ится извлечь его оттуда, где он оставался против своего желания и во власти всяких опасений, Шарль, не слыша его прихода, заметил, что уже близится рассвет, и, подумав, сказал самому себе: «Если они, разгоряченные любовью, не беспокоятся о том, что оставили меня здесь в дураках, придется мне самому позаботиться о себе и о своей чести».
И, полагая, что муж дамы спит, он тихонько поднялся с постели и, накинув на плечи одежду, попробовал выйти. Убедившись, что дверь комнаты заперта снаружи на крепкий засов, он крайне опечалился и, не зная, где находятся окна комнаты и куда они выходят, со злобой в сердце возвратился в кровать. И хотя он слышал, что муж, проснувшись и ворочаясь на постели, не приближается к нему и не заговаривает с ним, он все же испытывал страх и недоверие. И в то время как он пребывал в этом мучительном раздумье, он увидел сквозь щели окон, что на дворе уже светло, и, опасаясь быть узнанным мужем, повернулся к нему спиной, собрался с духом и, держа наготове шпагу, которая могла пригодиться, лежал спокойно и с величайшей досадой, предоставив на усмотрение Фортуны все, что должно было случиться. И вот, немного времени спустя он услышал, что в доме вспыхнул пожар и что слуги побежали за водой, чтобы потушить его; тогда он решил лучше умереть, как подобает доброму рыцарю, чем быть найденным голым вместо женщины. Спрыгнув с постели, он извлек из ножен шпагу и напряг все свои силы, чтобы открыть дверь. Но в эту минуту ее отворили снаружи; несколько отступив назад, он увидел, как в комнату вошли Филипп и его возлюбленная, держась за руки и с весьма веселым видом, и, заметив, что он полон гнева и злобы, они ласково обняли его. Видя, что он продолжает стоять в полной растерянности, словно не зная, где находится, дама весело взяла его за руку и сказала:
— Синьор мой, любовь, которую я питаю к вам, вместе с любовью, которую вы питаете к другой женщине, дает мне смелость сказать вам то, о чем позволительно говорить между друзьями. Должно быть вам, французским рыцарям, природа отказала в том, чем она наделила даже грубых животных, и это я говорю потому, что не знаю таких прирученных или диких животных, у которых бы самец, охваченный любовью, не почуял самку. Вы же, разумный и мудрый рыцарь, возвратившийся сюда из Франции вследствие любви, настолько по природе вялы и холодны, что, пробыв целую ночь рядом с женщиной, к которой выказывали столько любви, не узнали ее.
И, подведя его к постели, она ему показала свою сестру, которая лежала рядом с ним в течение всей этой ночи. Рыцарь был этим крайне пристыжен, а затем все четверо принялись так веселиться и хохотать, что едва могли держаться на ногах. После этого они порешили для исправления допущенной ошибки разделиться на две пары. И тогда Шарль, возвратившись в постель, сорвал нежный цветок и первый плод этого прекраснейшего сада, и оба рыцаря, торжествуя и наслаждаясь каждый со своей дамой, оставались до тех пор, пока на исходе дня не возвратился домой муж.
Если должно воздать заслуженные хвалы замечательной игре слов о фальшивом алмазе, придуманной женщиной, то не меньшее удовольствие вызывают и размышления о редкостной шутке, которую она сама сыграла с Шарлем, и о мучительных раздумьях, разноречивых мыслях и неподдельном страхе, испытанных за столь длинную ночь. Но после того как дело так весело окончилось, я думаю, что нужно лишь вынести определенное суждение о тех женщинах, которые сами пускаются на поиски мужчин. И, продолжая эту тему, я расскажу далее об одном происшествии с польской королевой, проявившей крайнюю жестокость и похотливость; впрочем, все приходит в конце концов к благополучному завершению.
Новелла сорок вторая
Превосходнейшему и доблестному синьору дону Феррандо де Гевара, графу Белькастро[277]
Польская королева посылает на смерть одного из своих сыновей. Она забеременевает от одного рыцаря и рождает дочь. После многих и разнообразных приключений сын спасается; узнав истину, он казнит свою мать-королеву и, сделавшись королем, женится на дочери короля венгерского.
Многие годы знал я всю твою добродетельность, великодушный мой кастильский рыцарь, не уступающую добродетельности всего твоего знаменитейшего рода, и вот когда я решил написать для тебя одну из моих новелл, захотелось мне сделать так, чтобы она была высокого содержания и великих принципов, чтобы, читая ее, ты смог бы понять, что безрассудная дерзость, с которой сегодня женщины посылают на поиски тех, кого они любят, уже была, и не однажды, пущена в дело и применена на практике не только в нашем королевстве, но и в других местах, и притом проделывали это величайшие мастерицы, настолько отличающиеся от наших итальянок, насколько часто женщины, обитающие по ту сторону горных хребтов, применяют силу, когда им не хватает искусства, о чем ты с удивлением прочитаешь, превосходный мой господин граф.
