, а не обвиняемых. Предварительное следствие, которое велось под давлением антисемитов, он назвал «позором венгерского судопроизводства», ибо «дрессировать ребенка в роли свидетеля против родного отца — это самое возмутительное злоупотребление, какое только может быть совершено под покровом формального следственного производства». Защитник указал, что антисемитизм в Венгрии не местного происхождения: «Он привезен к нам из чужих стран — из Германии и России». Суд вынес оправдательный приговор всем 15 подсудимым. Юный Мориц Шарф, освобожденный из антисемитского плена и возвращенный в родительский дом, отрезвился и с чувством глубокого раскаяния рассказал о физическом и душевном давлении, под которым он давал внушенные ему показания.
Взбешенные провалом своего адского плана, антисемиты метались в разные стороны, обвиняли суд в подкупленное™ еврейскими деньгами, грозили народным самосудом и местами пытались устроить погромы. Из малых городов и сел. где полиция была бессильна против буйной толпы, евреи убегали в соседние большие города, под защиту войск. Но центральное правительство скоро положило конец этой смуте. Тисса разослал по всем городам циркуляр с требованием подавлять в зародыше всякую погромную попытку. Против антисемитизма выступили в своих посланиях и высшие иерархи венгерской церкви — католической и реформатской. Сам император и король Венгрии Франц-Иосиф высказался с резким осуждением об эксцессах венгерских антисемитов. Мало-помалу кошмар кровавого навета и паника погромов рассеялись, и евреи вздохнули свободнее.
Боевой антисемитизм как будто исчерпал себя в Тисса-Эсларском деле, в двухлетних напряженных усилиях вызвать крестовый поход против венгерских евреев. С середины 80-х годов он идет на убыль. В 1884 г., когда угар еще не прошел, антисемитам удалось провести на выборах в сейм 17 своих депутатов; но с каждыми новыми выборами число их сокращалось, да и прежний задор реже проявлялся. Либеральная «Партия независимости», наиболее влиятельная в парламенте, крепко стояла за неприкосновенность гражданского равенства, но она помнила также условие, под которым некогда дано было евреям равноправие, и требовала от них полной мадьяризации. В своем манифесте во время выборов 1884 г. партия, помогшая евреям выпутаться из сетей тисса-эсларского заговора, требовала компенсации: отречения евреев от своих национальных особенностей; она настаивала, как прежде, на коренных религиозных реформах в иудаизме. Слабые элементы еврейства поддавались этим требованиям; чувства страха, с одной стороны, и рабской благодарности, с другой, гнали многих до пределов крайней ассимиляции. Быстро шла официальная приписка к мадьярской нации: десятки тысяч ранее говоривших по-немецки оказывались в статистике мадьярами по языку. Мадьяры в Венгрии следовали тактике поляков в Галиции: они ценили евреев, поскольку те помогали им быть державной нацией. Разница была только в том, что в хасидской Галиции ассимиляция коснулась лишь верхов общества, а в Венгрии она проникла глубже.
