ь ее.
Мышонок сказала: «У него уже выпали все волосы. На дом я ему теперь задаю совсем немного, но все-таки задаю, чтобы он не глядел на меня таким же отсутствующим взглядом, как ты в последнее время. Знаешь, Мышонок, он сидит совсем тихо, но дети его дразнят из-за того, что у него нет волос, а у них есть. Директор говорит, что он должен оставаться дома и беречь себя. Но отец и я этого не хотим. Да и что ему делать дома? Думать о том, что случилось, а что будет потом, когда он все осознает?»
Я клял это солнце и этот ветерок, ласкавший мой затылок, потому что, насколько я помнил, он расслабляет мальчика в пору его созревания, а ведь этому мальчику надо было расходовать силы по капельке, чтобы, одолев все эти перепады погоды, дотянуть до ровного лета. И, вместо того чтобы отправиться домой в свой бетонный бункер, я метался по берегу Эльбы, взад и вперед — Пильниц, Зебриген и обратно, — словно бешеный пес на железной цепи. Когда я вернулся домой, жена сказала: «Звонили твои друзья, эти сумасшедшие из берлинского театра, тебе надо срочно связаться с ними». Я схватил телефон, уединился в свой угол, где я работаю и чувствую себя точно за каменной стеной. Они тотчас ответили. Чуть не кричали: «Мы здесь лихо поддали, как-никак заслужили, ведь пришлось основательно перекроить одного образцово-показательного драматурга, одного твердолобого упрямца. Вещь твоя пойдет. Славу мы тебе обеспечим!» После этого они изложили мне все в деталях, которые им почему-то казались очень значительными. Снова перебравшись в кресло, я взглянул на жену, и вся радость — пожалуй, впервые в жизни после столь радостного известия — мгновенно улетучилась. Я спросил Мышонка, что же такое стряслось. Она сказала: «Мой мальчик наконец умер!»
Перевод Г. Кагана.
ПЕТЕР АБРАХАМГосподину адвокату, лично!
© Verlag Neues Leben, Berlin, 1970.
Многоуважаемый господин адвокат!
Вы просили меня дать более подробные сведения по моему делу.
Может быть, Вам важно будет узнать, что выросла я в детдоме, потому что мои родители погибли во время войны, когда мне было пять лет. Говорят, мама была замечательной хозяйкой. А отец мой был архитектором. К сожалению, по его стопам я не пошла: неважно училась в школе. Но и ничем другим мне не хотелось заниматься. И раз шансов получить хорошую специальность я для себя не видела, то решила поскорее выйти замуж. Я хотела всю свою жизнь целиком посвятить любви и семье.
И еще я решила, что в мужья выберу себе обязательно человека необыкновенного.
Без всякого удовольствия окончила я курсы продавщиц дамского нижнего белья. После окончания меня послали на работу в небольшой городок. Сняла меблированную комнату. Хозяйка, очень милая пожилая дама, приняла меня как родную. Она рассказала, что до меня эту комнату снимал господин Калибан, инженер-строитель по профессии, и показала его фотографии. Мне он понравился.
Однажды в наш магазинчик вошел моряк: городок-то у самого моря и моряки у нас гости частые. Он долго рассматривал все, что было выставлено, но так ничего и не купил. Не стал он ничего покупать и на другой день, и на третий, и на пятый.
Звали его Эрнест, и носил он пушистые рыжие усы. Все девушки и даже замужние женщины заглядывались на него. Вот какой он видный парень! Когда он пригласил меня прогуляться, я сперва отказалась. Так, для виду. А потом все же пошла. Магазинчик женского белья мне к тому времени вконец осточертел. И я мечтала, что Эрнест вызволит меня из этой дыры. Но он все откладывал и откладывал день обручения. Некоторые мужчины никак не могут решиться. Приходится на аркане тащить их к собственному счастью. Я решила именно так с Эрнестом и поступить.
И вот еще: я почувствовала, что у меня будет ребенок. Я хотела сказать об атом Эрнесту в день его рождения: то-то он обрадуется. Но он пропал. И больше не появлялся — совсем! Я, конечно, ужасно расстроилась, а потом сказала себе: если он ко мне не приходит, значит, незачем ему и знать, что может стать отцом.
Когда мне исполнилось девятнадцать, родилась Юлия. Зарабатывала я негусто. Чтобы получать побольше, нужно было окончить специальные вечерние курсы. Я отказалась. Если уж я не вижу Юлию целыми днями, то пусть хоть вечера будут нашими.
Потом я познакомилась с известным артистом из районного театра. Актеры мне всегда нравились: они такие обходительные. Я тоже понравилась Лоренци, против Юлии он ничего не имел. Она ему даже нравилась, потому что ее имя напоминало ему название одной пьесы. Мы переехали в его квартиру, и я ушла с работы. Он был доволен. Действительно, смешно было бы, если бы я, фактически его жена, продолжала бы продавать бюстгальтеры. Мы очень любили друг друга. И я делала все, чтобы он меня не разлюбил. Почти каждый вечер я ходила в театр. А после спектакля мы еще подолгу засиживались в театральном буфете, где болтали с другими актерами. Многие завидовали Лоренци. Как-то после представления двое его друзей спросили меня:
— Неужели ты еще не выучила «Эгмонта» на память?
