Новым направлением реформаторского процесса во второй половине 90-х гг. стала институциональная модернизация социальной системы. Несмотря на либертарный пафос эпохи «шоковой терапии», существовавшая ранее модель социального обеспечения претерпела тогда минимальные изменения. Значительно сократилось лишь ее бюджетное финансирование. Подобная ситуация значительно усиливала негативные последствия структурных преобразований и вызывала растущее напряжение в обществе. Институциональная реформа социальной сферы подразумевала создание широкой сети негосударственных организаций и фондов, специализирующихся на различных формах социального обеспечения и имеющих смешанный порядок финансирования (отчисления работников, предпринимателей, потребителей, государства, а также собственная коммерческая деятельность). Коммерческие элементы вводились и в деятельность государственных страховых и пенсионных фондов.
Развитие экономики переходного типа в восточноевропейских странах во второй половине 90 гг. наглядно показало, что практически невозможно найти единый алгоритм подобных преобразований. Несмотря на относительную синхронность реформ и схожесть общей стратегии, они привели к очень разным результатам. Пять стран – Чехия, Польша, Венгрия, Словакия и Словения – сформировали группу лидеров. Для них была характерна не только более последовательная и целенаправленная реформаторская политика, но и высокая «стартовая скорость» реформ. С 1993–1994 гг. во всех пяти странах сохранялся уверенный экономический рост. Значительно возросла активность инвесторов (как внутренних, так и внешних), умеренной стала инфляция – от 6,4 % (Словакия) до 18 % (Венгрия). Принципиально важной чертой современного развития стран-инсайдеров восточноевропейского региона стало приближение отраслевой структуры к постиндустриальному типу, в том числе быстрое уменьшение роли добывающей промышленности, ускоренное развитие индустрии услуг, все более органичное включение в мировое и европейское экономическое и информационное пространство. Все эти страны являются наиболее реальными претендентами на вступление в ЕС в начале XXI в.
Совершенно иным остается экономическое положение восточноевропейских стран-аутсайдеров, в числе которых оказались Албания, Болгария, Румыния, а также большинство южно-славянских государств. «Прыжок в рынок» оказался слишком тяжелым испытанием для экономических систем, неподготовленных к этому хотя бы фрагментарными реформами 60 – 80-х гг. Несбалансированность и низкая эффективность «шоковых» экономических преобразований вызвали здесь особое обострение социальных проблем и стали причиной политической дестабилизации. В Югославии и Албании общественный кризис приобрел форму гражданской войны. Все эти события еще больше усугубляли отставание от региональных лидеров. Лишь к концу 90-х гг. в экономическом развитии Румынии, Болгарии, Хорватии наметился позитивный сдвиг. Албания, Босния и Герцеговина, Македония, обновленная Югославия, напротив, откатились за черту бедности. Международная напряженность на Балканах, политическая нестабильность в самих странах-аутсайдерах остаются непреодолимым препятствием для развертывания эффективных преобразований.
На протяжении 1990–1992 гг. практически во всех восточноевропейских странах произошла радикальная перестройка политико-правовой системы. Ключевой целью конституционного строительства являлось формирование государства, аналогичного наиболее зрелым, признанным образцам правовой демократии. Новый государственный строй основывался на политическом плюрализме, гласности, многопартийности, разделении властей, закреплении прав личности. Но при этом практика конституционного правотворчества приобрела двойственный характер. С одной стороны, безусловный приоритет отдается освобождению личности из-под опеки государства, закреплению принципов демократии, законности, рыночной свободы. Конституции рассматриваются как высшее олицетворение ценностей, надежд и чаяний общества, избавившегося от угрозы тоталитаризма. С другой – необходимость легитимации нового государственного строя предопределила весьма детальную регламентацию в постсоциалистических конституциях самых различных аспектов общественных отношений. В силу неразвитости институтов рыночной экономики, плюралистической социальной инфраструктуры и демократической политической системы государство пытается взять на себя ответственность за их устойчивое функционирование или даже создание. Конституции оказываются переполнены нормативным материалом, создающим институциональные гарантии в области трудовых отношений и социального обеспечения, деятельности профсоюзов и иных ассоциаций, защиты окружающей среды и обеспечения безопасности, гражданских и политических отношений. Конституционно закрепляется обязанность государства по защите рыночного характера экономического строя, национального культурного и языкового пространства. Тенденция нормативной перегрузки конституций угрожает превращением их в декларативные политические манифесты, лишь косвенно отражающие реальный правопорядок. К тому же закрепление в конституциях в качестве безусловно обязательных норм многообразных экономических, политических и социальных принципов, только начавших внедряться в общественные отношения, девальвирует сам конституционный порядок, обесценивает значимость конституции как основного закона. Одновременно возрастает и значимость прямого регулирования со стороны государства.
