Девушка внимательно смотрела на его голову. Каждый волосок его длинных русых кудрей блестел, и все сливалось в чудное сияние, какое-то нереальное и чуждое осязаемому и привычному миру, шумевшему вокруг. Она думала, откуда взялась эта светло-русая голова здесь, на берегу моря, где люди рождаются смуглыми или становятся смуглыми под солнцем и солеными ветрами. Эти русые пряди, наверное, очень мягкие, как волосы ребенка, как детская рука. А может быть, они и не такие мягкие? Это легко можно бы было проверить, но коснуться их у нее не хватало смелости.
— Эй, русоголовый! — позвала девушка. Ей казалось, что он совсем забыл о ней, а видел и помнил только ее руку.
Он посмотрел на нее спокойно. Нет, она ничего не заметила.
— Не пора ли тебе поспать? — спросил он, глядя на нее с улыбкой.
— Ты на скандинава похож.
— Разве? Не обижай меня.
— На скандинава — какого-нибудь шведа или норвежца, даже на финна. Смотрю на тебя и удивляюсь, откуда здесь взялась такая порода. А чем я тебя обижаю?
— Все они размазни. Я видел тут шведов, они ездят сюда уже два-три года. Какие-то мягкотелые, так и кажется, что они растают под нашим солнцем. Даже в воде не тонут.
— Но в тех странах большинство мужчин — рыбаки, — сказала девушка.
— Те, что приезжают к нам, не похожи на рыбаков. Барышни в штанах, пижоны.
Его волосы были светлыми, соломенно-русыми. А кудрявые волоски над майкой сияли темным блеском старого золота. Она сразу уловила эту разницу. Потом отвела взгляд к зеленому морю и сказала:
— Я буду учиться играть на скрипке в консерватории.
— Вот как?
Неизвестно почему, он удивился. Эти слова были совсем не к месту здесь, на террасе, над светло-зеленым морем, у балюстрады, на которой останется след ее руки, и этот след не смогут стереть никакие дожди, никакие ветры, никакая жара, от которой все вокруг словно таяло и дрожащими волнами текло к морю.
— Что тут удивительного? — посмотрела на него девушка.
— Ничего, — улыбнулся он и почувствовал себя почему-то стесненно. — Просто у меня это в голове как-то не укладывается. А это вполне понятно… С такими длинными пальцами, конечно… Я просто задумался. — Помолчав, он добавил: — А я стану рыбаком.
Ей показалось, что его голос прозвучал как-то уныло, бесплотно. Она осторожно освободила свою руку и положила поверх его руки.
— Ты ведь и сейчас рыбак?
— И сейчас, но хочу изучать ихтиологию.
— Ихтиологию?
— Да, — его рука кротко лежала под ее ладонью. Неожиданно уныние прошло. — Это удивительная наука. О рыбах, о море, обо всем, что в нем есть. Ты ведь еще не видела моря.
— Как не видела? Я же в нем купаюсь!
— Это не то, — усмехнулся юноша. — Море там, за горизонтом, где синяя вода, и не видишь ничего, кроме этой синей воды. Туда и рыбачьи баркасы заходят редко. Я видел его с военного катера, там, далеко… А здесь — игрушки.
Он помолчал с задумчивым видом и неожиданно спросил:
— Что же будет со скрипкой?
Они не заметили официанта, который, улыбаясь, стоял возле их столика. Они увидели рюмку, прозрачную и запотевшую, и тарелочку с тонко нарезанными помидорами.
Нико поднял голову.
— Что это такое?
Официант улыбался молча и доверительно, глядя на блестящий поднос, на который стекали капли воды. Затем, едва заметно кивнув в сторону двух мужчин, сказал:
— Они вон посылают.
Нико проследил за его взглядом. Двое мужчин улыбнулись и, подняв бокалы, вежливо кивнули головой. Кто рюмка стояла на столе. Он тоже им кивнул. Ему показалось, что он их где-то уже видел. Где он их видел?
— Я их не знаю, — сказал он, повернувшись к девушке, и пожал плечами.
Девушка сидела лицом к незнакомцам. Она смотрела на них пристально и беспокойно. Официант стоял возле их столика и улыбался. Нико еще не сказал ему, что делать. Поступок этих мужчин был необычным, хоть и не таким уж редким. Нико должен был что-то сказать.
— Отнеси все это на их стол, — сказал он официанту. — Я провожу Эмилию и приду к ним.
— Прошу тебя, не связывайся с этими людьми, — сказала девушка, стиснув ему руку.
Она не сводила с них глаз все время, пока они разговаривали с кельнером, передававшим ответ Нико. Мужчины улыбнулись и кивком поблагодарили его.
— Почему? — рассмеялся Нико.
— Они мне не нравятся.
— Не нравятся? Люди как люди. Видно, хотят попросить о какой-нибудь мелкой услуге.
— Для этого имеется бюро по найму квартир, — сказала девушка.
— Тут, видно, дело не в квартире. Мало ли что может понадобиться человеку, когда он в чужих краях.
— И все-таки они мне не нравятся.
— Я поговорю с ними и приду. Так и скажи матери. Тебе уже хочется спать? — спросил Нико, пожимая ее руку.
— Ладно, только не задерживайся.
