Все вокруг завертелось у него перед глазами и снова застыло, мертвое и неподвижное. Нет, не мертвое, почему мертвое, ведь он жив и, слава богу, все тоже живы.
— Папочка, умоляю тебя!
— Успокойся, моя девочка, успокойся! — приговаривал он, сам понемногу успокаиваясь. — Конечно, верну его…
Она резко повернулась.
— Ты дал слово!
— Ну конечно! Но ты должна хоть немного успокоиться и рассказать мне все, чего я не знаю.
Снова дикая, безумная надежда тенью скользнула в ее взгляде.
— Но я спокойна, разве ты не видишь — я совсем спокойна! — лихорадочно забормотала она и вдруг расхохоталась — сухим, жутким смехом.
— Вижу, вижу! — сказал он в смятении.
— Чего тебе рассказать?
— Скажи мне — ты виделась с ним после той ночи?
Она как бы призадумалась, но он заметил, как мороз пробежал у нее по коже.
— Видела его… Вчера вечером видела там… Он сказал, что не вернется… Ты его страшно обидел, поэтому он не хочет… Папа, видишь, ты виноват, потому что обидел его…
— Да, конечно, я виноват, — бормотал он в смущении. — Может быть, ненамеренно… но я виноват. И я обещаю привести его — в этом ты можешь быть уверена…
Она по-прежнему смотрела на него с надеждой, но уже не с такой слепой и неистовой.
— Ты сейчас же должен встретиться с ним!
— Конечно, откладывать не буду…
— А ты знаешь где?
— Не знаю… то есть да, знаю… В ресторане.
— Нет, не там! Сейчас он играет в баре, замещает своего товарища.
— Да, понимаю…
Встав, он пошатнулся, но шаги его прозвучали твердо и уверенно. Жена, скрестив на груди руки, ждала его в своей комнате. Он лишь машинально отметил про себя, как осунулось ее застывшее в отчаянии лицо. После увиденного в соседней комнате уже ничто не могло тронуть его.
— Как она? — еле выговорила жена.
— Ничего, — сказал он. — Нервы… Пройдет…
— Не в нервах дело! — выкрикнула она. — Ничего ты не понимаешь! Она любит его!
— Да, конечно! Она любит его! — машинально повторил он.
Она встала со стула и подошла к нему.
— Ты дол…
— Знаю! — перебил он. — Приведу его!
Не успел он прийти в себя, как она порывисто схватила его руку и поцеловала ее. Он лишь взглянул на нее, тяжело вздохнул и вышел в прихожую. Ненавистный черный телефон стоял на своем месте, и он тотчас же набрал номер.
— Кто? — послышался в трубке мягкий женский голос.
— Тодор дома? — сдержанно спросил он.
— Евтим, это ты? — радостно воскликнула невестка. — Да, он дома, сейчас позову…
— Не нужно, — возразил он. — Скажи, чтоб подождал меня. Через полчаса я подъеду к вам…
Он снова зашел в спальню, чтобы взять плащ. Жена глядела на него, не говоря ни слова. Когда он обернулся, ему послышался тихий, мелодичный звук, похожий на аккорд гитары в темноте монастырского двора, а затем пронзительный звон лопнувшей струны. Он чуть было не приостановился, чтобы еще раз взглянуть на жену, но не решился и быстрым шагом направился к выходу.
На улице было так же холодно и ветрено, но он шагал, не застегнувшись, не чувствуя пощипывания морозного ветра. Неумолимая сила принятого решения придавала ему спокойствия и уверенности. Ветер развевал полы плаща, а он, ничего не видя вокруг, как ослепленный, шел дальше и дальше. Он был уверен, что добьется своего. Не было силы, которая изменила бы его решение.
Когда он позвонил у двери брата, невестка тотчас же открыла ему. Маленькая пухлая женщина глядела на него с таким обожанием, будто у него всю жизнь была только одна забота — делать ей приятное.
— Заходи, Евтим, заходи! — ласково заговорила она и так энергично ухватилась за его воротник, что он не сразу догадался, что она хочет помочь ему раздеться.
— Что поделывает твой лоботряс? — спросил он.
— Ничего, ждет тебя… А твои как?
— Хорошо, — сказал он.
«Очевидно, привычка сильнее страдания», — смутившись, подумал он.
Брат ждал его в кабинете, сидя в своей потертой домашней куртке за тяжелым письменным столом. Перед ним лежали разбросанные листы, исписанные на машинке, — его застали за работой.
— Что поделываешь? — рассеянно спросил старший брат.
— Вот, сам видишь — стараюсь, — сказал, усмехаясь, младший. — Нанизываю на машинке разные глупости.
Но глаза его тем временем испытующе и с любопытством изучали старшего брата.
— Коли пришел, наверное, молния ударила в ваш дом, — шутливо добавил он.
— Почему ты так думаешь? — подозрительно глянув, спросил старший.
— Еще бы — почти пять лет, как ты к нам ни ногой… Ну хорошо, добро пожаловать, садись…
Старик тяжело опустился на один из мягких стульев.
— Насчет зятя, наверное, — сказал младший, вытягивая под столом ноги.
— Да, из-за него…
— Ладно, начинай с начала…
Старик начал с конца, но тем не менее сумел с грехом пополам рассказать всю историю. И странное дело! Когда он услышал о произошедшем даже из своих собственных уст, оно перестало казаться ему столь страшным и непоправимым. Слова постепенно заглушили чувства, и осталась одна голая истина. Младший брат некоторое время помолчал в раздумье.