После кратковременной эйфории тотальной демократизации, сопровождавшей «бархатные революции» и первые шаги по становлению постсоциалистической государственности, в большинстве стран Восточной Европы стала очевидной тенденция централизации властной системы. В конституционном праве она отразилась прежде всего в явном преобладании прерогатив главы государства. Лишь в Венгрии и Чехословакии возобладал принцип верховенства парламента. В остальных странах региона закрепился порядок всенародных прямых выборов президента, что обеспечивает главе государства полную независимость от парламента. При наличии чрезвычайно широких полномочий президенты, как правило, не несут ответственности за свои политические действия. Так, например, конституция Болгарии содержит прямое определение «безответственного правления» президента: «Президент не несет ответственности за действия, совершенные им при исполнении своих функций». В качестве основания для привлечения главы государства к ответственности указываются лишь государственная измена и нарушение конституции. Схожие статьи содержатся в конституциях Польши, Венгрии, Словакии, Югославии. Еще одной характерной чертой постсоциалистического государственного строительства стала практика «конституционного умолчания», оставляющая те или иные вопросы государственного управления и взаимоотношений ветвей власти без четкого решения. Наиболее частым является «конституционное умолчание» по поводу процедуры импичмента в отношении президента, осуществления конституционного правосудия, вынесения вотума недоверия правительству со стороны парламента.
Синтез либеральных и этатистских принципов является характерной чертой не только постсоциалистического государственного строительства, но и всей современной конституционной традиции. Созданные после Второй мировой войны конституции ФРГ, Италии, Австрии, Франции, Испании, Португалии олицетворяют отказ как от наследия тоталитарной государственности, так и от классического либерального взгляда на личность как самодостаточный феномен. Либерально-этатистская конституционная доктрина опирается на понимание неразрывной, диалектической связи индивида и общества, важности всех факторов социализации личности и, соответственно, преодолевает жесткие рамки либеральной модели «государства – ночного сторожа». Соответственно расширяется круг конституционно регулируемых общественных отношений и прямые полномочия государственной власти. Эта практика отражает не признание самоценности некоего «государственного интереса», а восприятие народа (нации) как реального субъекта, обладающего общими целями, правами и обязанностями. Постсоциалистический конституционализм отчасти отражает ту же тенденцию. Но еще в большей степени он связан не с торжеством либерально-этатистской идеологической доктрины, а с особенностями переходного периода, сохранением авторитарных черт политической культуры общества.
Постсоциалистической «скрытый авторитаризм» характеризует не столько правовую систему, сколько политические процессы, стилистику властвования новых демократических лидеров. Пришедшая к власти после «бархатных революций» элита уже вскоре оказалась расколота на две группировки. Обнаружились противоречия между представителями прежней диссидентской оппозиции и выходцами из административного и партийного аппарата, «управленцами». Это противоборство «романтики» и «прагматизма», как правило, завершалось в пользу последнего, но уход из правящих коалиций людей, олицетворявших для общественности «совесть реформ», наносил серьезный моральный урон демократическим силам. К тому же управленческие кадры, кроме своего опыта государственной работы, цепкости и решительности, привнесли в политическую жизнь практику лоббизма, иногда трудно отличаемого от коррупции, авторитарный стиль руководства. Создаются условия для распространения на систему государственного управления клановых отношений, роста коррумпированности высших эшелонов власти.
Помимо стилистики государственного управления «скрытый авторитаризм» проявлялся в высокой персонификации политической жизни, значимости фигуры политического лидера в общественной жизни. Показательны возросшие монархические настроения в некоторых странах региона (так, например, реставрация монархии стала темой оживленной дискуссии в Болгарии весной 1997 г.). Примером радикального проявления авторитарных тенденций можно считать события в Албании в начале 1997 г., когда на гребне широкого общественного движения «обманутых вкладчиков» в стране произошел государственный переворот с переходом власти от одного политического клана к другому. Лишь вмешательство международных миротворческих сил остановило сползание страны в гражданский хаос. Причиной подобного положения является медленное развитие «живого плюрализма» – реального многообразия гражданских связей, свободы выражения мнений, противоречащих господствующей идеологии. Трудности, вызванные структурными экономическими преобразованиями, массовая маргинализация общества в условиях стремительного слома ценностной системы создавали благоприятные условия для сохранения «скрытого авторитаризма» как в массовом сознании, так и в психологии правящей элиты.