случилось с несчастным Джоанни, потерявшим из-за срама и саму жизнь.
Новелла двенадцатая
Превосходнейшему синьору Инико д’Авалос[120], достойнейшему графу и камергеру.
Один молодой человек влюбляется в жену хозяина гостиницы; переодевшись знатной вдовой, он ночью в сопровождении своей свиты является на постоялый двор; введенный в заблуждение, хозяин укладывает спать мнимую вдову вместе со своей женой, которая, оказав сначала легкое сопротивление, отдается затем своему возлюбленному; ничего не подозревающий хозяин получает двойную плату.
Убеждаюсь я, превосходнейший и доблестнейший синьор мой, в том, что все философствующие исследователи высшего смысла движения небес и порядка планет, а также хорошо разбирающиеся и все понимающие, благодаря всяческим доказательствам и рассуждениям в любом предмете, произведенном природой, каждый в отдельности и все вместе никогда не обладали столь проницательным умом и тонкой изобретательностью, какими господин Амур в одно мгновение наделял и продолжает наделять большую часть тех страстно влюбленных, которые с честью несут его победное знамя. И если хорошенько поразмыслить, то не меньшее удивление вызывают столь поразительные и непредсказуемые хитрости злонамеренных женщин, кои они употребляют, дабы обмануть своих ревнивых мужей; и из этого можно сделать вывод, что там, где соединяются ловкость изобретательного любовника и испорченность на все готовой женщины, любые ухищрения и опытность будут бессильны, и ты, мой осторожнейший синьор, прекрасно это понимаешь и можешь поведать об этом всему роду человеческому в качестве самого достоверного положения.
В те годы, когда наш город Салерно находился во власти славного папы Мартина V[121], в нем велись большие торговые дела, и бесконечное число товаров постоянно стекалось сюда из разных стран; потому приезжали сюда и поселялись здесь во множестве иностранные ремесленники целыми артелями, и в числе других прибыл в Салерно с целью открыть тут гостиницу один добрый человек из Амальфи, по имени Трифоне; заняв весь постоялый двор на улице Седжо дель Кампо, он нанял еще другой дом вблизи Новых Ворот, стоящий в приличнейшем месте и выходящий в тупик, так что никто без уважительного предлога не мог здесь прохаживаться. После того как он поселил в этом доме жену с домочадцами, случилось, что в молодую женщину влюбился один из городских дворян, происходивший из очень почтенного рода, имя которого я по веским соображениям решил не называть. Пылко влюбленный, он, в силу особенностей местоположения, не находил способа, каким бы мог добиться желаемого, и вследствие бдительной охраны крайне ревнивого мужа не осмеливался вступить в заговор с красавицей; по этой причине он решил прибегнуть к посреднице и воспользоваться хитростью одной знакомой ему женщины, которая, продавая разные женские вещицы, бродила по всему городу. Однажды он открыл ей свое желание и, надавав широких обещаний, сказал, что ей надо было сделать; женщина, крайне довольная тем, что он прибегнул к ее услугам, тотчас же отправилась в путь; побродив по разным частям города, она добралась наконец до того места, где жила красотка. Она стала предлагать ей то ту, то другую из своих вещиц, а затем подошла к двери, у которой та стояла, и, убедившись, что никто больше ее не слышит, сказала молодой женщине:
— Вот ты, красавица, не покупаешь моих хорошеньких вещиц, а про себя я знаю, что если бы я была такой молодой да хорошенькой, как ты, так каждый день покупала бы новые вещи и к тому, что сделала природа, присоединила бы искусство, так что никто бы не мог со мной сравниться.
— Ах, — сказала молодая женщина, — ты смеешься надо мной!
На это старуха отвечала:
— Клянусь господом, я говорю истину и могу тебе сообщить, что по всему краю разнеслась молва о тебе: все утверждают, что ты самая красивая женщина во всем королевстве; правда, в одном месте повстречались мне благородные дамы, которые лишь из зависти и не имея к тому разумного основания, а желая лишь поставить на первое место свои собственные прелести, презрительно отзывались о твоих; они говорили, что твоя кровь не благородная, и другие подобные вещи, какие обыкновенно говорятся в таких случаях, так как, право же, глаза у них готовы лопнуть, если одна из нас оказывается действительно красива. Однако один молодой человек знатного рода — не знаю, знаком ли он тебе, — дал им ответ, какого они заслуживали, и в заключение сказал им, что ни одна из них недостаточно хороша, чтобы разуть твои ноги.
Молодая женщина ответила:
— Да сохранит господь его и его дом! И если можно, я хотела бы узнать, кто эти благородные дамы и кто тот благородный юноша, который за меня вступился.
Старуха, искусно выводившая основу своей ткани, ответила:
— О дамах я сейчас умолчу, чтобы не говорить зла о других, но кто был этот юноша, скажу охотно.
И, не дожидаясь ответа, она назвала его имя, а затем прибавила:
— О том, что он сказал еще кроме этого, я не стану тебе рассказывать, пока ты не поклянешься мне, что сохранишь это в тайне.