Они отвели меня в туалетную комнату и нарядили в костюм Лоренци. На меня натянули его парик, загримировали. Зачем? Чтобы в буфете я сыграла кусочек из роли Эгмонта. Лоренци обязательно посмеется над этой шуткой, думала я. Потому что так я смогу показать ему, насколько дорога мне его профессия. Я изо всех сил старалась говорить с его интонациями. Все пришли от меня в полный восторг.
Один Лоренци, весь красный, бросился прочь из театра, ни с кем не попрощавшись. Дома я застала его в слезах.
— Ты меня убила, уничтожила! — кричал он, — Неужели ты считаешь, что я так бездарен? — И он закрыл заплаканное лицо ладонями.
Несколько недель подряд Лоренци то и дело открывал газовый кран. Но мне каждый раз удавалось его спасти.
— Ты больше в меня не веришь, — причитал он.
А потом он вдруг исчез — совсем! Написал только письмо, что нашел якобы другую женщину, которая вернула ему его талант.
Моя старушка хозяйка посоветовала мне поехать в окружной центр, чтобы забыть там о Лоренци.
Без ее ведома я записала себе адрес ее бывшего жильца, господина Калибана. Хозяйка столько рассказывала мне о нем, что меня так и подмывало познакомиться с ним. На первое время я оставила Юлию под присмотром хозяйки и отправилась в город. Квартиру господина Калибана я нашла быстро. Он жил у самого канала. Недолго думая, я позвонила в дверь и объяснила, что хочу передать ему привет от бывшей хозяйки.
Он оказался именно таким, каким я себе его представляла: сильным и в то же время добрым человеком, которому, казалось, было дано все, чтобы завоевать мир. Из разговора с ним я поняла, что у него, наверное, железный характер: без этого с трудностями на стройке не справишься.
Квартира у него была большая, только страшно запущенная.
Я это ему и выложила. Узнав о моих житейских затруднениях, он сразу предложил мне одну из своих четырех комнат. Сначала я хотела подыскать себе работу — но уж, пожалуйста, никакого дамского белья! И без спешки! Моих скромных сбережений вполне хватало, чтобы продержаться с месяц. Для начала я прибрала квартиру Калибана, несколько раз приготовила ему обед. В заводской столовой кормят неплохо, но домашняя готовка, я думаю, домашней и остается.
Через неделю Калибан спросил, не соглашусь ли я на время вести его хозяйство. Я с радостью согласилась.
О Юлии я ему из осторожности ничего не говорила. Я знала, что господин Калибан терпеть не может шума, а Юлия у меня сорвиголова. Хотя я себя очень хорошо чувствовала у Калибана, дочери мне очень не хватало. Виделись мы с ней лишь по воскресеньям. Как-то вечером Калибан подарил мне букет роз и сказал:
— Фрейлейн Эва, прошу вас стать моей женой.
Я в эту секунду выглядела, наверное, очень глупо от счастья и не переставая хлопала ресницами. Он смутился и сказал:
— Ну вы ведь все равно ведете мое хозяйство, и люди в доме уже поговаривают о нас…
— Если в этом дело, — заорала я, — убирайтесь ко всем чертям!
Ночью Калибан постучал в мою дверь со словами:
— Фрейлейн Эва, я забыл вам сказать: я люблю вас!
Ясное дело, я тут же дала согласие. Мы подали заявление. Но когда мы занимались всякими там формальностями в загсе, я вдруг вспомнила, что ничего не сказала ему о Юлии. Господин адвокат, попытайтесь поставить себя на мое место! Разве могла я именно в загсе открыть Калибану всю правду? Вот и вышло, что, когда делопроизводитель спросил о наличии детей, я воскликнула:
— Боже мой, я оставила мою сумочку на скамейке!
Калибан, конечно, быстро выбежал на улицу, он всегда был очень предупредителен.
Эти секунды я использовала, чтобы записать Юлию в книгу. Клянусь вам, господин адвокат, я хотела дома все-все объяснить Калибану! А потом испугалась: вдруг из-за этого наша свадьба расстроится — я уже успела влюбиться в Калибана. Лотерея должна быть беспроигрышной. Я позвонила хозяйке, чтобы они с Юлией приехали в день свадьбы. Пусть приедут вечерним поездом, после бракосочетания. Там я как-нибудь выкручусь…
Калибан хотел отпраздновать свадьбу скромно-скромно. А я успела уже договориться с его постройкомом. Настоящая, большая свадьба всегда была моей мечтой. Ну посудите сами, господин адвокат, кто станет скрывать свое счастье?
Я заказала у знакомой портнихи шикарное платье. Утром в день свадьбы Калибан потребовал, чтобы я его не одевала.
— Не то наша маленькая, тайная свадьба окажется под угрозой, — сказал он. — Мне не хочется, чтобы на нас глазели.
В это мгновение под нашими окнами грянул духовой оркестр, который пришел провожать нас до ратуши. Когда мы спустились, перед нашими дверями стояло человек пятьдесят с его стройки. Откуда ни возьмись появилась Юлия и закричала:
— Мамочка, мама, ну и красивая же ты!
Они с нашей бывшей хозяйкой приехали, оказывается, утренним поездом.
— Кто это? — спросил Калибан.
Отступать было некуда.
— Моя дочка, дорогой!