бесед с князем о прекрасных дамах он с легким вздохом, слабо вырывавшимся из его груди, ставил вас выше всех других женщин, и хотя он говорит редко, мало и осторожно, однако он несколько раз сообщил мне под секретом, что любит только вас одну. Итак, хотя вы и не нуждаетесь в моем совете для своих предначертаний, мне кажется полезным, чтобы вы разрешили мне рассказать это дело со всеми вашими опасениями моему господину; при этом, без всяких писем или поручений, я самолично берусь быть вашим посредником. Завтра или послезавтра синьор должен прибыть в Салерно, и мне не составит труда отправиться туда, чтобы услужить вам и ему; а добившись того, чего можно будет добиться, я тотчас же возвращусь обратно; и если я найду дело таким, каким не сомневаюсь найти его, я смогу далее, посоветовавшись с вами, принять решение и дать такой ход вашему делу, какой вы найдете лучшим. А для того чтобы не терять времени и поскорее узнать ответ, советую вам внимательно проследить за тем, как я проеду мимо вашего дома и окликну одного юношу, живущего против вас; таким способом вы узнаете, что я возвратился и что на следующее утро мы встретимся на этом самом месте.
Девушка, уверенная, что провела монаха и что ее замысел увенчался полным успехом, внутренне так ликовала, как если бы она была увенчана небесным сиянием. Когда монах закончил, она сказала ему:
— Умоляю тебя осведомить меня также и обо всем остальном, подобно тому как ты уже отчасти рассеял мои опасения, именно сообщить мне все, что сможешь извлечь от твоего единственного и дорогого синьора, дабы моя измученная душа могла найти хоть некоторое успокоение.
Закончив свою беседу, они оба разошлись по домам довольные, хотя и по разным причинам. И Фортуне (гораздо более благоприятствовавшей началу предприятий указанного князя, чем его дальнейшей неприкосновенности) было угодно, чтобы монах нашел дома известие о том, что князь находится в пути и через день прибудет в Неаполь. Увидев его, брат Паоло с великим удовольствием рассказал ему историю хитрого замысла влюбленной девушки. Князь выслушал его с не меньшим удивлением, чем удовольствием, и хотя он совсем мало видел эту девушку и даже не помнил, красива ли она, однако, сочтя себя обязанным полюбить ту, которая его любит, он попросил монаха устроить таким образом, чтобы они могли как можно скорее очутиться вместе.
Монах, весьма обрадованный и готовый услужить господину, не успел выйти от него, как тотчас же отправился к дому девушки и дал ей условленный знак, который она приняла с величайшим удовольствием, и на следующее утро она пришла к назначенному месту, где нашла монаха, сказавшего ей:
— Мой дорогой синьор кланяется тебе; на твое счастье он прибыл вчера вечером в Неаполь, и когда я подробно передал ему весь наш разговор, я не мог получить от него иного ответа, как то, что он просит и умоляет тебя, во имя той глубокой любви, которую он к тебе питал и питает и которую ты по заслугам питаешь к нему, указать ему способ свидеться с тобой сегодня же вечером, дабы, не доверяясь ни одному живому человеку, он мог открыть тебе то, что под крепким затвором он хранил и хранит в своем страстном сердце.
Слушая эти слова, девушка была вне себя от блаженства; тысячелетием казался ей каждый час до того мгновенья, когда ее любовь должна была получить окончательное завершение. После нескольких слабых попыток отказаться она дала согласие и тут же на месте тайно условилась с монахом, где, как и в котором часу они должны были встретиться для любовного состязания, после чего монах спешно возвратился к своему единственному и дражайшему господину, который ожидал ответа.
После того как он ему все подробно доложил, князь с наступлением назначенного часа отправился со своей свитой к условленному месту. Здесь, найдя прекрасную девушку, полную нежных благоуханий, он ее встретил с распростертыми объятиями и с великим ликованием. Обменявшись бесчисленными поцелуями, они сели в лодку, привели в действие руль и распустили паруса, и хотя девушка была не слишком опытна в мореходстве, однако они так долго плыли по морю любви, сколько им это позволило время. И когда в назначенный срок они приплыли к пристани, девушка сказала синьору, нежно обняв руками его шею:
— Нежнейший повелитель мой, если одна я устроила так, что вы пришли сюда ныне, то я должна за это благодарить только себя; если же впредь вы на деле будете выказывать мне свою любовь, я буду считать себя обязанной вам и вашей любви; и потому мне остается прибавить к этому только то, что я целиком полагаюсь на вас.
Светлейший синьор князь успокоил ее рядом нежных и сердечных слов, и они расстались счастливые и торжествующие. Если же кому угодно знать, как продолжалась далее эта любовь, пускай он дознается этого сам.