В первой половине 90-х годов венгерским либералам и независимым удалось завершить акт эмансипации евреев узаконением равноправности иудейской религии. В 1893 г. правительство Векерле внесло в парламент законопроект, по которому иудейская религия признается равноправною с католическим и православным исповеданиями в смысле свободы перехода из одного исповедания в другое, вследствие чего браки между христианами и евреями признаются законными, по какому бы обряду они ни совершались. Против этого законопроекта долго и упорно боролась консервативно-клерикальная партия, отстаивавшая последние привилегии господствующего католицизма. В обществе и парламенте велась усиленная агитация. Собрание католических епископов в Будапеште обратилось с петициями к папе Льву XIII, императору Францу-Иосифу и венгерскому правительству, доказывая несовместимость законопроекта с достоинством господствующей церкви и ее учением о таинстве брака. Клерикальные газеты грозили взрывом народного негодования против евреев, если «безбожный» проект станет законом. Все это, в связи с интригами Ватикана при венском дворе, тормозило прохождение через парламент законопроекта о вероисповедном равенстве. Когда же он наконец был поставлен на голосование и принят почти единогласно палатою депутатов, ему воспротивилась палата магнатов, цитадель консерваторов. Сделав уступку либеральному правительству принятием проекта в части, касающейся смешанных браков, верхняя палата отвергла ту часть, которая допускала свободу обращения христиан в иудейство. За вторичным одобрением законопроекта в палате депутатов последовал вторичный отрицательный вотум магнатов. Это повело к министерскому кризису и новой затяжке дела. Только после двухлетней борьбы палата магнатов, в которую правительство ввело новых членов, уступила и приняла законопроект полностью (1895). Моральное значение этой победы идеи равенства было очень велико для евреев; на практике же значение нового закона сводилось к свободе пропаганды иудейской религии среди иноверцев, которою евреи, чуждые прозелитизма и не имевшие своих миссионеров, публично не пользовались. Закон имел значение для смешанных еврейско-христианских семей, давая их членам свободу выбора религии и не создавая невольных, фиктивных христиан. Это сокращало религиозную ассимиляцию, но не национальную, которая признавалась обязательною в тех самых либеральных кругах, откуда вышла инициатива закона о вероисповедном равенстве. До идеи национального равенства тогда еще не додумались.
§ 11 Внутренняя жизнь и литература
Насколько внутренняя жизнь германских евреев той эпохи отличалась однообразием, настолько же пестра и полна контрастов была жизнь различных групп еврейства в Австро-Венгрии. Близки к германскому культурному типу были евреи только в немецкой Австрии, отчасти также в Богемии и Моравии; еврейские же массы Галиции и Венгрии представляют собою совершенно особые духовнокультурные типы.
В Вене и немецкой Австрии утихла уже борьба между старой и новой культурой, и в жизни еврейских общин воцарилась та унылая тишина, какая наблюдается в семьях, покинутых молодыми членами. Еврейская молодежь уходила в окружающую национальную среду, с которой сближалась в общей государственной школе. В Австрии, как в Германии (выше, § 6), процент евреев с высшим образованием был гораздо больше процентного отношения еврейского населения к христианскому. Составляя в среднем 5 процентов населения, евреи давали от 15 до 20 процентов всех учащихся в средних и высших школах. Вызываемое культурной ассимиляцией отчуждение от еврейства выражалось, однако, сравнительно редко в форме крещения. В описываемую эпоху число «выступлений из еврейства» доходило в среднем до 900 человек ежегодно (в Вене число ушедших было пропорционально больше), но и тут не все принимали крещение: пятая часть выступивших из общин оставалась безысповедной (Confessionslos).
В еврейских религиозных общинах (Kultusgemeinden) немецкой Австрии жизнь становилась бесцветнее по мере того, как религиозный элемент под общим влиянием века слабел, а национальное движение еще не успело распространиться в обществе. Слабые попытки оживления появились впервые в середине 80-х годов. Среди лучших представителей еврейского общества в Вене созрела мысль о необходимости создать организацию, которая, с одной стороны, выступала бы против антисемитизма извне, а с другой — боролась бы с ростом «внутреннего антисемитизма», отчуждения еврейской молодежи от своего народа, его идеалов и исторических традиций. Галицийский депутат рейхсрата Иосиф Блох был одним из главных инициаторов в этом деле. В мае 1885 г. группа инициаторов выпустила воззвание, в котором характерно было уже одно обращение: «соплеменники» (Stammesgenossen) вместо «единоверцы» (Glaubensgenossen). Тревога за будущее слышится в первых словах воззвания: «Кто еврейским умом и сердцем следит за тем, как в наши дни живут евреи в Австрии и как воспитывается наша молодежь, не может не прийти к печальному заключению, что нужна быстрая и целесообразная помощь, если мы не хотим, чтобы тысячелетняя история нашего племени превратилась в мертвую быль, чтобы религиознонравственное воспитание юношества и племенное самосознание нашего поколения были разрушены... Наша современная молодежь из всех отраслей человеческого знания менее всего знакома с историей и литературой своего народа; она ничего так не стыдится, как принадлежности к еврейству... древнейшему культурному народу, гуманнейшему из всех народов древности, пионеру в борьбе человечества за культуру, равенство и свободу». Авторам воззвания приходится возражать трусливым опекунам еврейской общины, боявшимся организованной самопомощи: «Кто опасается, что подобным объединением сил будет вызвано усиление антисемитизма, тому мы указываем на результат почти десятилетней нашей бездеятельности».
