За день у нас перебывало много женщин и ребятишек, они разглядывали меня, я в свою очередь разглядывал их. И все они сошлись на том, что я — самый красивый и умнейший из младенцев, когда-либо рождавшихся в нашем селе, признали меня звездой первой величины среди моих сверстников. Триумф мой длился всего лишь день, но ведь и это немало!..
Вокруг, как я заметил, было много любопытного — кошка, изогнув хвост, терлась о бабкины ноги, две собаки разлеглись посреди двора и облаивали соседок, коровы, галки да вороны, рассевшиеся на голых ветвях деревьев. Светило солнце, потом оно куда-то скрылось, и с неба посыпались крупные снежинки. Детвора высыпала наружу, принялась ловить их. За какой-нибудь час все стало белым, это мне показалось очень интересным. Потом я малость вздремнул, а проснулся охваченный еще одним новым и непреодолимым чувством: любопытством, которое должно было всю жизнь водить меня за нос и ни на миг не оставлять. Мне суждено было испытать многие огорчения, разочарования, видеть крушение своих надежд, приходить к выводу, что жизнь — это полнейшая бессмыслица, навязанная мне чужой волей, однако, любопытство оказалось более стойким, и более гибким, и более хитрым, чем все прочие чувства, и ему было дано вести меня вперед. Уже в первый мой день оно целиком овладело мной, воображение мое разбежалось по всем направлениям нашей Добруджи, и мне страсть как захотелось узнать, что происходит нынче и что случится в будущем с этим краем и его людьми. Подпалил ли ночью усадьбу дядюшка Мартин и удалось ли ему после того скрыться, или он пойман, и его, закованного в цепи, погнали в город? Вообще, удастся ли ему отомстить миру, как он задумал, или станет он заурядным разбойником? А Эмилия, дочка околийского начальника, которая тогда бросилась моему дядьке в ноги и целовала его пыльные башмаки? Это не было прихотью дьявольски гордой женской души, в этих поцелуях таилось что-то такое, чего не напрасно испугался даже дядька. А что именно? Это меня ужасно заинтриговало. Или взять не менее гордую и красивую Аницу. Как она поступит, когда тоже разыщет дядюшку Мартина в лесной чащобе и встретит там амазонку Эмилию? Две соперницы, они сойдутся в поединке, причем не на простом оружии, а кое на чем пострашнее, чем обладают только женщины. Господи, до чего же много событий должно еще произойти! Интересно узнать, например, чем кончится история Сарайдарова с Даринкой. Нож ли тут скажет свое слово, а коли так, то в чьих руках он окажется? Или Даринка зарежет и Сарайдарова и своего любимого, а потом станет любовницей жандармского начальника, который будет преследовать со своим отрядом дядюшку Мартина? А со мной самим что же в конце концов станет? Смогу ли я огрызаться в ответ на каверзы жизни, стану отмывать ее цыганскую физиономию или подожму хвост и буду стоять перед ней, вытянувшись в струнку?
Вот когда мне удастся рассказать все эти истории, тогда я смогу, как мне кажется, заявить со всей определенностью, что жизнь — это беспредельное человеческое любопытство. Но нет, не стоит спешить с выводами. Кто знает, может, еще окажется, что жизнь — совсем не любопытство, а бессмысленная игра природы, дьявольский круг, по которому все мы вращаемся, арена живых роботов или бог весть чего там еще. Во всяком случае, человек в возрасте одного дня не может не задавать себе этих проклятых вопросов.
Перевод Ю. Шалыгина.
Йордан РадичковВОСКРЕСЕНЬЕ
Человек без тайны — что цветок без аромата. Аромат — это тайна цветка. У моего дома тоже есть свои тайны. Всю ночь у нас кукарекает петух, мы все его слышим, но в чьей ванной он живет — никто не знает. Иногда кажется, что он поет на пятом этаже, иногда его голос доносится словно из-под земли. Ребята со двора называют его Баскервильской собакой. Еще у нас в доме есть Троянская война. Воины шмыгают носами и скрещивают мечи, а троянки в коротких юбочках, подняв попки, лепят из песка фигурки. Троянский конь стоит на пороге гаража и время от времени чихает. Владелец его, до ушей вымазанный в масле и исполненный надежд, ходит вокруг него. Мальчик сидит у окна и смотрит на войну, на троянок и на «москвича». Он расскажет воинам о Шиншилле, но это произойдет позже, когда ребята вынесут во двор роликовые коньки, а Три мушкетера спустятся туда с коляской. Но младенцам еще рано гулять, они спят сейчас в своих кроватках под белыми марлевыми пологами. Когда они выспятся, мы вынесем их во двор, а сейчас надо стирать пеленки, и папы крутят резиновые валики стиральных машин. Пеленки должны быть снежно-белыми, потому что они — точно лепестки цветка, укрывающие собой тычинку. Тычинки спят в кроватках, наморщив лобики, — они стараются видеть сны. У подъезда стоит Зинка и грезит, глядя на горы.
У Зинки росла грудь. Блузка ее оттопыривается, а она вот уже несколько недель стоит у подъезда, глядя на горы или на облака, и ждет, когда что-нибудь случится. Она не знает, что то, что должно случиться, заключено в ней самой, что оно зреет и набухает, а наступит день — и оно покажет свой цвет, обдаст ее таинственным ароматом, одарит ее вкусом жизни. Мальчик из окна разговаривает с Зинкой и стесняется смотреть на ее грудь, а Зинка ничуть не стесняется.