Очутившись как-то на днях в обществе дам, среди которых было несколько изучавших великого Мастера Изречений[222], я беседовал с ними об их несовершеннейших злодеяниях, врожденном лукавстве, коварстве и злости, которые описаны в предшествующих моих новеллах; и все они, подобно бешеным сукам, набросились на меня, порицая мои писания и говоря, что мужчины, которые считают себя и должны быть более совершенными и твердыми, нежели женщины, на самом деле также постоянно поддаются чувственности и чрезвычайно низко падают; и далее, говоря со мной об этом предмете, они вдались в такие бесстыдные и тайные подробности, которые были чересчур сильными не только для скромных дам, но даже для распущенных мужчин. На это Мазуччо, который не отдал своего языка в заклад жиду, разъяснил им свои писания, прибегнув к потоку приличных и подходящих эпитетов, почти рифмовавших друг с другом, и сказал, что если бы даже мужчины и опустились до более нечестивых злодейств, чем женщины (что почти невозможно), то они оскорбляли бы только законы и собственную честь, но не оскверняли бы и не заражали всех своих родственников, не только лишая их нынешней чести, но своим вечным именем и памятью очерняя и омрачая славу потомков, как это постоянно бывает, когда подлая женщина хочет удовлетворить свое разнузданное и дерзкое желание. И что это верно, о том открыто свидетельствуют мне законы, дозволяющие убить без всякого за то наказания жену или дочь, если она уличена в разврате, каковое право, как известно, не предоставлено женщинам в случае, если бы подобное произошло с мужчиной. Не будучи в состоянии ничего возразить на мои справедливые доводы, они остались сидеть хуже, чем животные, каковыми они поистине являются. Но хотя в законченной мною третьей части я и недостаточно рассказал об их поступках — во всяком случае, не столько, сколько бы мне того хотелось, — однако, желая перейти к четвертой части, я совершенно прекращаю плавание по этому мрачному морю и буду повествовать о других жалостных, а также приятных событиях с соизволения моего спасителя Иисуса Христа.
Пролог
Здесь кончается третья часть Новеллино и начинается четвертая, в которой повествуется о слезных и печальных предметах, а также о других, приятных и веселых; и сначала идет общее вступление, а далее начнется новелла о прокаженных.
Хотя в начале настоящего сочиненьица я сам себе определил повествовать в этой четвертой части только о предметах слезных и страстных, однако, побуждаемый приличным поводом, я хочу отступить от установленного и двигаться вперед, чередуя печальные новеллы с веселыми, дабы с помощью такого смешения ужасного и горестного с шутливым и радостным испытанная читателем или слушателем скорбь могла бы завершиться веселостью; и в этом я пользуюсь приемами разумных врачей, которые, нарочно соединяя острые и сильные снадобья с противоположными, исправляют таким образом дурное качество первых. По этой-то причине в дальнейшем ходе моего повествования десять следующих новелл будут распределены таким образом, что одна будет повергать общество в слезы и печаль, а в следующей эта печаль будет умеряться весельем и шутками. Итак, с божьей помощью и в честь хвалимой и славной мадонны, я предпошлю этому ряду рассказов новеллу о прокаженных, которая, как единственная в своем роде, посвящена мною исключительной мадонне; самый рассказ и конец его столь суровы и жестоки, что не только при сочинении ее, но даже при воспоминании о ней я с немалым трудом могу удержать слезы. Однако, без всякой передышки, я достойно вознагражу за эту печаль другой новеллой, вполне приятной и прекрасной, и таким образом я буду продолжать до самого конца, не сходя с этого пути, если Овен[223], мой небесный знак, окажет мне свою поддержку.
Новелла тридцать первая
Светлейшей инфанте донне Элеоноре Арагонской
Двое прекрасных любовников бегут, чтобы сочетаться браком. Сбившись с пути вследствие бури, они попадают в приют для прокаженных, и здесь прокаженные убивают любовника, а девушка добровольно лишает себя жизни над его трупом.
Если нам, благодаря природе нашей, приносят радость вещи приятные и веселые, украшенные забавными шутками и остротами, и, слушая их, мы сами становимся благорасположенными к другим и добродушными, точно так же, я полагаю, светлейшая моя госпожа, когда мы читаем или слушаем о происшествиях, несчастливых, гибельных и ужасных, случившихся с другими людьми, то мы, побуждаемы человеколюбием, рыдая над их горестями, готовы сопровождать их в их несчастиях, заливаясь горчайшими слезами. Поэтому, вспомнив об одном ужасном, несчастливейшем и достойном оплакивания случае, приключившемся с двумя несчастливейшими влюбленными, которых их злая судьба направила и привела к мучительной и жесточайшей смерти, я решил сообщить тебе, более любой другой женщины одаренной человеколюбием, состраданием и милосердием, об этом жутком и мрачном событии, с тем чтобы ты сама, читая это, а другие — слушая, движимые состраданием, пролили слезы жалости, от которых, я убежден, несчастные души двух юных любовников, горящие, я полагаю, в вечном пламени, почувствуют немалое облегчение. Vale.