оном:
— Сестрица, не принесешь ли хоть стакан воды, а то от разговора во рту пересохло.
Старуха вскочила, опрометью кинулась в кухню, надо было чем-то угостить их. Все это время Румен стоял за дверью, плечом опираясь о притолоку, не смея пошевелиться. Снаружи в открытое окно волнами докатывались звуки оркестра, игравшего в ближнем ресторане. Люди танцевали и веселились в летнюю ночь, забыв заботы и дневной труд. Вокруг стояли силуэты недостроенных зданий, залитые лунным светом. Под навесом пристройки и в дали софийской долины пели цикады и квакали лягушки, как в селе дяди Игната… Дядя Игнат!.. Когда все это было? Когда было?.. Грустно плакали саксофоны и скрипки… И эти голоса… Когда это было? Когда случилось?.. Все бы отдал Румен, чтобы вырваться сейчас из этой ловушки, выскочить в открытое окно и убежать далеко, в скошенные луга и не возвращаться уже никогда в этот дом, к этим людям…
Послышались шаги матери, дверь отворилась, и заманчивые видения исчезли. На пластмассовом подносе стояли три стакана воды и рубиново-красное варенье. Гости молча взяли стаканы. Румен попытался снова вернуть свои воспоминания, но стук блюдечек и ложечек приковал его к комнате.
— Не возьмешь ли варенья, сынок?
Он молчал.
19
Когда гости съели вишневое варенье и выпили воду, разговор возобновился.
— Ну а ты, майор, — начал бай Стефан, — скажешь что-нибудь?
— Нет, — ответил Младенов, — лучше уж ты, раз начал.
Румен подозрительно посмотрел на них: «Что еще? Разве не все сказали?» Он вытащил носовой платок и тщательно вытер вспотевший лоб. Ему было душно, словно весь летний зной скопился в этом углу комнаты. Бай Стефан обернулся к бабе Марийке, которая на этот раз сидела около него.
— Слушай, сестрица!
— Слушаю, Стефан!
— Сегодня вызывали меня и майора в дирекцию завода. Директор лично позвал нас… в свой кабинет. У него был какой-то сотрудник министерства.
Баба Марийка, услышав слово «министерство», испуганно поглядела на своего двоюродного брата, а Румен перестал вытирать лицо.
— Сотрудник министерства и сам директор завода позвали нас, чтобы поговорить о нашем друге…
Он поглядел на Румена и нахмурился.
— Это касается его будущего… Мы с майором, как его опекуны и близкие покойного Петра Веселинова, достойного человека в нашем деле, должны были объяснить сотруднику министерства, а также и директору некоторые деликатные вопросы… Да.
Он снова взглянул на Румена и продолжал:
— К чести нашей, мы ответили достойно… Или, другими словами, вытащили телегу из болота…
— Что случилось? — спросила старушка.
— Ничего плохого… Мы с майором кое-как распутали веревочку. И сейчас все в порядке… Даже более того…
Он поколебался, думая, как сказать самое главное и внезапно произнес:
— Дают наконец-то стипендию, один парень из металлургов в Советский Союз поедет… В конце концов докладная дошла до министерства!.. Одна стипендия на наш завод… Мы предложили нашего товарища… Несмотря на серьезную конкуренцию… Понятно теперь?
Баба Марийка совсем растерялась.
— Куда ему ехать? — недоумевала она.
— В Советский Союз, — повторил бай Стефан, — чтобы там учиться… А не шляться здесь и не трепать нам нервы… К вашему сведению, нам с майором нелегко было защитить подобную кандидатуру, но благодаря доброму имени… покойного Петра…
Сталевар снова разошелся, снова начал доказывать, неизвестно зачем, необходимость создания академии металлургии. Потом неожиданно закончил:
— И сейчас мы пришли сюда сообщить вам эту радостную новость!
Однако, к его удивлению, эта радостная весть как будто никого не обрадовала. Румен продолжал молча стоять в углу, а мать его все еще не могла толком уразуметь, о чем говорил ее двоюродный брат.
— Дело серьезное, — вмешался майор. — Таких стипендий мало. Разумеется, в конечном счете, решает руководство завода. Мы в этом отношении были, так сказать, в выгодном положении. Наш кандидат отвечал ряду условий… Да, вопрос очень серьезен. Он подготавливался давно… Сейчас все зависит лично от Румена.
— Мы с майором поручились честью, — нетерпеливо вмешался бай Стефан. — Надо понимать!
Он обратился к Румену:
— Говори, мы хотим услышать твое слово!
Румен робко поглядел на гостей и неожиданно сказал:
— Благодарю вас за заботы, но я не согласен уезжать!
— Ба-а! — старик ударил кулаком по столу. — Опять двадцать пять! Только этого не хватало!.. Почему, скажи, пожалуйста? Отвечай!
— Потому что у меня свои планы.
— Давай, послушаем?
— Послушаем, — откликнулся майор Младенов.
— Ничего особенного… Прежде всего, я не могу жить за счет доброго, прекрасного, способного, отличного и так далее представителя рабочего класса Петра Веселинова, великолепного машиниста, который… и так далее, и так далее… Нет, не могу! Я — Румен Веселинов! Если дают что-то, то пускай дают Румену Веселинову, а не отцу его! Вот, это во-первых! И, во-вторых, я уже дал слово — с первого уезжаю на работу в Пловдив…
Гости переглянулись.
— Куда, куда?
