в Салерно; он женится, но не способен удовлетворить свою жену; один юноша влюбляется в нее, заказывает изображение мужского пола и вместо меча носит его на боку; городская стража приводит его к стратику, и в присутствии его жены это оружие обнажается; стратик в гневе изгоняет юношу; весть об этом разглашается, и стратик умирает от огорчения, а его жена сходится с любовником.
Если я до сих пор медлил написать тебе, превосходный и доблестнейший мой синьор, то лишь потому, что те сюжеты, которые я излагал прежде, не только не доставили бы тебе удовольствия, но, думаю, вызвали бы в твоей душе лишь скуку и досаду. И вот во избежание такой незадачи я нашел в конце концов такой стиль повествования, благодаря которому, я не сомневаюсь, твое врожденное человеколюбие, твоя приязнь и снисходительность по отношению ко мне останутся прежними. Ты прочитаешь о шутке, причинившей величайший ущерб одному нашему судье, ревнивому больше, чем кто бы то ни было, и прекрасно поймешь, сколь опасно и неразумно, будучи плохо вооруженным и с малыми силами, вступать в сражение с ядовитой змеей, которая устоит в самой большой свалке. Конечно, неприступные крепости не взять тем, кто не запасся порохом и каменьями. И хотя совет этот к тебе не относится, ибо, что касается всевозможного вооружения, тут ты превосходно экипирован, и тем не менее тебе не будет неприятным получить тому подтверждение, дабы в будущем знать, как следует действовать, чтобы из-за превратности судьбы с тобой не приключилось того же, что произошло с этим самым судьей.
В обычае нашего князя Орсини[126] было присылать нам стратиков, избирая их из такой породы существ, которой больше подошло бы пасти овец, чем управлять городом. В числе других был им прислан некий уроженец Марки по имени Пандольфо д’Аскари, который не только был скуп, как это в обычае у его земляков, но и был никуда не годным человеком. Он привез с собой беспорядочную толпу плохо вооруженных слуг и новую породу людей, носящих маски; одним из самых почтенных и известных среди них был некий присланный на кормежку седой асессор[127], которому, хотя и был он в преклонных летах, скорее было место за ткацким станком, ибо он был более сведущ в прокладке основы или набивании утка, чем в законах, о которых он имел крайне слабое понятие. Наш стратик приступил к исполнению своих обязанностей весьма бойко; как водится, он издал постановление о том, что воспрещается носить оружие и выходить ночью на улицу, и отдал много других распоряжений. На деле оказалось, однако, что он и его люди не только, как я уже сказал, были плохо снабжены оружием против мужчин, но что и тем, которое требуется для служения дамам, как это всем вскоре стало известно, они были вооружены плохо; и вдобавок еще собственное оружие стратика немало пострадало от некой болезни, и лекари так его обработали, что оно почти никуда уже не годилось. Когда же стратик вылечился, то, несмотря на то что он был стар и неспособен к брачной жизни, это его не остановило, и он задумал непременно жениться. Именно ему случилось влюбиться в одну молодую генуэзку из весьма знатного рода и в высшей степени красивую, только что бежавшую из монастыря, куда по бедности ее отдал отец. Настоятель и монастырская братия прилагали все свои старания к тому, чтобы не утратить достойной добычи, однако видя, что девушка скорее согласится умереть, чем вернуться в монастырь хотя бы на время, и убедившись в бесполезности своих усилий, они, сменив досаду великим гневом и не располагая другим средством покарать девушку, торжественно отлучили ее от церкви. Влюбившись в нее, стратик не подумал ни о своей немощи, ни о молодости девушки, ни о том, что она была монахиней (обстоятельство, которое особенно следовало бы учесть), и по совету некоторых лиц, которыми он пользовался в качестве посредников, решился на опасный шаг и взял эту бедную бесприданницу в жены.
С большой торжественностью ее отвели в его дом и нарядили там, как подобает благородной даме; и хотя, как это бывает со стариками, стратик испытывал такой подъем духа, что, казалось, мог совершить чудеса, однако ночью силы настолько его покинули, что, вместо великих подвигов, он мог только кусать и целовать свою жену; и хотя он старался оправдать себя, выдумывая всякие вздорные объяснения, однако молодая женщина, будучи достаточно в этих делах осведомленной, поняла, какая печальная жизнь ей предстоит. В то время как она вела такое плачевное существование, в нее влюбился один ученый законовед, живший в нашем городе, молодой, красивый, во всех отношениях достойный и из очень почтенного семейства. Перебрав напрасно всевозможные способы для того, чтобы завоевать сердце дамы, и не добившись ничего вследствие необычайной подозрительности ревнивейшего супруга, он решил дать себе передышку и предоставить дело счастливому случаю.