— Значит — трах по морде!.. Гм!.. Тут ты много и здорово напортил! — сказал он, улыбаясь уже не так бодро. — Эти буржуазные юнцы иногда бывают чересчур честолюбивы… — Увидев, как омрачилось лицо брата, он поспешно добавил: — Ничего, не беспокойся, уладим…
— Ты думаешь?
— Если не ты, то я улажу, — ответил младший. — В этом будь уверен!
Он снова призадумался.
— Ну, что за девчонка! — пробормотал он с некоторым удивлением. — Явно в тебя пошла, дикий петух ты эдакий!
— Почему в меня? — спросил с глупым видом старик.
— В кого ж еще — не в меня же?.. Это у тебя такая неуравновешенная, страстная натура…
Старик виновато молчал.
— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой в бар, не так ли? — спросил брат.
— Да, — кивнул старик.
— О боже, если услышит моя жена, ты навсегда падешь в ее глазах…
В половине двенадцатого они вышли из такси перед ночным увеселительным заведением. Младший брат ухмыльнулся.
— Не теряйся, старикан! — весело воскликнул он. — Одно только пугает меня — войдешь во вкус и зачастишь сюда.
— Хватит болтать глупости! — сердито буркнул старший.
Пока они спускались по крутым ступенькам, какой-то молодой человек проворно выскочил из-за барьера гардероба. Когда мужчины подошли ближе, он, почтительно вытянувшись, замер по стойке смирно.
— Добро пожаловать, товарищ полковник! — гаркнул гардеробщик, глядя преданными глазами.
Старик искоса поглядел на него.
— А, это ты! — вдруг узнал он. — Докатился!
Лицо гардеробщика померкло.
— И здесь болгарская земля, товарищ полковник… Лишь бы хорошо делать свое дело.
— Слушай, ты очень хорошо знаешь, что никакой я не полковник, — пробормотал старик.
— Для меня навсегда останетесь товарищ полковник! — отчеканил молодой человек, шутливо щелкнув каблуками лаковых ботинок.
— Брось ты эти штучки, — перебил его младший брат. — Скажи, найдется ли место для нас?
— Для вас обоих всегда, товарищ Манасиев…
Гардеробщик юркнул в темный зал, откуда тяжелыми волнами докатывались удары джаза. У красной портьеры старший брат, насупившись, приостановился. В зале царил полумрак. Непривычный спертый воздух невольно настораживал. В нескольких шагах от него во всю мощь гремел оркестр — энергичный, жгучий и нервный ритм чуть не оглушил его. Никто даже не взглянул на них, но он видел всех и ему казалось, что все посматривают на него. Что привело этого старикашку в нелепом галстуке к веселым, изрядно подвыпившим людям? Поиски приключений? Так, казалось, вопрошали невидимые глаза сидящих в зале. Вот почему он замешкался у порога.
— Не робей, старче, шагай дальше, медведей здесь нет, — шутливо заметил младший брат.
Старик еще не решался сдвинуться с места, как вдруг откуда-то сзади появилась полуголая девушка и начала извиваться, проделывая невероятные акробатические упражнения. Подхлестнутый этим зрелищем, он шагнул в зал. В оранжевом луче прожектора перед ним снова мелькнуло лицо его бывшего фронтового шофера, несущего над головой небольшой круглый столик. Младший брат уверенно шел впереди, раскланиваясь по дороге со знакомыми. Гардеробщик встретил их и подвел к столику рядом с дансингом.
— О нет, нет, где-нибудь подальше! — сказал, оробев, старик.
— Не будь теленком! — одернул его младший брат. — Здешние женщины не кусаются…
Не успели они усесться за столик, как перед ними возник в почтительной позе официант.
— Ну что ж, закажем пару коньяков…
— Слишком крепко для меня, — взмолился старик.
— Ничего, ты не пей…
Младший брат надел очки и оглядел оркестр. Сняв их, он тихо сказал:
— Видел его?
— Да, да, видел…
Действительно, он разглядел зятя, когда они еще садились. В длинном полосатом пиджаке он казался еще более щуплым и очень бледным, как и остальные музыканты. Слегка согнувшись, он дул в саксофон с такой натугой, что не замечал ничего вокруг. Во время маленькой паузы, заполняемой ударником, он отнял от губ саксофон, глубоко перевел дух, но даже не взглянул в зал. Очевидно, он так и не заметил их, ослепленный неистовым до остервенения ритмом, который незаметно обволакивал и сознание старика. Странные, перепутанные, динамичные звуки, разлетавшиеся во все стороны, как осколки от взрыва, действовали как живые. Еще в полете они словно смешивались с вином, с яркими лучами, проникали в кровь и продолжали бушевать в ней. Все трепетало в полумраке зала, чуть слышно звенели бокалы, резко и нервно двигались ноги танцующих.
Наконец оркестр умолк. Молодые люди в полосатых пиджаках отставили инструменты и стали отирать вспотевшие лица белыми платочками. Зять так и не поглядел в их сторону, хотя и сидел в нескольких метрах от них. Появился официант и молча поставил перед ними две большие рюмки темного коньяка.
— Я не заставляю тебя, — сказал младший брат, взяв свою рюмку.