Ему было трудно, но он должен был это сделать! Должен был хотя бы потому, что только он мог внести во все ясность. Он уже приготовил первую фразу: «По-моему, товарищи, наша основная ошибка состоит в том, что у нас нет ясного представления о психологии нашего клиента». (Решительный конец этой фразы: «ясное представление о психологии нашего клиента» — служил названием одному достопримечательному докладу, прочитанному когда-то неким К. Н. Стэнкуцэ, кандидатом экономических наук. Учеников коммерческого училища известили в последний момент, и они отправились на доклад все как один, даже не подозревая, что своим присутствием обязаны только чрезмерному усердию их директора и полному отсутствию усердия у организаторов доклада, которые забыли объявить о нем заранее и спохватились, увидав перед началом пустой зал.)
Дрон стоял возле стола, сдвинув шляпу на затылок, в распахнутой куртке; из-под нее виднелся расстегнутый пиджак и рубаха, три верхних пуговицы которой тоже были расстегнуты; нервно поглаживая свою жирную белую грудь, он ругал на все лады «Мясоторг», кооперацию, милицию, сельсовет и все учреждения подряд в лице их полномочных представителей, которые могли бы подготовить ему почву для деятельности, но ничего не подготовили.
Из всего сказанного им вытекало, что он хотел составить тут же на месте протокол, подписанный всей бригадой и председателем сельсовета; из этого протокола явствовало бы, что их бригада не могла купить ягнят, потому что «вся наличность» была куплена несколько дней назад кооперативной бригадой. Однако Турку был против подобного лживого протокола, Икэ Леве также, Нетя присоединился к их мнению…
Нетя стоял у окна и, хмуро поглядывая во двор, время от времени язвительно философствовал:
— Мы, так сказать, здесь заседаем, а эти со своими ягнятами там, так сказать, во дворе заседают. Мы что — покупать ягнят приехали или заседать?! Я лично не претендую, чтобы передо мной преклонялись. Если ты настоящий начальник и умеешь руководить, тогда я снимаю перед тобой шляпу, а если ты начальник, а руководить не умеешь, то, значит, ты жулик! И баста! Я…
Нетя предлагал другой «вариант»: бригада будет покупать ягнят без веса «через посредника» — некоего «товарища Каркалецяну из здешней деревни». (Услышав эту фамилию, Кирикэ нервно вздрогнул: ему стало ясно, что только незнание замом психологии клиента бросило его в лапы этого Каркалецяну, о котором он, Кирикэ, знал все от Ленуцы Датку и готов был в любой момент дать ему полную характеристику.) Итак, Нетя хотел, чтобы «посредник» Каркалецяну купил у крестьян ягнят без веса на свои деньги, в долг или даже на деньги бригады, а уж потом бригада перекупила бы у него ягнят по весу. Он, Нетя, ручался, что «посредник» купит ягнят по довольно низкой цене, чем обеспечит в дальнейшем при перекупке «определенный излишек, если так можно выразиться».
Турку не соглашался с предложением Нетя. Икэ Леве, как и прежде, поддержал Турку. Дрон не отставал от них, но, вероятно, подкреплял свою позицию чересчур уж оскорбительными выражениями по адресу Нетя и его «посредников», с которыми тот «снюхался», так что Нетя, защищая свою точку зрения с помощью еще более оскорбительных выражений по адресу Дрона, практически свел разговор к спору, примерно, на такую тему: «Не знаю, кто же из нас жулик почище, — я, открыто изложивший свое предложение, или ты, вылезающий со своим протоколом, чтобы сохранить ягнят для своего шурина-мясника! Хочешь сбить цену — и все для него! Я же знаю, что у вас общие деньги! Знаю и — баста!» Спор Дрона с Нетя все еще продолжался, но видно было, что он уже шел на убыль.
Икэ Леве не внес еще пока никакого предложения. Он сидел на стуле и старательно чистил пером цесарки свой мундштук.
— Эх, изобретатели! — философствовал он. — Черт знает, за что только деньги получают! Колеса, которые сами вертятся, изобрели… машины, что сами считают, тоже изобрели… а вот ягненка, существующего испокон веков, не могут заставить, чтобы он сам продавался!
Потом, обращаясь к Турку, добавил:
— Ну, ты кончил?
Видя, что Турку еще не кончил, он снова обратился к окружающим, весело шутя, как человек, отлично знающий, чего и почему он ждет.
Турку молчал. Он сидел на кончике стула и разрисовывал внутреннюю сторону обложки «Педагогической поэмы» какими-то иероглифами, которые, как удалось издали заметить Кирикэ, были похожи одновременно и на цифры, и на буквы, и на стилизованных муравьев, и на музыкальные ноты без линеек.
Кирикэ слышал все, что говорили, но почти ничего не понимал. Он от души радовался, что никто из членов бригады не изменял объявления, раскаивался в несправедливых подозрениях и восторгался сделанными им открытиями в области «психологии клиента». Одним словом, душа его была полна до краев и ничего другого уже не воспринимала.
— Товарищи, я… — начал он, но, увидев, как Дрон и Нетя удивленно оглянулись на него, смешался. — Я, товарищи… может быть, это и лишнее… и если без…
— Что тебе надо? Я же говорил тебе, чтоб ты не лез не в свое дело. Ну и не лезь! — одернул его Дрон. — Бормочет тут… — фыркнул он и, сразу же позабыв о Кирикэ, принялся расхаживать за спиной у Турку, заглядывая ему через плечо.
