Молчунов явился вовремя и не огорошил неприятными известиями вроде «все пропало, план провалился»; и в «Рассвете» они оказались в точности по расписанию. Однако, попивая вино в ожидании заказанного поросенка и поглядывая на часы, Франтуан чувствовал некое беспокойство. Словно что-то не так…
Незагрош Удавьевич выглядел, напротив, неожиданно удовлетворенным. Это насторожило молодого де Косье, и он счел нелишним уточнить:
— Ваши… те, о ком мы говорили, все сделают в точности?
— Конечно! — бодро заверил Молчунов.
Наивный человек все тешился надеждами, будто его внутренний мир закрыт от окружающих. Франтуан «доил» Молчунова осторожно, не перегибая палку, и виделись они нечасто, однако, почитав любовную переписку рукомоевского зятя и понаблюдав за ним в жизни, де Косье изучил его, по собственному выражению, au plus profond de I̓âme.[9]
— В полном соответствии с моими инструкциями?
— У вас какие-то сомнения? — попытался Молчунов изобразить возмущение.
— Да, и немалые, судя по тому, как у вас краснеют мочки ушей.
— Да как вы смеете…
— Успокойте меня и скажите, что я ошибаюсь и парни не попытаются похитить у Сударого компрометирующую вас пластину, — с улыбкой, как бы обещая обернуть все шуткой, но весьма настойчиво попросил Франтуан. — Скажите это, глядя мне в глаза, и я вздохну с облегчением.
Однако Молчунов просьбу не выполнил, наоборот, глаза отвел и этим выдал себя с головой. Франтуан тяжело вздохнул.
— Вы не так поняли, мсье, они сделают это лишь в том случае, если пластина окажется буквально под рукой! — поспешил заверить Незагрош Удавьевич. — Согласитесь, в принципе такую возможность исключать нельзя, а стало быть, глупо не воспользоваться случаем…
— Да-да, конечно. — Вообще-то, у Франтуана была наготове фраза совсем иного характера, но он вовремя себя осадил: теперь уж поздно спорить и браниться.
Лишь бы только эти Незагрошевы дурни не попались! Собственно, с чего бы им попасться? Они ведь не сопляки какие-нибудь, а профессионалы своего темного дела. Во всяком случае, об этом свидетельствовали не только россказни Незагроша, но и аккуратно наведенные кое-где справки. Вовсе не с чего им попадаться…
Если, конечно, они получили правильные распоряжения.
Намного легче было бы потребовать встречи с их предводителем и лично втолковать, что делать. Но, во-первых, не было времени, а во-вторых, Франтуан де Косье свято держался правила не заводить опасных знакомств.
— Помни, Франтуан, — толковал ему однажды в другом, далеком от Спросонска городе некий прекраснейший разумный, — помни всегда, что для нас подобные связи недопустимы, ибо мы не преступники, мы — торговцы информацией. И не должны давать ни одной зацепки для крючка закона! А потому ни под каким видом не заводи знакомств с криминальными элементами.
Франтуан слушал своего старшего друга, затаив дыхание, однако предпочитал все переспрашивать и уточнять. Уточнил и в тот раз: «Ни под каким видом?» — на что получил ценное замечание: «Ну, кроме двух случаев. Либо светит куш, сорвав который рассчитываешь провести остаток дней в блаженном ничегонеделании, либо на кону твоя жизнь».
Нынче, понятное дело, ни то ни другое. Отец выплатил Франтуану приличную сумму, но отнюдь не такую, с которой молодой де Косье мог бы предаться блаженному ничегонеделанию, да еще на столь длительный срок, какой себе отмерял. Однако испытывал сожаление, что Незагрошевы «парни» не подчиняются ему лично.
«Ладно, хватит, — строго сказал он себе, — они не попадутся». Всего-то и нужно, что устроить шум, вломиться в дом, произвести некоторые разрушения и уйти, оставив загодя приготовленные записки про укрывательство Ухогрыза. Чего мог потребовать Молчунов? Убийства Сударого? Да, в общем, невелика беда, по крайней мере, будучи мертвым, конкурент отца уже не сможет отрицать никаких обвинений, а Ухогрыза в его доме полиция обязательно найдет.
Happy end, как пишут заморцы! Что может пойти не так?
«Да что угодно», — подумалось вдруг Франтуану. Он встал.
— Куда вы, мсье?
Франтуан вздохнул и ответил коротко и грубо. Как и ожидалось, после такого ответа высокомерный Незагрош перевел полный возмущения взор на эстраду. И, стало быть, не видел, что его собеседник направился вовсе не в сторону ватерклозета, а к выходу.
Оделся Франтуан не торопясь, на крыльцо вышел тоже походкой неспешной, а вот потом зашагал быстрее. Даже оглянулся на проезжавшую мимо пустую пролетку, но останавливать не стал: до «Наилучшей оптографии» от «Рассвета» было всего два квартала.
Он и сам, наверное, не смог бы внятно объяснить, почему торопится. Вроде как просто пресытился обществом Молчунова. Нужды говорить с ним уже не было, желания — тем более. Чем не причина?
