— Тебе надо идти, милый… — прошептала рано утром Рина, тронув тебя за плечо.
Ты не спал, но притворился, что спишь, чтобы полежать еще немного в темноте, обняв Рину и слушая, как ветер свистит в высоких деревьях за светлеющим уже окном, а где-то далеко гудят утренние поезда.
— Просыпайся, милый… тебе пора идти…
Ты неохотно встал и зажег свет. Платье и белье Рины были брошены на кресло у кровати, ее модные туфельки валялись на ковре, а твоя одежда очутилась на столе, и этот беспорядок еще раз убеждал тебя, что все происшедшее — реальность, а не фантазия из тех, которые ты сочинял, ворочаясь ночью на узкой кушетке или бессмысленно вглядываясь в смутные серые очертания манекена в углу.
Рина лежала и смотрела на тебя с сонной улыбкой, ее темные волосы разметались по подушке, а в больших черных глазах еще стояла ночь.
— Когда я тебя увижу? — спросил ты, целуя ее на прощанье.
— Позвони часа в три. В это время наши отдыхают.
«Она моя, — твердил ты себе как последний дурак, шагая по пустым и синеватым утренним улицам, а в спину тебя толкал все еще пьяный осенний ветер. — Она моя, только моя».
Она была не только твоя. Она принадлежала еще и Буби, о котором ты слишком быстро забыл.
Когда ты позвонил ей в тот день ровно в три, к телефону никто не подошел. Ты звонил целый час через каждые пять минут, пока не отозвался наконец незнакомый женский голос:
«Рины нет дома… Не могу вам сказать, когда она вернется».
Ты звонил и на следующий день, и еще на следующий, но или никто не подходил, или незнакомый холодный голос отвечал:
«Ее нет… Не знаю».
Пока наконец этот голос не произнес:
«Послушайте, господин, это не Ринин телефон, у Рины телефона нет. Перестаньте нас беспокоить».
А на следующий день позвонил Буби и пригласил тебя поужинать в «Болгарии». Можно было не спрашивать, придет ли в ресторан Рина, и ты решил пойти именно для того, чтобы увидеть Рину и покончить со всей этой историей.
Ужин был роскошный и прошел очень приятно. Для Буби и Рины, разумеется. Буби рассказывал о Вене, и, поскольку он говорил смешные вещи, Рина смеялась, может быть, немножко больше, чем следовало. Она обращалась с тобой точно так же, как раньше, то есть как до той ночи, и ты тоже стремился держаться, как обычно, в пределах возможного. Буби и Рина несколько раз уходили танцевать.
— А ты, Петр, меня не пригласишь? — под конец спросила она.
«Еще бы не пригласить, для того я и пришел», — подумал ты, но ничего не сказал и только повел ее со скучающим видом к площадке.
— То, что ты делаешь, страшно глупо, — сказал ты, когда вы оказались среди танцующих пар.
— Я делаю много глупостей. Какую из них ты имеешь в виду?
— То, что ты прячешься.
— Я не пряталась.
— Ты мне сказала, чтоб я позвонил в тот день часа в три. И я звонил не только в тот день, но и не знаю, сколько дней еще, пока твоя тетка на меня не рыкнула.
— Мне очень жаль, но я ничего не могла сделать. Меня не было в Софии.
Ты не поверил, но замолчал, потому что ее ответ оказался для тебя неожиданным. Она тоже не стала ничего добавлять, и вы некоторое время танцевали молча. Потом умолк оркестр, и ты уже повел Рину к столику, когда заиграли «вашу» песню.
— Давай еще это танго… — сказала Рина и посмотрела на тебя так, как в ту ночь.
— Ты играешь мной, — сказал ты сердито, когда вы уже снова танцевали.
— Жаль, если ты это так толкуешь. Говорю тебе, я уезжала из Софии.
«Жаль, что мы не вернулись за столик», — подумал ты, потому что чувствовал, как твоя решительность тает с каждым тактом мелодии.
— И пожалуйста, не дуйся, Буби все поймет.
— Ты заботишься о массе людей одновременно — о Буби, обо мне…
— Что касается тебя, я могу перестать о тебе заботиться, — сказала она внезапно изменившимся голосом. — Если ты воображаешь, что я буду тебя упрашивать… Я просто хотела покончить с этим недоразумением.
— Можешь быть уверена, что тебе это не удалось.
— Хорошо. Прекратим этот разговор.
— Разумеется. Что же еще нам остается, раз вернулся Буби…
— Проводи меня к столику, пожалуйста.
Ты молча поклонился и выполнил ее просьбу.
— Что ж это вы, посреди танго… — удивился Буби.
— Я безобразно танцую, — догадался ты ответить.
— В этой толкучке вряд ли кто-нибудь мог бы хорошо танцевать, — заметила Рина.
Этим все и кончилось.
Ночь ты провел без сна, анализируя создавшееся положение со всех сторон, и в конце концов пришел к выводу, что ты невероятный балда. Ты разыгрывал оскорбленное достоинство вместо того, чтобы попытаться понять, в чем же дело.
