— Козы, товарищ, председатель! Возвращаются с пастбища.
Они вышли на улицу и увидели черказских коз. С полным выменем, они, толкаясь, брели по улице. За ними шел пастух в ноговицах из козлиной шкуры.
— Как козы? — спросил председатель.
— Отлично, товарищ председатель, — сказал пастух, — сейчас запущу их в загон, пусть переваривают.
Председатель посмотрел на градусник — цветной столбик поднялся до двадцати градусов.
— Смотри, в тень веди! — сказал он пастуху. — Пусть в тени стоят, а то двадцать градусов уже, солнечный удар их хватит, если на солнце оставишь.
— В тень, в тень! — сказал пастух.
— Всем разъяснять приходится, — обернулся председатель к Гоце Гераскову. — А то оставит на солнце, и их всех солнечный удар хватит. Шутка ли — двадцать градусов!
— Непременно хватит, товарищ председатель, — сказал Гоца Герасков. — Вол — тот бы выдержал, у него голова здоровая, крепкая, его солнце так легко не проймет. А у козы что за голова — с мой кулак. Оглянуться не успеешь, как ее удар хватил.
— А чего эти в корчме окна позакрывали? — спросил председатель. — Разве можно при двадцати градусах окна закрытыми держать?
И он энергично зашагал к корчме, сопровождаемый рассыльным.
— Что вы окна не откроете? — спросил он корчмаря. — Двадцать градусов.
— Когда ж это двадцать стало? — удивился корчмарь и стал суетливо открывать окна.
— Так вот и стало, — сказал председатель, — Градусник не суетится, как мы. Он свое дело знает.
Гоца Герасков сказал, что когда он был в армии, то как только в казарме становилось восемнадцать градусов, так сразу переставали топить печку.
— Восемнадцать градусов — это солдатская температура, — сказал председатель. — А у нас уже двадцать.
Гоца Герасков продолжал вспоминать, что когда градусник показывал восемнадцать, они выносили его на улицу, зарывали в снег, и он опускался до ноля. Тогда его вносили обратно в помещение и набивали печь дровами, потому что все любили тепло. Но не успевал огонь в печке разгореться, как градусник (пройдоха этакий) снова показывал восемнадцать, они снова зарывали его в снег, снова вносили в казарму, и столбик снова лез вверх.
— Никак то есть невозможно было его обмануть, — заключил рассыльный.
— Да, тут уж без обману, — сказал председатель.
— Никакого обману, товарищ председатель. Человек, глядишь, иной раз тебя и обманет, а градусник — ни в жисть. Меряет он, значит, как ему положено, и хоть ты тут человек, хоть ты тут коза, он знай свое меряет. Вот оно дело-то какое!
Но председатель уже не слушал его, а, повернувшись, энергично зашагал в сторону школы, не спуская глаз с ее закрытых окон.
— Отчего вы не откроете окна? — спросил председатель одного из учителей. — Двадцать градусов.
Учитель как раз рассказывал детям об агрегатных состояниях и о том, что под воздействием тепла все твердые тела расширяются. Для доказательства он нагревал кольцо, и надо было проверить, пройдет ли в него после этого шарик.
Шарик не прошел.
Учитель открыл окна.
— Вот и весна пришла, — сказал он детям.
— Пришла, пришла, — сказал председатель, — Градусник это дело давно уже отметил — еще когда козы с пастбища возвращались.
На всякий случай он подошел к загонам. Козы лежали в тени и спокойно жевали жвачку. Пастух снял свои ноговицы и сушил их на солнце.
Председатель и рассыльный пошли дальше по селу и остановились у реки. Хорошо было бы перейти и на другой берег, но не было моста. Мост унесло, когда в верховьях таял снег. Река билась о берега, вода уносила стога сена и крушила все на своем пути.
— Надо спрямить реку, — сказал председатель. — И берега спрямить, и дно выровнять. Гляди, как крутит, двадцать метров — и поворот. Зачем реке столько поворотов?
— Да это старая река, товарищ председатель, — сказал Гоца Герасков.
— Знаю, что старая!
— С турецких времен осталась, товарищ председатель!
Потом они прошли мимо церкви и увидели, что окна там закрыты ставнями. Служка убирал граблями двор, и председатель подумал было, не сказать ли и ему, чтоб он открыл окна. Двадцать градусов, как же можно держать окна закрытыми!
— Святые, верно, взопрели в церкви, — сказал Гоца Герасков.
Председатель, поколебавшись, пошел дальше.
Не дело атеиста — проветривать церкви.
Обойдя село, председатель и Гоца Герасков пошли обратно в совет. И еще издали, сквозь дрожащее марево, увидели, что градусник спокойно висит себе под громкоговорителем. Гремела маршевая музыка, началась дневная передача. Председатель, улыбаясь, смотрел на цветной столбик.
К большому удивлению председателя и всего села Черказки градусник показывал двадцать два градуса! Он обманул их, мошенник!
(Вот какой рассказ я написал в промежутках между дрессировкой прописного Д, созерцанием соседского неба и разговорами о лягушке из Перловской реки — студент Иван Врачев, вероятно, уже начал делать с ней опыты. «Раньше ты писал романтичнее», — сказала жена. «Боюсь, — сказал я ей, — что сочинение рассказов превратит меня в романтично настроенного человека. А романтично настроенный человек может встретить на своем пути заколдованную лягушку». «Я бы не хотела, чтобы ты настраивался романтически», — сказала жена.)