Через год, в апреле 1886 г., состоялось учредительное собрание новой политически-культурной организации, получившей название «Австро-еврейская уния» (Oesterreichisch-israelitische Union). Первый пункт устава «Унии» определяет его цель: «Поднять среди австрийских евреев интерес к еврейскому знанию и к современному положению еврейства, рассеивать распространенные против евреев предрассудки, бороться со всеми попытками усилить религиозную и расовую вражду к ним». До некоторой степени удалось «Унии» оживить еврейскую общественность: усилилось участие евреев в парламентских и коммунальных выборах, принимались меры к улучшению начальной «религиозной школы», была учреждена в Вене еврейская теологическая семинария для подготовки раввинов. В 1895 г. «Уния» сделала смелую попытку создать центральный орган объединенных еврейских общин всей Австрии, но правительство испугалось призрака новой национальной организации и не утвердило ее устава. Пришлось переделать устав и низвести союз общин до степени религиозно-благотворительного органа объединенных «Культус-гемейнден». Сама же «Уния» с течением времени утратила свою реформаторскую энергию. Она остановилась на полпути между ассимиляцией и национальным направлением, между признанием еврейской нации в прошлом и причислением себя к ней, как живому организму, в настоящем. Она осталась полуассимиляторской «израэлитской» организацией.
Австрия еще имела и свой «Еврейский альянс» (Israelitische Allianz), сначала отделение парижского «Всемирного альянса», а потом (с 1873 года) автономную организацию. Задача ее состояла в «помощи братьям с Востока», что для Вены означало помощь еврейским эмигрантам из России и Румынии, убегавшим от преследований через австрийскую границу. «Альянс» помогал эмигрантам деньгами и руководством для дальнейшего переселения в Америку. Культурная деятельность его развилась в 80-х годах в восточных провинциях самой Австрии, в Галиции и Буковине, где насаждались профессиональные и общеобразовательные школы для евреев на средства барона Гирша, миллионный фонд которого поступил в распоряжение венского «Альянса».
Чисто политическая борьба с антисемитизмом сосредоточилась в венской еврейской прессе. Антисемиты причисляли к «еврейской прессе» все либеральные немецкие газеты с влиятельною «Neue freie Presse» во главе, где в числе редакторов и сотрудников было немало евреев; но эти газеты боролись с антисемитизмом только как с антилиберальным движением, и ассимилированные еврейские сотрудники менее всего думали при этом о своей «бывшей нации». Действительным борцом за еврейские интересы был еженедельный орган депутата Иосифа Блоха «Oesterreichische Wochenschrift», издававшийся с октября 1884 года в Вене. Редактор его, уроженец Галиции, энергично защищавший честь еврейства с парламентской трибуны, и такие ученые сотрудники, как Гидеман и Давид Кауфман, гарантировали этот журнал от крайностей ассимиляции и делали его выразителем взглядов здоровой части австрийского еврейства. Единственный журнал национального направления на древнееврейском языке «Гашахар» прекратился со смертью его редактора, Переца Смоленского, в 1885 году. В последние годы этот журнал стал органом палестинофилов. Из основанного Смоленским в Вене национального студенческого союза «Кадима» вышел юный публицист Натан Бирнбаум, который издавал с 1885 г. журнал «Selbstemanzipation», предтечу сионистской прессы (дальше, § 33).