Судя по тому, что я слышал от многих поляков, Джермино[278], король польский, был в свое время весьма мудрым и разумным государем; оставшись без жены и сыновей, он, хотя и приближались годы его старости, решил вторично жениться, чтобы не оставить после себя королевство чужому народу, и взял себе в жены дочь славного короля Боснии[279], молодую и весьма красивую, которая, будучи принята им с королевскими церемониями, так сильно ему понравилась, что он полюбил ее как собственную жизнь. Но так как королеве, по-видимому, не было достаточно того, что ей выпало на долю, она настойчиво решила поискать себе чужого добра для наслаждения. И, обратив свой взор на одного изящного придворного рыцаря, она, не желая никому довериться, самолично позвала его в свою комнату и весьма искусным образом потребовала у него, чтобы он согласился удовлетворить ее распутные желания, говоря:
— Тебе должна быть дорога моя любовь, потому что ты обязан принять в расчет, кто я такая и с какой страстью я говорю с тобою. И хотя тебе будет очень трудно пойти на это дело, рассуди, однако, что я подвергаюсь такой же опасности, как и ты, ибо Амур — великий владыка, перед силой которого еще не устоял ни один смертный. И хотя я могла бы тут же подтвердить тебе это многими примерами, есть, однако, один пример, которым ты должен удовольствоваться, чтобы затем поступить так, как я тебе приказываю: я говорю о могучем Геркулесе, который убил Цербера, содрал шкуру со льва, а затем вследствие любви научился прясть шерсть[280]. Не буду вспоминать еще о Тезее, который, оставив свою Адриану[281], пожелал целиком принадлежать Федре, нисколько не заботясь при том о своем сыне Ипполите[282]. Всех этих достоверных примеров достаточно, чтобы побудить тебя удовлетворить мое желание и влюбленное мое сердце, которое тает от любви к тебе. А кроме того, отвергнув меня, ты будешь причиной моей смерти, и, не будучи в состоянии впоследствии исправить это, ты будешь горевать, что сжил меня со света своей великой жестокостью. А потому приди мне на помощь сейчас, пока еще есть время.
Сказав это, она замолчала. Рыцарь, который был преисполнен многих доблестей, рассудив, какой страшный ущерб это нанесет чести и даже жизни его господина короля, привел ей ряд целомудренных возражений, говоря:
— С какой совестью и с каким лицом смогу я участвовать в таком гнусном преступлении? Ты — венец на голове моего государя, и я обязан быть ему верным, ибо к этому побуждает меня закон природы. Какая смерть, хотя бы самая жестокая и мучительная, сможет искупить такой поступок мой, содержащий оскорбление его величества? Кто может назваться выше его, стоящего на первой ступени? И все же, узнав о подобном сраме, мой господин предпочтет быть последним кухонным слугою или — что еще хуже — добровольно принять смерть! Потому, славнейшая королева, откажитесь от вашего замысла и не опасайтесь, что я когда-нибудь сообщу другим об этом деле; напротив, я умолчу о нем, схоронив его в своем сердце, вас же буду всегда считать моей повелительницей. Если же, сверх ожидания, вашей милости будет угодно отправить меня в изгнание, то скажите мне об этом сейчас же, и я отправлюсь гуда, куда вы мне прикажете, буду питаться дикими травами и избегать встречи с кем-либо из живых людей. И чтобы закончить мою речь должным образом, скажу, что лучше вынести тысячу смертей, чем когда-либо опуститься до столь гнусного поступка.
На это королева ответила ему в великом смущении:
— Видишь ли, мессер Домицио, я сейчас беременна от короля, и если ты решишься удовлетворить мое желание, то клянусь тебе честью, что, как только разрешусь от бремени, тотчас же убью то, что у меня родится, а затем забеременею от тебя (в чем я не сомневаюсь), а помимо того, что ты до конца своей жизни будешь наслаждаться моим телом и моим состоянием, та наследница, которая родится у нас, будет тщательно воспитана, как если бы она была королевской дочерью, и, без сомнения, унаследует наше королевство. Если же ты будешь упорствовать в своем отказе, то позаботься удалиться отсюда, чтобы я никогда о тебе не слышала, ибо, клянусь, я прикажу тебя позорно казнить, как только узнаю, где ты находишься.
Рыцарь, весьма напуганный этими жестокими угрозами и побуждаемый столькими благами, обещанными ему в настоящем и будущем, а также прелестями королевы, быстро взвесил все доводы и в конце концов решил сделать все, что ему приказывала королева. И так они, не выходя из комнаты, полностью удовлетворили свое похотливое желание и сорвали нежные цветы любви; и само собою разумеется, что они и впредь с великим удовольствием наслаждались этой тайной любовью, как только представлялся к тому удобный повод. И вот случилось, что в положенный срок королева родила прекраснейшего сына, появление которого доставило великую радость королю, всем баронам и народу. При крещении его назвали Адриано. И хотя нечестивая королева как мать горевала в своем сердце от того, что должна его, как было решено, умертвить, однако, не желая гневить своего любовника и будучи более, чем когда-либо, опутана сетями любви и прелюбодеяния, она в конце концов решила привести в исполнение намеченный ею жесточайший и отвратительный план.