Молодая женщина, как водится, захотела узнать все и обещала, что никому этого не откроет. Тогда старуха с большим искусством начала так свою речь:
— Дочка моя, я бы не посоветовала тебе ничего такого, что не послужило бы на пользу твоему доброму имени; а все же не следует обращать внимание на людские толки. Он говорит мне, что любит тебя больше себя самого и так тобой очарован, что, как он клялся мне, он не только потерял сон, но и не может ничего есть и тает, как зажженная свеча. И хотя я тебе сказала, и еще раз повторю, что ты должна соблюдать свою честь и доброе имя, так как у нас нет большего богатства в этом мире, однако не умолчу и поведаю тебе, что, по-моему, было бы самым великим грехом, какой только можно совершить на земле, если бы ты допустила, чтобы этот превосходный юноша умер в такой беде, а особенно если принять во внимание, какого он похвального и приятного нрава: он вежлив, щедр и честен; и он хотел дать мне хорошенькое колечко, которое я должна была передать тебе от его имени. Не зная, как ты к этому отнесешься, я не захотела на этот раз взять его; но я уверена в том, что если бы ты знала, чего он от тебя желает, то легко и без ущерба для твоей чести могла бы его удовлетворить. Он говорит, что ничего другого не хочет, как только знать, что его любовь тебе не противна и чтобы в награду за нее ты бы также питала к нему некоторую нежность и, когда ему случится послать тебе какой-нибудь подарок, удостоила бы его принять и носила бы ради его любви. Все это, дочка моя, кажется мне делом вовсе не трудным, и ты, и всякая другая должны были бы поступать так, чтобы не прожить жизнь, не сорвав по крайней мере цветов юности, раз уж честность ваша запрещает вам вкушать ее сладкие плоды.
Молодая женщина выслушала все эти ласковые речи мудрой посланницы, заранее опровергнувшей все возражения, и, несмотря на то что по природе своей она была самого честного нрава, она все же почувствовала себя как бы обязанной полюбить своего поклонника со всей верностью, решив, однако, ни в чем не преступать границ, положенных ее врожденной честностью. Обратившись к старухе, она сказала:
— Теперь ступайте, мадонна, вернитесь к этому юноше и скажите ему, что из любви к его достоинствам я охотно соглашаюсь считать его моим единственным поклонником; но пусть он не ждет от меня ничего большего; и скажите ему, чтобы он соблюдал полную тайну и не впал бы в грех, свойственный большинству юношей, которые в кругу друзей хвастаются не только своими действительными поступками, но и тем, чего и в глаза не видали; объясните ему, что для меня было бы хуже смерти, если бы мой муж узнал о наших отношениях, так как он ревностью превосходит всякого другого ревнивца.
Старуха решила, что уже первым своим нападением она добилась немалого. Считая дело хорошо налаженным, она ответила так:
— Дочка моя, ты говоришь разумно, но да будет тебе известно, что помимо других замечательных достоинств он отличается большой скромностью; и — это так же верно, как то, что я молю бога о добром конце, — когда он открыл мне свои дела, то, несмотря на данное мною обещание все сохранить в тайне и стократные клятвы, к которым он меня принудил, он все же дрожал, как щенок, и цвет лица его менялся тысячу раз; а потому пусть твое последнее соображение не удерживает тебя от любви к нему; и несомненно, наступит время, когда ты сама будешь гордиться тем, что тебе служит самый красивый, самый скромный и всеми достоинствами наделенный дворянин, подобного которому нет ни у одной женщины на свете. И хотя, разрешив ему любить тебя, ты сделала немало, однако не премину тебе напомнить, что не следует тебе так безжалостно губить твою цветущую молодость, и если судьба и твои родители были причиной, что у тебя такой дурной и незавидный муж, то не будь по крайней мере сама себе врагом, но научись пользоваться жизнью, так как нет большей печали, чем каяться в старости.
А потом она еще прибавила в виде шутки:
— Знаешь ли, что я скажу ему от твоего имени? Что его будет вина, если он не сумеет найти способа свидеться с тобой.
На эти слова молодая женщина с негодованием ответила:
— Клянусь тебе, ты не посмеешь сказать ему этого. Довольно будет с него, если ты скажешь ему то, что я поручила тебе передать.
Старуха ответила:
— Прошу тебя, не сердись и не удивляйся моей настойчивости. Клянусь тебе этим крестом, что если я не принесу ему доброй вести, то он убьет себя; как только могу, прошу тебя быть к нему милостивой и, чтобы он поверил благоприятному ответу, который ты мне дала, сделай так, чтобы завтра он мог тебя увидеть в церкви святого Августина; и когда он, погладив себя по носу, тем самым скажет: «Вверяю себя твоей милости», то ты, отстранив от лица прядь своих волос, этим ему ответишь: «А я — твоей». И благодаря этим свиданиям незаметно пройдет время, пока наконец счастье не укажет вам лучшего пути к радости.