Они медленно прошли по раскаленной террасе. Девушка больше не смотрела на столик незнакомцев. Она держала руку Нико, пока тот на ходу переговаривался с сидевшими за столиками друзьями, и крепко сжимала его загрубевшую ладонь, словно боялась, что если выпустит ее, то никогда больше не ощутит ее неповторимой нежности.
Нико проводил ее до выхода из ресторана.
— Я скоро приду, — сказал он, — А ты поспи. Вечером мы идем на танцы.
Девушка осторожно отпустила его руку и пошла по улице. Нико смотрел ей вслед, пока она не растаяла в изнуряющей белизне мостовой между старыми деревянными домами. По прямой улочке сползала лава тающего неба, плотная и дрожащая, и фигура девушки все больше и больше теряла очертания, пока не исчезла совсем.
Нико повернулся и пошел к террасе.
— Малышка шествует, как королева, — сказал мужчина с усиками. — Везет этому русому сопляку.
Нетронутые бокалы стояли на столе. Пришельцы решили дождаться Нико и чокнуться с ним.
— Да, к таким парням девчонки липнут как мухи. Видишь, — кивнул рыжий на другие столики, — здесь его все знают. Перелетные птички любят романтику — морских волков, лодки, лунные ночи… Не жизнь, а малина у этих приморских парней.
— Морские волки! — презрительно сказал другой. И без того отвисшие углы его большого рта опустились еще ниже. — Молокосос… Птенец желторотый…
— Может, и так… А видишь, что получается, — сказал рыжий. Он барабанил пальцами по столу и смотрел на море.
— Вижу, — вздохнул смуглый. — В сравнении с этой девчонкой обе наши выглядят старухами.
Подумав немного, он добавил:
— Да, мы дали маху. Имея машину, можно было подцепить что-нибудь пошикарнее. И как это мы нарвались на таких крокодилов? Откуда они взялись на наши головы?
У него был вид глубоко огорченного, обманутого человека. Рыжий обернулся. Он иронически улыбался.
— Не скули, — сказал он. — Ты же сам их притащил. Но дело сделано. За три дня, что у нас остались, трудно найти других. К тому же эти без претензий, а с такими девчонками можно беды нажить.
— Ты прав, — просопел собеседник. — Верно, ничего не поделаешь.
Он схватил бокал, но тотчас же отдернул руку, словно обжегся.
— Сколько же можно ждать этого сосунка?
— Спокойно, — усмехнулся рыжий. — Такие дела надо делать без нервов. Вот он идет…
Нико пересек террасу и остановился перед незнакомцами.
— Прошу меня извинить, — улыбнулся он.
Рыжий вскочил и поправил стул, хотя тот стоял на месте.
— Прошу, садитесь! Какие там извинения. Это мы должны просить прощения за то, что побеспокоили девушку.
— Ничего, ей все равно пора домой.
— Кельнер! — крикнул рыжий. — Льду и еще одну рюмку.
Он сел на место, вздохнул и сказал, улыбаясь:
— Ну вот. Раз уж мы почти знакомы, то разрешите представиться. Велико Романов и Росен Пештерский, — он указал на усатого, который приподнялся со стула и слегка поклонился. — Артисты.
Официант поставил на стол лед и удалился. Рыжий положил в каждый бокал по кусочку и поднял свой.
— Будем здоровы! За приятное знакомство!
Они чокнулись. Нико отпил немного и запил огненный глоток водой. Он не мог сказать им, что не любит мастику и что сейчас у него вообще нет желания пить. Рыжий был очень любезен, а перед чрезмерной любезностью Нико всегда чувствовал себя неловким и совершенно беспомощным. На грубость можно ответить грубостью: причины твоего поведения лежат в поведении других. Любезность же обезоруживала его.
Он собирался спросить, в каком театре они играют, когда увидел руки смуглого. Они не были похожи на руки артиста. Они были грубые, с корявыми массивными ногтями, с покрытой черными точками кожей. Это скорее руки, делающие физическую работу. Тяжелые, невыразительные руки. Все в этом человеке было тяжелым и невыразительным, даже его большие черные глаза, которые могли бы казаться красивыми, если бы не их бычий взгляд. Крупные выступающие скулы и опущенные углы губ, подчеркнутых усиками.
Вопрос о театре, в котором они играют, было первое, что пришло в голову Нико, но теперь он промолчал. Подозрение, что его обманули, словно сковало его мысли и еще больше усилило неловкость. Черт его знает, чересчур уж любезны эти люди, а сверх всего говорят такое, чему трудно поверить. И нельзя проверить, правда это или нет! В сущности, это его мало интересует. Это имеет значение только сейчас, в данный момент, когда он сидит за их столиком.
— Мы здесь в первый раз, — сказал рыжий и улыбнулся. — Вы понимаете, никого не знаем. Приехали на машине, на «вартбурге». Путешествуем. Иное дело, когда есть знакомые. Вы понимаете?
Нико смотрел на руки смуглого. Что ж тут понимать? Может, этот человек, правда, артист, а его руки огрубели от возни с машиной. Но все-таки эти массивные ногти…
Рыжий говорил отрывисто, как бы с трудом подбирая слова. И в его улыбке сквозили скрытое смущение и неловкость, будто он извинялся за что-то. За что — неизвестно. Кто их знает, что это за люди. Чудаки какие-то…
— Верно. Человек должен иметь знакомых, — сказал Нико после того, как рыжий замолчал.
«Нет, они не артисты. Этот не может пяти слов связно сказать».