Мальчик полюбовался своим отражением в оконном стекле и стал пускать мыльные пузыри. Пену взбивал его отец, Иван Алеков, наборщик Государственного полиграфического комбината. Он взял мыло для бритья — оно дает хорошую мыльную пену, и пузыри из нее получаются величиной с футбольный мяч.
— А этот вышел розовый, — сказал мальчик.
— Его солнце осветило, — сказал Иван Алеков. — Сам розовый, а по краям фиолетовый. Смотри — лопнул.
— Я другой сделаю, — сказал мальчик.
Он опустил трубочку в миску и стал дуть, а Иван Алеков продолжал работать кисточкой и сбрасывать с нее пену. Миска наполнилась доверху.
— Смотри, куда поднялся! — крикнул мальчик.
Мыльный пузырь покачивался в воздухе, и, подхваченный ветром, подымался все выше. Он пролетел над гаражом и лопнул.
— Бум! — воскликнул мальчик.
Из окна вылетел следующий пузырь. Ветер унес его к соседям — к тому самому механику, который сбивал ржавчину с велосипедной рамы.
— Бум! — воскликнул мальчик.
Пузырь ткнулся в балкон и лопнул.
Два следующих слиплись, образовав цифру 8, и заколыхались над двором. Они были слишком тяжелые, и ветер не мог поднять их вверх. Они покачались, покачались и, подумав, упали на коляску с младенцем. Младенец замахал ручками и очень удивился, когда пузыри исчезли. Мальчик в окне пришел в восторг и захлопал в ладоши.
Следующий пузырь неподвижно повис в воздухе.
— Когда я выздоровлю, я выйду во двор, — сказал мальчик.
— Конечно, — улыбнулся ему Иван Алеков.
— Ты будешь пускать пузыри, а я буду стоять внизу и дуть на них, чтобы они не падали на землю.
Бум!
Но трубочка — вот она, пена на подоконнике, сейчас мы сделаем следующий. Пузырь оторвался и легко поплыл над двором.
— Конечно, — сказал Иван Алеков.
— И пойдем в зоопарк, — сказал мальчик.
Бум!
— Как в прошлом году.
— И ты меня посадишь в тележку, и я покатаюсь. В разноцветную такую тележку с пони.
Следующий пузырь упал отвесно вниз, ему помешал взлететь хвост из пены.
— Как в прошлом году, — сказал Иван Алеков.
— Только я теперь два раза прокачусь!
Пузырь упал на землю.
Миска у нас полна пены. Вот сейчас два пузыря сразу оторвались от трубочки и полетели наперегонки над нашим двором… Но почему, стоит нам что-нибудь задумать, и пузыри тотчас лопаются! Может быть, потому, что они мыльные пузыри?
— А вот я ему наподдам! — крикнул мужчина со двора.
Мальчик выглянул и увидел под окном пятерых мужчин.
— Дядя! Дядя! — закричал он обрадованно.
Мужчина побежал и пнул мыльный пузырь.
— Го-ол! — крикнул он.
— Заходите! — позвал их из окна Иван Алеков.
Это были наборщики из полиграфического комбината. Каждое воскресенье они заходили перед обедом к Ивану Алекову и шли вместе посидеть в наш ресторан «Дикие петухи». Когда они зашли к мальчику, тот, что играл мыльным пузырем в футбол, спросил его, знает ли он, как делать зайчонка. Мальчик не знал, и тогда наборщик сложил ладони и сделал на стене зайчонка. Тень пошевелила ушами, умыла мордочку, прислушалась, хвостик у зайца задрожал, и он пустился бежать по стене.
— Гав! Гав! — крикнул наборщик.
— Почему он бежит? — спросил мальчик.
— Собаки испугался.
— А где он спрячется?
— Под столом.
Тень зайчонка пробежала по стене и спряталась под столом.
— Папа, — сказал мальчик. — Я хочу зайчика!
— Хорошо, сынок, — сказал Иван Алеков.
— На рынке есть кролики, — сказал один из наборщиков. — Если сейчас пойти, можно сразу купить.
— Отчего ж не пойти!
— Пойдем, рынок-то в двух шагах. Принесем кролика, а потом уж — в «Диких петухов». А ящичек у тебя найдется?
— Ящики есть, — сказал Иван Алеков. — В подвале полно ящиков, еще с прошлого года.
— Посадим его в ящик, и будешь его кормить морковкой. И капусту он ест.
— Капусту купим на рынке.
— Зачем ее покупать? Подойдем туда, где ее разгружают, там капустных листьев знаешь сколько валяется. Дайте мне только сумку побольше, я ее доверху листьями набью.
— Я буду его дрессировать, — сказал мальчик.
— Кролик — очень хорошее животное, — сказал наборщик, который пнул мыльный пузырь. — Бывают кролики по пять килограммов.
— Это великаны.
— Я хочу маленького крольчонка, — сказал мальчик. — Чтоб у него от страха шерстка вставала дыбом.
Наборщики обещали купить маленького крольчонка, чтоб у него от страха шерстка вставала дыбом, и вышли. Мальчик улыбнулся им вслед и заглянул под стол. Зайчика, которого сделал наборщик, там не было. Вместо него сидела старая кошка и умывала лапой морду. Потом кошка потянулась и, облизнувшись, замурлыкала. Мальчик догадался, что ей хочется спать. Кошки всегда сами на себя нагоняют сон, рассказывают себе что-нибудь и под свой рассказ засыпают.