Но вот женщины кончили стирку.
Они разогнали Троянскую войну, чтобы она не вымазала белье, и стали вешать простыни. Троянская война переместилась к гаражу и уселась на свои щиты. Сорок пять лошадиных сил, обернувшись мертвым железом, стояли на пороге и не желали двинуться с места. Но владелец их Иван Флоров ничуть не волновался, а, посвистывая, спокойно занимался своим делом. Один из троянцев воспользовался передышкой, чтобы доесть кусок хлеба с маслом. Он с грустью смотрел, как белье захватило половину поля боя. До того белое было это белье — больно смотреть!
И в эту минуту раздались крики. Женщины метались, натыкаясь на веревки, и вопили:
— Мышь! Мышь!
Выскочивший во двор маленький мышонок, совсем маленький, испугался женского крика и стал бегать взад-вперед, наталкиваясь на тени простынь. Невозможно было понять, кто кого боится больше — женщины мышонка или мышонок женщин. Он носился по двору, кидался то туда, то сюда, обезумев от страха, пытаясь спрятать куда-нибудь свой длинный хвост, но женщины тоже бросались в разные стороны, натыкаясь на веревки, а кое-кто побежал через весь двор, высоко задрав подолы юбок.
Бог его знает, почему женщины, завидев мышь, задирают подолы!
Тогда во дворе появился Иван Барабанов. Он был коротконог и коротко острижен. Оценив обстановку, он несколькими энергичными прыжками догнал мышь. Но только он хотел наступить ей на хвост, как она извернулась и, юркнув у него меж ног, засеменила назад. Женщины кинулись на другой конец двора, добежали до ограды и остановились, с ужасом и отвращением глядя на мохнатого зверька, бежавшего прямо на них.
Мальчик, сидевший у окна, смеялся и хлопал в ладоши.
Иван Барабанов бежал, свирепо наклонив свою стриженую голову. Мышь пищала, предчувствуя конец, и мела хвостом, чтобы на него не наступили. Но Иван Барабанов не стал наступать ей на хвост: он ударил ее ногой по мордочке. Мышь перевернулась и затихла.
Мышонок, и зачем только ты вылез из подвала?
Женщины вздохнули и опустили подолы. Иван Барабанов взял мышь двумя пальцами за хвост и высоко поднял ее, чтоб все видели. Троянки в коротких юбочках и мальчик в окошке подарили ему улыбки, с верхнего этажа послышалось: «Ай, ай!» — вероятно, это ужасались Три мушкетера, а женщины стояли, прижавшись к стене, и смотрели с одинаковой ненавистью и отвращением и на мышь и на ее убийцу. Может быть, это правда, что, когда уничтожаешь какую-нибудь гадость, часть ее переходит на тебя?.. Человек с мышью так не считал, он победоносно прошел со своим трофеем по двору, показал его Троянской войне, которая тут же повскакала и схватилась за щиты, показал и Ивану Флорову, шоферу, а тот сказал:
— Да брось ты ее!
Иван Барабанов раскачал мохнатый трофей и швырнул его через ограду в соседний двор.
— Не заводится? — спросил он Ивана Флорова и вытер пальцы о штаны.
— Заведется, — сказал шофер. — Мы такие моторы приводили в чувство, ты б нипочем не поверил!
Он работал механиком на авторемонтном заводе на станции Искыр.
— Состарился твой «москвич», — сказал Иван Барабанов.
— Восемьдесят тысяч километров, — сказал Иван Флоров. — Два раза обошел экватор.
— Действительно, — согласился Иван Барабанов. — Длина экватора сорок тысяч километров. Сорок на два — получается восемьдесят.
— Я ж тебе говорю, два раза обошел. И третий раз обойдем. Это не машина, а зверь.
Он похлопал зверя по капоту и залез в машину, чтобы попробовать еще раз. Нажал стартер, послышалось урчание, скрежет, что-то чихнуло и затряслось, а Иван Барабанов на всякий случай отошел в сторонку. Но машина не завелась.
— Все равно заработает, — сказал Иван Флоров и снова поднял капот.
Он засвистел, а мальчишки стали рядком около гаража. Они знали, что каждое воскресенье до обеда Иван Флоров чинил мотор Троянского коня, а после обеда Троянская война, побросав щиты, принималась толкать «москвич» по улице. Благодаря этим усилиям «москвич», хоть и медленно, вступал в свой третий пробег по экватору.
Иван Барабанов пошел к дому, продолжая вытирать пальцы о штаны. Он остановился под окном, у которого сидел мальчик, и спросил, нет ли чего почитать.
— Про Ивана-дурака есть. Очень хорошая книжка.
— А другой нет?
— Еще есть братья Гримм, но ее я сам читаю.
— Ладно, давай про Ивана-дурака. Тем более мы тезки.
Мальчик подал ему в окно книжку.
— Видел, как у женщин поджилки затряслись? — спросил Иван Барабанов. — Чуть в обморок не попадали из-за какой-то мыши.
— Видел, — сказал мальчик.
— Смешно было, да?
— Смешно, — согласился мальчик.
Иван Барабанов засмеялся, и мальчику показалось, что он смеется немножко неестественно. Он не знал, почему все, кто проходит мимо его окна, что-нибудь говорят ему, все стараются сказать посмешнее, а когда не получается смешно, все равно смеются, потому что хотят, чтобы и мальчик непременно засмеялся. И мальчик смеялся, хотя и не так громко, как те, что останавливались у окна.