Остановившись на этом решении, он сговорился с одним молодым парнем из нашего города, и ему пришла в голову замечательная шутка, которую он решил сыграть с нашим стратиком, чтобы в присутствии мужа дать понять молодой женщине, каким оружием он обладает для оказания ей помощи в ее крайней нужде. Он видел постоянно, как палатные сбиры[128], совершая обход, забирали оружие у всех, кто его носил, и отводили виновных как пленников к стратику, который всегда сидел у себя в комнате вместе с красавицей женой. Учтя все это, молодой человек послал парня с тайным поручением к одному мастеру-столяру, чтобы тот изготовил в лучшем виде подобие мужского пола, размерами больше натуры, а затем раскрасил и придал ему полную видимость живого, а также приделал к нему рукоятку меча и вложил в длинные ножны. Когда все это было сделано, парень привесил себе этот меч сбоку и отправился вместе с приятелями разгуливать перед дворцовой стражей. Алчные и жаждущие добычи сбиры тотчас же приметили его и задержали, сказав:
— Отдай нам свое оружие и отправляйся с нами к стратику, чтобы уплатить пеню за нарушение его приказа.
Парень с веселым видом ответил, что своего оружия он им не отдаст, но что к стратику он пойдет охотно, чтобы объяснить ему, почему он носит этот меч. Сбиры окружили его со всех сторон и стремительно потащили во дворец. Войдя всей гурьбой в комнату стратика, они застали его играющим с женой в шахматы в присутствии седого старика судьи.
Услышав шум, стратик поднял голову и, увидев вооруженного юношу, тотчас же бросил игру, в которой и играть-то ему было почти нечем, и, рассчитывая хорошенько поживиться, встал и заговорил так:
— Что тебе дало смелость, дерзостный юноша, носить воспрещенное оружие, когда никто в этом городе, как бы знатен он ни был, не решается этого делать?
Парень, приятно улыбаясь, ответил:
— Мессер, это не вредоносное оружие, а предмет, который я ношу согласно благочестивому обету.
Думая, что парень над ним издевается, стратик, придя в бешенство, схватил его одной рукой за грудь, а другой взялся за рукоять поддельного меча, изо всех сил стараясь извлечь его из ножен. Но парень, крепко держа свой меч, воскликнул:
— Мессер, не обижайте меня! Это не оружие. Отпустите меня сейчас же, или я обращусь к синдику![129]
Стратик, все более разъяряясь, твердо решил овладеть мечом, и, призвав на помощь своих людей, он наконец извлек его из ножен. Когда все, в том числе и молодая женщина, увидели этого зверя, на котором, как это бывает, когда он распален, можно было пересчитать все жилки, они расхохотались так, как никогда еще не смеялись во всю свою жизнь. Стратик, сильно разгневанный тем, что нашел совсем не то, что искал, сразу понял, в чем дело. Он так растерялся, что, крепко зажав в руке эту необыкновенную хоругвь, не знал, что с нею делать. Решив жестоко наказать парня за это поддельное оружие, он, обратясь к судье, сказал ему:
— Capra, quid videtur vobis?[130]
Баран ответил на собачьем языке:
— Мессер, человек этот поистине заслуживает жестокого и сурового наказания, но de jure longobardo[131] мы ничего не можем с ним сделать.
Поздно убедившись в том, что его асессор был глупейшей скотиной, стратик решил самолично и во всех подробностях расследовать причину поведения парня и, обратясь к нему, сказал:
— Клянусь богом, ты не уйдешь отсюда, не рассказав мне волей или неволей все относящееся к этому делу.
Увидя, что добрая судьба благоприятствует ему, помогая шаг за шагом осуществить задуманное, парень немедленно сказал ему в ответ:
— Мессер, раз вы хотите все знать, я расскажу вам это с разрешения присутствующей здесь дамы. Не так давно у одного здешнего ученого законоведа был поражен болезнью его мужской орган, причем ни одно из средств, предписанных врачами, не оказывало никакого действия; отчаявшись наконец в лекарствах, он прибегнул к тому средству, к которому следует обращаться всем верующим христианам, а именно: он принес обет нашим святым и чудотворцам, мученикам Киру и Иоанну, вешать раз в год на раку, содержащую их святые мощи, по восковому слепку больной части своего тела размером не больше и не меньше ее настоящей величины, и чудотворною силой этих святых он стал еще здоровее, чем был раньше. Когда же он пожелал привести в исполнение данный им обет, то не нашел в этом городе ни одного мастера, который захотел бы или смог сделать такой слепок. Пришлось заказать резчику изготовить подобие настоящей его части тела; и он поручил мне и просил меня доставить его в Неаполь и там заказать одному превосходному мастеру, моему большому приятелю, чтобы он сделал с него восковой слепок; я же подумал, что будет нескромным, если повезу этот предмет открыто, а потому превратил его, как видите, в меч. Вот в чем заключается все мое преступление, и если я заслужил за него наказание, то во имя божие я готов принять его.