— В Пловдив… Так вот, благодарю вас еще раз за заботу и внимание, но я не могу согласиться.
Наступило продолжительное молчание. Ни майор, ни бай Стефан не ожидали такого ответа, хотя и знали о странностях своего воспитанника. Баба Марийка попыталась что-то сказать, но смутилась и заплакала. Румен, сдвинув сердито брови, мрачно смотрел перед собой, решив больше не говорить. Майор барабанил пальцами по столу. Только бай Стефан сохранил хладнокровие. Он встал, выпрямился и обратился к майору:
— Ну, что скажешь? Пойдем, а? Мы выполнили свой долг! Нам больше нечего делать здесь! Пошли!
Майор Младенов бросил недокуренную сигарету в окно и тоже встал.
— Пойдем!
Румен смотрел на них исподлобья — он с нетерпением ждал, когда наконец они уйдут, чтобы остаться в комнате одному. Однако гости не спешили, хотя делали вид, что рассержены и что не могут больше находиться здесь. Бай Стефан заглянул в окно, пробормотал что-то, махнул рукой и вернулся опять. Майор смотрел на заплаканную мать и продолжал постукивать пальцами по столу. В тишине пробили старинные часы. Время от времени долетала музыка оркестра. Все это придавало еще более печальный вид этой миссии. Оба друга семьи чувствовали себя обиженными и сконфуженными. Не знали, как уйти, сохранив свое достоинство. Наконец бай Стефан неожиданно сказал:
— Взять бы да и отхлестать его как следует, тогда бы он понял!.. Где он находится? Где находится?
Майор молчал.
— …Чтоб не издевался, не доводил мать до слез!.. Кто он такой?
— Оставь его, — поднял руку майор Младенов, — пускай подумает до завтра!..
— Подумает! — продолжал бай Стефан. — Пускай подумает, но и у меня есть нервы! И у меня есть нервы! Пускай подумает!.. Пойдем, я не могу на него смотреть, не ручаюсь за себя!.. До свидания, сестрица!.. Пойдем!..
Старик направился к двери и вышел, кипя, из комнаты. Майор Младенов пошел за ним. Следом семенила баба Марийка. Только Румен продолжал стоять за дверью, в углу.
Он, как наказанный, опустил голову и молчал. Шум на улице совсем затих. Он продолжал стоять и думать, упрямо опустив голову. О чем он думал? Что он слушал? Музыку ли оркестра, которая звучала в летней ночи, или голоса людей, которые нет-нет да и доносились с улицы? Все равно, ему было приятно стоять одному и слушать музыку, и людей, и думать, и грезить в радостных предчувствиях о завтрашнем дне… Что принесет ему завтрашний день? Что ждет его?.. И музыка, и люди, и песня цикад, и неизвестная, заманчивая лунная ночь… Не было ли все это создано для него?.. Разве не ему принадлежал весь этот прекрасный мир?.. Он слушал и молчал, и радость овладевала им. Он подошел к окну, наклонился и позвал:
— Мама!
Голос его странно прозвучал во дворике. Судя по шагам, раздававшимся по каменному настилу, мать и гости еще не ушли, были там, может быть, ожидали, когда он появится в окне и окликнет их… И это было действительно так. Выйдя во двор, он нашел их сидящими на скамейке под вишней и сказал:
— Я согласен.
Они с удивлением поглядели на него и продолжали молчать.
С тех пор прошли годы…
Все устроилось по доброму желанию людей. Быстро изменилась наша жизнь. Изменился и наш софийский квартал. Выросли, поднялись один за другим, как каменные цветы, высокие здания со множеством окон, множеством балконов, в которых живут и радуются бывшие бедняки.
Старики забывают некоторые вещи, поэтому полковник Мусинский, который теперь устроился в новой квартире, принялся писать свои мемуары. Это занятие увлекло и других пенсионеров. Приятно посидеть под сенью дерева воспоминаний. Да и что другое еще остается нам? Мы часто собираемся в новом скверике нашего квартала и находим темы для споров. К сожалению, Мусинский всегда старается оказаться правым, даже и тогда, когда квартальный комитет предложил ему убрать с балкона курицу, потому что в новых домах как-то не очень красиво держать всякую живность.
Нет слов, хорошо живем, хотя иногда Мусинский на собраниях относится к нам, как к солдатам, особенно когда мы собираемся в нашем скверике, где обсуждаем мировые события. В последнее время он, правда, несколько сдал. Не получались, видимо, мемуары, да и некоторые другие вещи не могли не умерить его спесь.
Спустя некоторое время приехал из Советского Союза Румен Веселинов, закончив металлургический институт. Эта новость разнеслась по всему кварталу, хотя Веселиновы давно жили в заводском общежитии. Сначала Мусинский не поверил, но когда и Младенов подтвердил эту новость, он не знал, куда деться. Спрятался у себя дома и два дня не выходил, пока не затихли разговоры об этом. Стыдился, видимо, и людей и самого себя, потому что ни в чем не сбылись его предсказания. Его нам не жалко — он свое прожил. Нам было жалко его дочери, которая все еще продолжала брать уроки музыки и дожидалась главной роли в кино… С тех пор как она по настоянию отца развелась с Руменом, она пережила немало разочарований и вся ее надежда сейчас была связана с одним певцом из музыкального театра. Мы, старики, презиравшие ее отца, от всего сердца желаем, чтобы сбылись ее мечты, чтобы она устроилась наконец, как все.