Уговорами, просьбами, угрозами, но так или иначе на третий день после приезда Павла девятая геологическая партия для обследования Джендем-баира была сформирована. Она состояла из семи человек, из которых не все даже знали, о чем идет речь, то есть не только не имели необходимой подготовки, но даже и в глаза не видали геологических инструментов. Они подписали договор на полгода, получили аванс и, как мне кажется, к собственному своему удивлению, тотчас же оказались в громадном базовском грузовике.
Не знаю, как произошла встреча между ними и Павлом, как они познакомились, что сказали друг другу, произвел ли он на них какое-нибудь впечатление. Впрочем, известно, что для людей этого рода личность начальника не имеет никакого значения, важно уже, что он начальник. С другой стороны, Павел тоже вряд ли вглядывался в их лица. Очень возможно, что они вообще не взглянули друг на друга. Лишь, должно быть, где-то посредине пути один из рабочих произнес фразу, которую Павел запомнил: «Ну, продались мы чертям и змеям».
Компания была достаточно пестрой. Цыган с болгарским именем Асен, которому сказали, что он будет работать на ремонте сыроварни. «Хоть брынзочки поедим, батюшка», — сказал он и поехал. Турок Хусейн, нанявшийся, потому что у него было десять человек детей и только детские надбавки должны были составить ему еще одну зарплату. Ризо и Славчо, два грузчика с пристани, выгнанные оттуда за жульничество и прельстившиеся хорошим заработком. Какой-то странный набросок, ходячая загадка, Панайот, с благословения милиции направленный на общественно-полезную работу. И единственный квалифицированный рабочий, техник с базы, еще не служивший в армии девятнадцатилетний парнишка Кирчо, который был также должен исполнять при Павле обязанности помощника.
Грузовик довез их до последней деревушки, где кончалась дорога. Дальше нужно было идти пешком. Снаряжение погрузили на мулов и отправились.
Дорога извивалась среди камней, заросших колючками и выгоревшей травой, голых холмов, невысокого кустарника и чахлых дубовых рощиц. Зрелище столь же неприятное, сколь обескураживающее. После той деревни им не встретилось ни одной живой души, лишь время от времени слышался далекий звон овечьих колокольчиков. Тропа часто терялась, но погонщик как-то умудрялся ориентироваться по солнцу.
Так они шли почти весь день, несмотря на страшную жару. Завтракали и обедали прямо на дороге, еще несколько раз останавливались ненадолго, чтобы передохнуть в тени и вытереть пот. Неизвестно, были ли у них в дороге какие-нибудь происшествия. Только раз цыган, обеспокоенный тем, что дороге не видно конца, спросил: «Куда ж это мы идем, батюшка?»
Вряд ли кто-нибудь ответил ему серьезно, потому что еще ничего не было ясно. Те двое с пристани и Панайот подвыпили и только подшучивали над всем этим. Может, у кого и возникали тревожные вопросы, но их никто не высказывал. Однако все без исключения внимательно всматривались в тропу, стараясь запомнить дорогу назад. Я тоже думаю, что в таких случаях самое важное запомнить дорогу назад, туда, где заманчивей обычного шумели пляжи, полные веселого полуголого народа. Предполагаю, что и Павел часто оборачивался, чтобы с удивлением оглянуться на Варшаву, которую он оставил лишь несколько дней назад и которая то ли была, то ли не была. Не знаю, до какой степени пейзаж влиял на его настроение, но мне кажется, что как раз такой пейзаж может сделать нереальным самое яркое воспоминание, удалив его на убийственное расстояние.
На место прибыли под вечер, за час-два до захода солнца. В сущности, никто не был уверен, точно ли это та самая Костица. Павлу нужно было свериться с картой. Остальные с неприятными предчувствиями осматривали местность и постепенно трезвели.
Вокруг были одни голые холмы, усыпанные мелкими белыми камнями. Изъеденный временем известняк действительно напоминал кости, оставшиеся после какой-то древней битвы. Потрескавшиеся скалы, сухие ущелья, выгоревшая неподвижная трава. Настоящая пустыня в одном дне пути от ближайшей деревни.
На втором холме подымался огромный старый дуб с гигантской кроной. Сочная зелень его листвы была единственным живым пятном в этой белой пустоши. Дуб казался здесь таким необыкновенным и невероятным, что все смотрели только на него.
Вначале этот дуб даже вызвал у меня некоторое раздражение. Казалось, сама судьба слитературничала, попытавшись привить к живой ткани случая дешевый символ. Потом, думая над всем этим, я все больше убеждался в значении дерева и стал даже видеть в нем подлинного героя всей этой истории. Для меня бесспорно, что наличие дуба оказывало роковое воздействие на всех, кто пытался укрыться под его кроной!
«Там был один дуб», — писал потом Павел.
«Дуб обманул нас! Дуб!» — кричал Панайот.
Но в тот первый миг одинокое великолепное дерево произвело на всю партию самое поразительное впечатление. Так они стояли довольно долго и смотрели на крону дуба — этого невероятно свежего, сильного и величественного представителя жизни на Джендем-баире.