В области научной литературы еще продолжалась работа, начатая в предыдущую эпоху. Старый А. Г. Вейс кончал свой капитальный труд по истории раввинизма (тома 3-5 «Dor dor wèdorschow» появились в 1883-1891 гг.). Гидеман под вой антисемитских шакалов дополнял свою «Историю еврейской средневековой культуры» (том II, § 43). Другой ученик Греца, преподаватель раввинской семинарии в Будапеште Давид Кауфман, успешно работал по части истории еврейской философии и специально по истории евреев в Австрии («Geschichte der Attributenlehre in der jüdischen Religionsphilosophie», 1877; «Die letzte Vertreibung der Juden aus Wien», 1887; «Samson Wertheimer», 1888, и много статей в периодических изданиях). То были эпигоны прежнего научного ренессанса. Новые творческие силы не показывались ни в науке, ни в других отраслях еврейской литературы, так как большинство способнейших умов уходило в немецкую литературу и терялось там в общей массе.
Два полюса культуры по-прежнему сохранились в Галиции: на одном ассимилированная на немецкий или польский лад интеллигенция, а на другом — неподвижная хасидская масса, заснувшая в грезах XVIII века. Давно уже исчерпались творческие силы раввинизма и хасидизма, но сила инерции была еще достаточно велика, чтобы тормозить всякое живое культурное движение. Группа онемеченных интеллигентов во Львове и Кракове, объединенная в союзе «Шомер Израиль», продолжала свою малоуспешную борьбу с обскурантами из раввинско-хасидского союза «Махзике гадат» (том II, § 42); борьба велась в общинах, за влияние в общинном управлении, где господствовало ортодоксальное большинство. Но и в лагере ассимиляторов совершался раскол между сторонниками германизации и полонизации. Против союза «Шомер Израиль» с его немецким органом «Der Israelit» во Львове действовал возникший в начале 80-х годов полонофильский союз «Агудат-ахим», или «Przymierze braci» («Братский союз»), издававший в Кракове журнал на польском языке «Ojczyzna» («Отечество»). Опираясь на растущую политическую силу поляков в Галиции, эти пропагандисты полонизма имели большой успех и постепенно оттесняли германофилов на задний план. Политическому давлению польских хозяев края должны были уступить и ортодоксы: экономически зависимые от панов в сельском хозяйстве, промышленности и торговле, они подавали свои голоса на рейхсратских, сеймовых и коммунальных выборах за кандидатов польских партий, преимущественно консервативных. В награду за это поляки пропускали в рейхсрат и в галицийский сейм некоторых еврейских депутатов, строго связанных дисциплиною польских фракций. Так попал в рейхсрат в 1880 году глава самых фанатических ортодоксов, краковский раввин Симон Шрейбер, сын венгерского раввина и гонителя просвещения Моисея Софера. Этот обскурант числился в польской парламентской фракции и голосовал заодно с ее членами, часто не зная, за что голосует, ибо плохо разбирался в парламентских дебатах. Обыкновенно же поляки проводили в рейхсрат и в галицийский ландтаг угодных им «поляков Моисеева закона» из интеллигенции (депутат рейхсрата Эмиль Бык и др.).