Дома Франтуан, наспех отделавшись от вежливых расспросов матери о том, как прошел день, позвал отца в свою комнату и там, кидая в сумку вещи, сообщил:
— Все, что было возможно, mon cher père, я для вас сделал. В подробности посвящать не буду, пускай у вас на лице отразится искреннее недоумение, ежели вдруг начнутся расспросы. Намекну только, что дело получилось рискованным, так что мне лучше сейчас уехать на время…
— Обожди, — остановил его отец, положив руку на плечо. — Что именно может пойти не так?
— Долго рассказывать, cher père, — попробовал отмахнуться Франтуан.
Но старший де Косье был непреклонен:
— Не забывай, я обращаюсь не к сыну, а к партнеру, с которым у меня деловое соглашение!
Пришлось вкратце пересказать суть проблем.
— О, так Непеняй Зазеркальевич тоже не брезгует шантажом? — поразился почтенный оптограф, услышав о существовании какой-то таинственной оптопластины, обнародования которой боялось семейство Рукомоевых.
— Ну что вы, cher père, — махнул рукой Франтуан. — Этот чистоплюй не способен выгодно распоряжаться информацией. Дело в другом: Молчунов сам хочет шантажировать Рукомоевых, вот и мечтает раздобыть пластину. По всему похоже, он давно уже готовил операцию, только не решался или не видел подходящего момента.
Де Косье сунул руки в карманы и стал мерить комнату шагами.
— Ах, сколько проблем, сколько проблем, — сокрушенно приговаривал он. — За что мне это? Что такого плохого я сделал, Боже? Всего лишь хотел осадить молодого выскочку. Несколько покусанных ушей, крошечный скандальчик — это же не убийство, не разбой… А теперь, когда Сударый ухитрился разгадать тайну Ухокусая и выйти на меня, мне всего лишь нужно уничтожить предметного призрака. Это вопрос репутации — и что плохого в том, чтобы заботиться о своей репутации? — вопросил он, судя по интонации, уже отнюдь не риторически, а как будто и правда ожидал услышать ответ Вседержителя. — Да, я поступил не очень красиво, сперва со Свинтудоевым, потом с Сударым, но я ведь осознаю свою вину, чего же больше? Несправедливо… Послушай, Франтуан, но, может быть, тебе стоило согласиться с предложением этого Молчунова? — внезапно переменил он тему. — Пускай бы его парни тайно проникли в дом ночью, взяли бы оптопластину, а заодно позаимствовали бутыль вместе с Ухокусаем…
Франтуан закрыл сумку, посмотрел на часы, закурил и промолвил:
— Ох, mon père, благодарите Бога за то, что обратились ко мне, а не попытались проделать все самостоятельно. Такая акция заставит полицию искать некоего конкретного злоумышленника. Погром — другое дело, тут следователей будет занимать только, кто был зачинщиком беспорядков. И никому не будет дела, что там с какой-то бутылкой произошло. Вот тем-то и плох план идиота Молчунова: малейшая ошибка — и любой дурак сразу поймет, что погром — только прикрытие…
— И в поиске заинтересованных лиц может всплыть и мое имя? — понимающе кивнул де Косье. — Нет-нет-нет, это нам совсем не годится. Ну же, сынок, неужели у тебя нет ни одной светлой мысли?
— Одна есть. Мне оставаться слишком опасно. Некий мудрый разумный говорил мне в свое время: «Никогда не ввязывайся в неподготовленные авантюры». А я по вашей просьбе именно это и сделал…
Кривьен де Косье замахал руками:
— Кто тебе мешает, беги! Беги, бросай партнера…
— Простите, cher père, но тут уж остается надеяться на авось. Не идти же мне туда, чтобы лично за всем проследить!
Оптограф замер.
— А это мысль. Не делай испуганные глаза, речь не о тебе. Но если, скажем, до меня дошли тревожные слухи, я решил предупредить коллегу — что тут неестественного? Мало ли что конкуренты, а все-таки коллеги… А там как-нибудь под шумок бутыль разбить. С большой вероятностью Ухокусай умрет.
— А ну как не умрет? — спросил Франтуан. Не то чтобы его это сильно интересовало, но ум его привык упражняться в просчитывании вариантов.
Кривьен размышлял не больше секунды:
— Все равно хорошо! Призрак сразу же удерет, а раз никакого Ухокусая нет, значит, все нападки на меня — просто домыслы. Так, во сколько эти твои парни должны начать?
— Они не мои парни, — строго заметил Франтуан. — А начнут… с минуты на минуту.
— Oh, mon Dieu! — всплеснул руками старший де Косье и кинулся прочь из дома.
ГЛАВА 11,в которой всем грозит смертельная опасность, а Ухокусаю приходит конец
— …У нас есть такая поговорка: «Ученье — свет, а неученье — тьма». И знаешь ли, Ухокусай, если хорошенько подумать, нет ничего удивительного в том, что ты часто принимал форму фонаря. Достаточно вспомнить твою попытку подшутить над фонарщиком — в том случае ты принял обличье совершенно независимо от чьих-либо желаний. Опять же, показавшись нам, ты тоже выбрал образ светильника. Думаю, дело вовсе не в воспоминаниях о том, что фонарь — это твоя первая форма, во всяком случае, не только в этом. Светоч — отражение твоей глубинной сути…
— Вы бесконечно правы, господин великий мастер оптографии. Теперь мне даже удивительно, как я сам не подумал об этом раньше…
— Из-за Князя Мертвых ты так много пережил, Ухокусай, немудрено, что запутался…