Тогда Павел засмеялся и сказал:
— Вот и тень у нас будет!
Поблизости, шагах в пятидесяти от дерева, виднелась самая обычная кошара — навес для овец и хижина чабана. В кошаре никого не было, но, очевидно, стадо паслось где-то неподалеку. Тут они заметили, что в падях между холмами зеленеет трава, а шагах в ста от кошары обнаружился и родничок. Вода заполняла два деревянных корыта и стекала в неглубокую лужицу.
Из-за этого родничка они и решили обосноваться на этом холме, хотя до места работы было еще больше двух километров. Разгрузили мулов и отправили их обратно. За час разбили две палатки. Одну, громадную, с двумя отделениями, в которой поместились шесть постелей, инструменты и продукты, и вторую, маленькую туристскую палатку, которую Павел привез из Польши. Вместо тюфяка, как у остальных, у него был спальный мешок, немного вещей да десяток книг.
Только натянули веревки у палаток, как вернулось стадо. Три громадных пса кинулись было на незваных гостей, но их сразу же усмирил чей-то голос.
Это был дед Йордо.
Хочется думать, что он появился как-нибудь особенно, как и подобало появиться хозяину Джендем-баира, и что первое впечатление, произведенное им, было ярким и неотразимым. Тогда всю эту историю очень легко можно было бы объяснить его странностями и вмешательством разных таинственных сил. Но в том-то и беда, что все дошедшие до меня сведения доказывают обратное. Дед Йордо был самым обычным чабаном и ничем не отличался от других старых чабанов, которые еще бродят со своими стадами по нашим горам.
Невысокий, плотный, он был еще очень крепок для своих лет. Лицо его, прорезанное несколькими глубокими морщинами, имело тот чудесный медный цвет, который придает коже сильная, полная земных соков кровь. Глаза его черные, как у настоящего южанина, казались огромными и плоскими и хранили постоянное выражение насмешливого любопытства. Он словно бы все знал заранее и удивить его было невозможно ничем. На нем была грязно-желтая из домотканой шерсти одежда, рубаха без ворота, пояс, царвули из свиной сыромятной кожи и, несмотря на жару, овчинная шапка.
Таким все его увидели в первый раз. Дед стоял у палаток, опершись на посох, не спеша потягивал трубку и разглядывал суетящихся перед ним людей.
Именно об этой первой встрече Павел писал позднее Коко:
«Настоящий библейский пастух, братец! Может, он спустился с неба, чтобы немножко нас попасти?»
— Добро пожаловать, ребята! — добродушно приговаривал старик и всматривался в лица пришельцев.
Геологи явно обрадовались ему. Присутствие старика в какой-то мере воодушевляло их.
Потом он показал им, как поставить у палаток сетки против змей, где хранить продукты в жару и как брать воду из родничка, чтобы тот не высох.
— Как это он может высохнуть, дедушка? — спросил кто-то.
— Если возьмешь больше, чем нужно, вода осерчает, — возразил убежденно старик, — поэтому знайте меру, сколько дает родник, столько и берите!
И в дальнейшем старик особенно ревниво относился к родничку, всегда проверял, полны ли корыта, и предупреждал геологов, чтобы они его не сердили.
— Землю мерять будете? — спросил он через некоторое время. И сам себе ответил: — Эту землю никому не обмерить — чертово владенье!
Занятые делом, они вроде и не слышали этих слов, но уже через несколько часов припомнили их довольно четко.
Старик покрутился возле них еще немного и ушел к овцам. Стадо его состояло в основном из баранов, но среди них было несколько овец, которых нужно было подоить.
Наконец геологи кое-как устроились. Как только они оказались под крышей и приготовили постели, настроение у них поднялось, даже откупорили пару бутылок и немного попели, потом цыган взялся гадать по рукам и всем посулил большое богатство и счастье, а Панайот сказал:
— Попомните мои слова, тут должен быть зарыт клад!
Вечер был чудесный, тихий, прохладный, множество звезд горело на необозримом небосводе.
Через некоторое время Павел отправился к роднику и застал там старика. Тот сидел у корыт и курил.
— Ты у них начальник? — спокойно спросил он.
— Да, — ответил Павел, — я начальник!
— Слушай, что я тебе скажу, парень, — произнес дед Йордо насмешливым тоном, уже знакомым геологу, — надо тебе знать, что через неделю никого из твоих людей здесь не останется! А потом и ты сбежишь и, пока жив, сюда не вернешься!
— А если я останусь? — спросил Павел, сам не зная зачем. Просто ему хотелось противопоставить что-то уверенности старика.
— Если останешься… — ответил старик, — то самое большее через месяц повесишься вон там, на том нижнем суку! — показал он в темноте на дуб.
Не знаю, как Павел отнесся к этим словам. Но то, что потом он многократно повторял их и искал в них какой-то другой смысл, свидетельствует о поразительном впечатлении, которое они произвели на него. Думаю, что он еще тогда поверил в пророчество старика, хотя объективно не имел к тому никаких оснований.