Между ортодоксами и ассимиляторами, одинаково непригодными для роста живой национальной культуры, стояли эпигоны «Гаскалы», любители просвещения и хранители культа древнего национального языка, духовно связанные с литературным ренессансом в России. В произведениях галицийских гебраистов отражались идеи и чаяния переходного поколения, стоявшего на границе старой и новой культуры. Любимым жанром литературы здесь был социальный роман, изображающий борьбу идей. Таким «идейным» романистом был Рувим Б pay дес, который волновал умы галицийско-русских «маскилим» своим большим романом «Религия и жизнь» («Ha’dat we’hachaim», 1876-1885). Здесь изображена душевная драма молодого талмудиста, проникшегося новыми идеями и проповедующего реформу иудаизма: облегчение бремени обрядов, очищение религиозных понятий от хасидской мистики и народного суеверия. Другой социальный роман Браудеса «Две крайности» («Schte ha’kzawot», 1888) касается больного места еврейской жизни в Галиции — ненормальной культурной полярности общества и слабости промежуточного течения между мертвым застоем старины и устремлением нового поколения в пропасть национального небытия. Старый быт юмористически изображался в повестях М. Д. Брандштетера, где выступала жизнь типичного галицийского местечка с его раввинами, цадиками, хасидской массой, богачами и бедняками, фанатиками и искателями света, юдофобами и юдофилами («Mordechaj Kisowicz», «Niflaot meir Zydyczow», «Zorer hajehudim migrilew» и др.). Юмористические эскизы Натана Самуэли из Львова, писавшего на немецком и еврейском языках («Kulturbilder», 1885; «Min ha’chaim», 1891, и др.), также освещали быт еврейской Галиции в его проявлениях, наиболее чуждых современности. Еврейский быт в Галиции пытался рисовать и немецкий писатель Захер-Мазох («Judengeschichten», 1878-1882, и др.), но его наивные идиллические описания отражают в себе только представления сторонних наблюдателей, не понимающих существа своеобразного чуждого быта. Любимая тема его рассказов — любовь между благородным христианином и еврейской красавицей из фанатически-хасидской среды.
В области еврейской науки Галиция в ту эпоху не создала ничего, что было бы достойно родины Рапопорта и Крохмаля. Львовский ученый Соломон Бубер издавал древние «мидрашим» по рукописным вариантам с критическим сличением текстов («Midrasch Tanchuma», и др.). Мелкие научные публицистические и беллетристические произведения печатались в краковском ежегоднике «Ozar ha’safrut» (изд. Гребера, 1887-1896) и других повременных изданиях.
В Венгрии продолжался раскол в общинах между ортодоксами и «неологами». Ортодоксальные общины не признавали своими раввинами тех, которые получали это звание в будапештской раввинской семинарии (Landesrabinersçhule), где преподавание велось в современном научном духе, и продолжали выбирать себе духовных пастырей из питомцев талмудических школ. С будапештской семинарией связаны имена двух ученых, которые продолжали в Венгрии работу немецко-еврейской научной школы: упомянутый выше Давид Кауфман и Вильгельм Бахер. Бахер, тоже питомец Бреславской теологической семинарии, был в течение 36 лет (1877-1913) учителем и затем директором будапештского рассадника либеральных раввинов, но главная заслуга его состояла в его научно-литературной деятельности. Его труды по истории талмудической Агады («Die Agada der Tannaiten», «Agada der Amoräer», 1884-1899) являются ценным дополнением к истории Галахи, разработанной венским талмудистом А. Г. Вейсом, хотя Бахер занимался больше систематизацией агадического материала, чем историко-критическим его исследованием. Важное значение имели также исследования Бахера о еврейских грамматиках арабско-испанской эпохи и труды по истории библейской экзегетики. Венгерские ученые писали свои книги по-немецки, и только более популярные их статьи печатались в еврейских периодических изданиях на венгерском языке («Magyar Zsido Szemle» и др.). Литература «Гаскалы» на древнееврейском языке не развилась в Венгрии. Зато здесь рано появилась пресса на еврейско-немецком языке, т. е. на сильно онемеченном идише. В 80-х и 90-х годах в Будапеште выходили несколько еженедельников на этом языке, которые в моменты политического оживления превращались в ежедневные газеты («Jüdische Pester Zeitung», «Allgemeine jüdische Zeitung», «Jüdisches Volksblatt», «Jüdisches Tageblatt»). Они читались в ортодоксальных кругах, где, несмотря на любовь к старым традициям, знание древнего национального языка становилось все более редким явлением, между тем как идиш еще оставался обиходным языком еврейских масс и только в официальной статистике заменялся венгерским языком ради вышеуказанных политических целей.
В середине девяностых годов уроженец Будапешта, венский журналист Теодор Герцль, бросил в еврейское общество новый лозунг, который вскоре нашел бурный отклик не только в Австрии, но и далеко за ее пределами. С 1897 года произойдет перераспределение сил в духовной жизни австрийского еврейства (см. дальше, § 33 и следующие).