— Есть у тебя записная книжка? — услышал он совсем рядом голос Турку. — Я буду диктовать, а ты пиши. Раздели страницу на пять колонок; в каждой колонке графа — фамилия продающего, сколько крупных ягнят, сколько мелких и сколько средних, против каждого — сумму прописью, общее количество ягнят, общая сумма денег…
— Ягнятки — деньжатки; деньжатки — ягнятки! — весело шутил доброжелательно настроенный Датку-барабанщик. — Прямо как панорама!
— Пиши и говори вслух, что пишешь, — весело продолжал Турку наставлять Кирикэ. — Чтобы не было ошибок. Хорошо?
Хорошо? Кирикэ уже потерял всякое представление о том, что на свете считается плохим и что хорошим! Турку действительно превзошел все его ожидания, но вовсе не так, как предполагал Кирикэ: он назвал цену значительно большую, чем ожидали крестьяне и сам Кирикэ. Когда Турку говорил об этой цене в медпункте, где не было посторонних, Кирикэ не придал ей значения. Но объявленная здесь, в присутствии всего народа, непосредственно после того, как была оглашена цена, предложенная Пилу, — она — эта цена Турку — показалась Кирикэ чрезмерно высокой. Подтверждение своим мыслям он читал на лицах крестьян: они были более чем довольны! Однако цена Турку, как предполагал Кирикэ, значительно превосходила государственную цену. Чем же это объяснить? Турку, наверно, почувствовал, что Кирикэ следит за ним, и со страху хватил через край. Или, может быть… Нет, не может быть, а скорее наверняка здесь шла речь о каком-нибудь — бог уж знает каком — бандитском новом методе, более коварном, чем метод с «посредником».
Разделив свой блокнот на графы, Кирикэ крепко стиснул зубы. Он, разумеется, принял решение: «Коли так, я выведу вас на чистую воду со всеми вашими методами».
Икэ Леве определял размер ягнят: крупные, средние, мелкие.
Турку назначал цену и платил деньги. Кирикэ старательно записывал, а Нетя и Дрон, окруженные ребятишками, которые делали за них всю работу, принимали купленных ягнят и, согласно установленным категориям (крупные, средние, мелкие), запирали их в трех загонах сельсоветских конюшен.
— Датку Пинтя! — выкрикивал Турку. — Три крупных, два средних, мелких нет… Правильно?
— Правильно! — соглашался барабанщик.
— Общее количество? Общая сумма? — проверял Турку Кирикэ.
Кирикэ называл.
— Правильно! — соглашался барабанщик, получая деньги.
— Следующий… Драгомир Каркалецяну Пилу!
Пилу действительно явился продавать ягнят, которых он только что купил у своего приятеля Василикэ Геба.
— Правильно? — спросил Турку у него, так же как у всех остальных, назвав общее количество ягнят и общую сумму.
Удовлетворенный, Пилу пробормотал на сей раз только самый конец своей излюбленной поговорки и, принимая деньги, на секунду холодно и хитро взглянул Кирикэ в глаза.
Возле Пилу вертелся безбородый и не переставая кивал головой, но не одобрительно, как прежде, а страдальчески, жалобно.
— Моих ягнят, — хныкал он, умоляюще глядя на Кирикэ, — ты на него записал…
— Откуда они твои-то? — с искренним возмущением пыхтел Пилу, пересчитывая деньги. — Ты же мне их продал!.. Тоже мошенником стал!
— Ты мне даже не заплатил… Во всем меня обманываешь…
— Молчи, дурак! Ты что, слепой, не видишь, что я деньги получаю, чтобы тебе заплатить…
Кирикэ, не в силах скрыть злобного удовлетворения, повернулся к ним спиной.
Через час все ягнята были куплены.
Крестьяне ушли. Ушел и Пилу в сопровождении безбородого. Остались одни ребятишки.
— Ну, а теперь на весы! — решительно произнес Турку.
Кирикэ по-прежнему все записывал. Икэ Леве пошел звонить, чтобы прислали машину.
Окончательные итоги были подведены в медпункте: куплено было сто девяносто четыре ягненка — шестьдесят два мелких, пятьдесят пять средних и семьдесят семь крупных; заплачено в общем на восемьсот двадцать два лея меньше, чем если бы покупали на вес. Крестьяне проиграли на каждом крупном ягненке по пять лей, на среднем — по четыре и на мелком — по три пятьдесят.
— Ты, сударь, дело знаешь! — с уважением заявил Нетя, в какой-то мере удовлетворенный и желая на всякий случай подольститься теперь к Турку. — Я снимаю перед тобой шляпу и — баста!
— Он-то? — подхватил Дрон, как будто удивленный, что Нетя мог сомневаться в деловой хватке Турку. — Чтобы он да не знал!
Кирикэ ждал «своего часа». Теперь-то уж он понял все: дело было вовсе не в новом методе. Цена Турку не была чрезмерной. Он поступил так, как поступил бы любой «посредник», с той только разницей, что, опасаясь скандала, благоразумно высчитал, чтобы обеспечить себе скромный излишек.
— Теперь подсчитай, какая разница приходится на человека, — попросил его Турку. — И оставь одну пустую графу.
Кирикэ подсчитывал и записывал, недоумевая, зачем все это нужно. Турку помогал Кирикэ, следя за тем, что он писал, а Нетя и Дрон вертелись у них за спиной, ссорились и снова мирились, говоря вслух то, что, по мнению Кирикэ, Турку думал про себя.