В промежутках между этими бесполезными размышлениями ты представлял себе, как в это самое время Буби в своей холостяцкой квартире развлекается с Риной, и эти картины были особенно мучительны, потому что ты знал, как Рина выглядит в такие минуты. А вдобавок ко всему в голове у тебя до безумия настойчиво звучала мелодия вашего незаконченного танго. Нелепые слова приобретали особое значение, превращались в какой-то вульгарный символ:
Мне снилось, что ты рядом…
Собственно, только это тебе и оставалось — видеть ее во сне. При условии, что ты сумеешь заснуть.
А на другой день ровно в три ты почти неожиданно для самого себя позвонил Рине по телефону. На этот раз подошла сама Рина.
— Могу я увидеть тебя ненадолго?
— Да, только приходи сейчас же. Наши отдыхают. Пройди черным ходом.
В холодном свете осеннего дня позолоченная мебель уже не выглядела такой роскошной. Это была просто потрепанная, облупившаяся мебель, выставленная за ненужностью на чердак. И в Рине тоже не было и следа ее обычной импозантности. Она была в черной юбке и черном свитере, без всякой косметики и, очевидно, никак не прихорашивалась к твоему приходу. На столе лежали книги, на кровати были разбросаны учебники.
— Как мило, что ты позвонил, — сказала она, словно вы и не ссорились.
— Ты, конечно, знала, что я позвоню.
— Предполагала. Ты не такой уж плохой, каким хотел казаться вчера вечером. А самое лучшее, что ты пришел как раз вовремя. Для меня пробил час великих решений.
— И часто у тебя бывают такие часы?
— Два-три раза в год. Плохо только, что именно в эти часы особенно трудно что-нибудь решить… Да ты садись.
Ты сел в кресло у кровати, на котором на этот раз не было дамского белья, и посмотрел на разбросанные учебники.
— Дело касается этого? — спросил ты, показывая на учебники.
Она кивнула.
— Сколько ни думаю, я вижу только две возможности, и обе одинаково отвратительные: сдавать экзамены или выйти замуж.
— Буби уже женат, — напомнил ты.
— Буби не единственный мужчина на этом свете. И кроме того, женатый мужчина может легко превратиться в разведенного. Хотя Буби — это особый случай: он не в состоянии развестись со своим денежным мешком.
— Если хочешь знать мое мнение, выбирай экзамены, — сказал ты, чтобы уйти от темы «Буби».
— И я думаю, что это самое разумное. К сожалению, мы редко выбираем разумный путь… Ох, не знаю…
Она стояла у окна, опершись на подоконник, ее черная юбка и свитер почти сливались с темнотой, и только бледное, чуть озабоченное лицо сияло в полумраке. Она выглядела сейчас обыкновенной девушкой, очень красивой, но обыкновенной девушкой, не старающейся сойти за светскую даму.
— Я ничего не понимаю в твоей филологии. Но я могу найти товарища, который тебя подготовит.
— Спасибо. Я буду иметь это в виду, — ответила она.
Потом она посмотрела на тебя как-то рассеянно своими темными глазами и сказала:
— Ну не сиди же так. Обними меня.
Ты чувствовал под свитером ее теплое гладкое тело, и мысль о решительном объяснении отходила на задний план. Рина и без того была подавлена и озабочена, и не надо было сейчас ее мучить, и вообще следовало действовать терпеливо и осторожно, потому что ты не мог без этой женщины и надо было любой ценой, но завоевать ее навсегда.
Ты был уверен, что завоюешь ее, когда шагал под вечер домой, и даже представлял себе, как она идет рядом с тобой в скромном черном платье и как всегда будет идти рядом с тобой, и в работе, и в борьбе, и в жизни. Рина нуждалась в тебе, так же, как ты в ней, и она понимала это, и нужно было только проявить немного такта и терпения, чтобы оторвать ее от Буби.
«Звони мне всегда в это время, — сказала Рина. — Когда я смогу, я буду подходить».
И ты звонил ей всегда в это же время, в эти же проклятые три часа, но или никто не подходил, или Рина отвечала, что сегодня вы не сможете увидеться, что ей очень жаль, но ничего не поделаешь, что потом она тебе объяснит… Буби тоже перестал тебя приглашать. Как-то вечером ты случайно встретил его на улице.
— Что ты пропал? — спросил ты его как мог безразличнее.
— Почему пропал? — дружелюбно улыбнулся Буби.
— Не звонишь…
— Верно, не звоню, но причину ты знаешь лучше меня, — сказал Буби с той же дружелюбной улыбкой.
— Не понимаю.
— Понимаешь, понимаешь. Но дело в том, что и я понял. Не думай, что у твоего приятеля глаза открываются, только когда он считает деньги. В тот вечер, когда вы бросили танцевать, мне все стало ясно. В наше время не успеешь в Вену смотаться, как тебе тут же наставят рога.
— Здесь какая-то ошибка…
— Да. Это я допустил ошибку. Впрочем, не такую уж серьезную. Из всех своих друзей я выбрал самого скромного. Но нескромная женщина способна быстро испортить и самого скромного друга.
Тебе хотелось его ударить, не столько из-за слов, сколько из-за его насмешливого тона, но здесь, посреди улицы, это было бы слишком вульгарно.
— Не думай, что я на тебя сержусь. Ты оказал мне услугу и позволил себе взять некоторое вознаграждение, — добавил Буби со своей бесстыжей усмешкой. — Разреши мне только дать тебе один совет: не цепляйся за эту женщину. Она не про тебя. Рина — предмет роскоши, а предметы роскоши дорого стоят.