Кирикэ почувствовал, как пол заходил у него под ногами, точно подчеркивая его унижение, и это окончательно вывело его из себя.
— Товарищи, — снова начал он решительно-отчаянным тоном, — я, конечно, как практикант, не имею права… Но как комсомолец обязан…
И вдруг Кирикэ умолк. Ему показалось, что никто его не слушает. Турку писал, Дрон расхаживал у него за спиной, Нетя барабанил пальцами по стеклу, Леве продолжал чистить мундштук. Но он замолчал не потому, что его не слушали: он незаметно проникся атмосферой этого заседания и вдруг понял, что все, о чем только что говорилось, включая и его речь, не имело никакого значения. Значение имело то, что говорилось раньше, до его прихода, когда эти люди, вероятно, чуть не дошли до драки. Теперь для каждого из них имело значение лишь то, что скажет и сделает Турку.
Но Турку был глух и нем. Он продолжал исписывать обложку «Педагогической поэмы» своими странными знаками.
Глух и нем? Нет, это так показалось Кирикэ сначала. Теперь он прекрасно видел: Турку знал, что все следят за ним, знал, как следит за ним каждый в отдельности, не пропускал ни одного слова и взвешивал все, что они говорили, хотя и не поднимал глаз от своих заметок, которые теперь так сильно привлекали внимание Кирикэ, что он даже забыл, что хотел сказать.
Наконец Турку, жирно подчеркнув последние три иероглифа, закрыл книгу, сунул карандаш в карман и встал.
— Ты что-то хотел сказать? Ну что же, послушаем и тебя…
«И тебя»… Значит, остальные уже сказали свое слово.
Дрон и Нетя, заинтригованные, переглянулись, потом удивленно уставились на Кирикэ, словно только сейчас узнали, что он хотел что-то сказать.
— Я хотел сказать… о моих сегодняшних ошибках… и вообще о наших совместных трудностях… хотел сказать, что у нас нет ясного представления о психологии клиента: крестьяне не хотят продавать ягнят на вес, они не привыкли… и…
— И баста! — оборвал Кирикэ Нетя, подскочив к столу. — Я же сказал — нужен посредник. И баста!
Турку не обратил на него внимания.
— У нас нет ясного представления о… — казалось, он хотел повторить слова Кирикэ, перебирая их в уме. — Ну, а с покупкой ягнят, — продолжал он, обращаясь к нему, — как ты советуешь поступить?
О немедленном практическом решении вопроса Кирикэ не подумал: он весь был поглощен той радостной мыслью, что раньше других нашел объяснение создавшемуся положению.
— Они не хотят продавать на вес, — повторил он. — Здесь так не принято… и… я говорил с одним товарищем… с одной девушкой… и она мне рассказала… и об этом Каркалецяну тоже… она… — Кирикэ говорил все медленнее, все бессвязнее, пока наконец не умолк окончательно: он чувствовал, что Турку заранее знал все, что он хотел сказать. Знали это и Дрон, и Леве, и Нетя.
С минуту Турку разочарованно смотрел на него, потом, не сказав ему ни одного обидного слова, но и не подбодрив, хотя бы сочувственным знаком, повернулся к нему спиной и сказал, обращаясь к остальным:
— Ягнят… мы будем покупать без веса. Мы сами! Без всяких посредников, ложных протоколов и… излишков!
Нетрудно было заметить, что Дрон и Нетя ожидали от Турку любого предложения, только не этого. Оба смотрели в землю, не то обрадованные, не то испуганные и подозрительные, не зная, верить ли своим ушам, не смея взглянуть ни на Турку, ни друг на друга… Икэ Леве, посасывая мундштук, безмятежно мурлыкал свою песню с видом человека, который услышал именно то, что ожидал. Турку пояснил свое решение фразами, звучащими, как пословицы:
— Невыполненное распоряжение, — говорил он, — является распоряжением нарушенным. Распоряжение нарушенное, а потом выполненное, остается распоряжением выполненным: это формальное нарушение, если оно делается в целях фактического выполнения.
Водя пальцем по обложке «Педагогической поэмы», где были выведены три подчеркнутых иероглифа, Турку сообщил им, сколько по его подсчетам они должны платить за крупного ягненка, сколько за среднего и сколько за мелкого, чтобы максимально приблизиться к установленной твердой цене за килограмм.
— А разница… если заплатим больше? — пробормотал Нетя, не поднимая глаз от земли.
— Разницы не будет! — заверил его Турку.
— А если заплатим меньше? — не успокаивался Нетя, чуть-чуть приподняв веки.
— Меньше не заплатим! — снова успокоил его Турку. — Идет?
— Другого выхода нет! — согласился Икэ Леве, как показалось Кирикэ, насмешливо поглядывая то на Дрона, то на Нетя.
— Идет? — повторил Турку и, приняв общее молчание за согласие, направился к двери.
— Тогда пошли!
Турку, а следом за ним и Икэ Леве вышли из комнаты.
— На твою ответственность! — крикнул ему вслед Дрон так громко, что лицо его налилось кровью. — Ты сказал, что это решение партии? Сам и отвечай!