— Разница на человека! — фыркал Дрон. — Напрасная потеря времени! Понимаю, когда имеется нехватка… можно еще выкрутиться, вывернуться… Ее можно как-то оправдать: за счет недостачи, смертности и черт знает еще чего… В общем, как-нибудь приводишь все в боевую готовность! Но излишек — это же верная гибель! Угодишь в тюрьму как пить дать!
— Аминь! — поддержал его Нетя, хотя по выражению его лица было видно, что он не согласен с Дроном. — Излишек, это, если можно так выразиться, преднамеренное воровство. А закон этого, так сказать, не прощает, кто бы ты ни был…
— Не прощает!
— Машина будет через два часа! — крикнул Икэ Леве, появляясь в дверях.
Турку не обратил на него внимания, лишь кивнул головой в знак согласия и продолжал заниматься своим делом.
— У нас получился излишек… — печально сообщил Икэ Нетя.
— С этим делом в два счета попадешься! — огорченно подхватил Дрон.
Икэ, весело мурлыкая, грыз конец своего мундштука.
Наконец Дрон не выдержал:
— Нет, тут и погореть недолго! Я себе не враг! Надо… привести все в боевую готовность, разделить, закопать!
— Иначе… — спохватился Нетя, — верная тюрьма и… баста. С недостачей дело куда легче. Он прав. А с излишком… что поделаешь? Только один выход — разделить, закопать и… Это же не воровство. Торговля — дело известное: сегодня найдешь, завтра потеряешь…
— В другой раз, может, будет у нас недостача, — поддержал Нетя Дрон. — Чем мы ее тогда покроем? В торговле без запасного капитала… нельзя.
Икэ мерил комнату вдоль и поперек большими шагами, мурлыча себе под нос все тот же припев известного партизанского марша.
Покончив с вычислением разницы, Кирикэ опять же по просьбе Турку и под его непосредственным наблюдением подвел окончательные итоги: он перечислил все, что было куплено в этот день бригадой, причем из расчета, что ягнята оплачивались по весу, а не поштучно.
Прежде чем позвать милицию, Кирикэ хотел увидеть, кто и как будет подделывать подписи крестьян.
Проверив все еще раз, Турку протянул ему ведомость и поднялся.
— Ну, хватит болтать глупости! — сказал он, обращаясь ко всем, и спокойно, точно он был начальником бригады, стал отдавать распоряжения. — Икэ останется здесь: поедет на вокзал, погрузит ягнят и догонит нас в Томешть. Завтра ведь мы переходим в Томешть? — обратился он к Дрону. — Так у тебя там в графике сказано?.. Я, Дрон и Нетя будем в Томешть еще сегодня вечером: подготовим почву, поговорим с людьми, весы раздобудем. Теперь дело пойдет легче, когда станет известно, что было здесь сегодня. Кирикэ останется в деревне и в случае надобности посоветуется с Икэ…
И, обращаясь к Кирикэ, он продолжал:
— Позовешь людей обратно… с барабаном, по радио, как хочешь… объяснишь им все, заплатишь разницу, пусть каждый подпишется в ведомости. В другой раз они сами попросят купить у них ягнят на вес. А потом догонишь нас в Томешть — сегодня же ночью: километров пять отсюда, а то и меньше… погода хорошая… А хочешь, вскочи на полустанке в товарный — за десять минут доедешь. У кого есть возражения?.. Дрон, ты начальник, говори!
Дрон, застигнутый врасплох, не возражал. Растерянно глядя на Нетя, он кивнул головой, заглушив свое разочарование потоком ругательств по адресу торговли вообще. Нетя, тупо глядя на Дрона, уныло пробормотал: «Понятно, так сказать», — показывая этим, что он скорее одобряет ругательства Дрона, чем решение Турку. Икэ Леве, вероятно зная, что в его согласии никто не сомневался, замурлыкал вместо партизанского марша песню, приводившую Нетя в бешенство, еще когда они ехали в телеге.
Стан Кирикэ, все еще не веря своим глазам, стоял с ведомостью под мышкой и машинально подсчитывал в уме те восемьсот двадцать два лея, которые он должен был разделить между крестьянами.
— Ты согласен, товарищ практикант? — спросил его Турку.
Взглянув на него, Кирикэ вдруг сообразил, что Турку прекрасно понимал, что происходило у него в душе, да и вообще знал все с самого начала.
Все-все-все!
Кирикэ душила радость, вызванная сделанным им открытием, радость, смешанная со страхом, стыдом и раскаянием!
Но, очевидно, Турку не обиделся на его молчание.
Не прошло и двадцати минут, как по радио прозвучал четкий голос Кирикэ: он приглашал тех, кто продал ягнят, прийти в сельсовет, где «товарищ Кирикэ, представитель бригады скупщиков, разделит деньги, оставшиеся после взвешивания ягнят и переоценки их в соответствии с твердой ценой, установленной государством». Чтобы облегчить себе работу, он дважды зачитал список фамилий и разницу в деньгах, указанную против каждой из них.
Он снова проделал путь от клуба до сельсовета, на сей раз в куртке, небрежно застегнутой всего на две пуговицы. Он шел размеренным шагом, с хозяйским видом, как человек, который знает, что на него устремлены взгляды всей деревни, стараясь как можно реже, словно невзначай, ощупывать карман с деньгами.
Около сельсовета уже толпились люди.