Сино замолчала и потупила взор.
— Что Мотомура-сан? Что он сделал?
— Стал добиваться своего...
— Ну и что? Добился? — спросил я, теряя самообладание.
— Добился! — Она весело рассмеялась. — Нет, уж очень он нудный. Надоел до ужаса. Когда я ехала к отцу в Тотиги посоветоваться, он ужасно злился. Хотел сам туда приехать. Но я воспротивилась. А отец мне сказал, что я буду всю жизнь каяться, если выйду замуж против своего желания. Жених, конечно, человек самостоятельный, но это еще не все. Замуж надо выходить за человека, без которого не можешь жить и которого любишь до смерти.
Я остановился. Она смотрела на меня.
— Откажи ему!
— Хай.
— Забудь о нем! Как будто его не было.
— Хай!
— Скажи отцу, что выходишь замуж по любви.
Сино смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Наше жаркое дыхание обволакивало нас и превращало в нерасторжимое целое. Сино обхватила свои плечи руками. У меня от волнения пересохло в горле.
— А я не назойлив?
— О нет!
Наконец она улыбнулась.
К концу осени отцу Сино стало совсем плохо. Он еще в молодости пристрастился к вину, и с тех пор, как переехали в Тотиги, у него все время болела печень. После смерти матери его здоровье ухудшилось. Благодаря помощи детей он кое-как держался, но на выздоровление надежд не было.
Из писем брата Сино узнавала о состоянии отца и с грустью приговаривала: «Что ни делай, ему уже ничем не поможешь. На раскаленных камнях вода не держится». Однажды утром ей принесли телеграмму: «Отец при смерти». Отправив ко мне посыльную, Сино стала спешно собираться в дорогу. Когда я примчался в «Синобугава», она уже уложила вещи и только ждала меня. Бледная, она поднялась мне навстречу.
— Отцу плохо. Я еду, — проговорила она и, медленно развернув телеграмму, протянула ее мне. У меня сжалось сердце.
— Я провожу.
— Спасибо, но...
— Пойдем же!
— Прямо так?
Действительно, я был в домашнем кимоно, небрежно схваченном поясом, и небрит.
— А тебе стыдно?
— Нет, если вам ничего...
— Тогда пошли. Надо торопиться.
Я проводил ее до станции. Отсюда на электричке до Тобу было два часа пути.
Пока мы стояли на платформе в ожидании поезда, Сино рассказывала об отце. Она понимала, что он обречен.
— У отца знаете какая болезнь: печень все время сжимается, делается все меньше и меньше, потом станет совсем маленькой, как камешек. И ничем нельзя помочь.
Мне очень хотелось ее подбодрить, но я не находил нужных слов. Пока я лепетал что-то насчет того, что нельзя падать духом, подошла электричка. Сино достала из-за пояса сложенную в несколько раз записку и сунула мне в руку.
— Когда поезд отойдет, прочитайте, пожалуйста.
— Если буду нужен, отправь телеграмму.
— Хорошо. Извините.
Она легким движением прикоснулась к моей руке и исчезла в вагоне.
Поезд отошел. Прямо на платформе, устало опустившись на скамейку, я развернул записку. Записка была написана карандашом и хранила следы спешки.
«Умоляю вас хотя бы одним глазком взглянуть на отца. Так будет обидно, если он умрет, не увидев вас. И тогда уж ни один из моих родителей не будет вас знать. Если отец вас увидит, то умрет спокойно, не тревожась за свою Сино.
Простите мою назойливость, но если бы вы завтра смогли выехать часовым поездом, моя сестренка Тами встретила бы вас на станции.
Да, я вам не говорила, что мы живем в помещении синтоистского храма. Наш дом в Фукагава сгорел, и в Тотиги мы оказались без крова, вот нам и позволили поселиться в этом храме под энгава[15]. Там мы и живем. Вы уж не удивляйтесь.
Умоляю вас, приезжайте. До завтра! Только бы успели! Если не застанете отца в живых, посмотрите хотя бы на мертвого.
Сино».
На следующий день я отправился часовым поездом из Асакуса и через три часа прибыл в Тотиги. Не успел я выйти из вагона, как ко мне подбежала улыбающаяся девчурка с коротко подстриженными волосами. По прямому носу и слегка раскосым глазам я сразу догадался, что это сестра Сино.
— Тами-тян?
Она кивнула и громко, как на экзамене, произнесла мое имя.
— Отец жив?
— Врач уже давно сказал, что вот-вот кончится, а он все живет.
Девочка говорила на местном диалекте с ударением на каждом слове.
— Это хорошо, — сказал я, памятуя о желании Сино.
— Сестра сказала, что отец не умрет, пока вы не увидите его.
Сино, видимо, очень хотелось успокоить отца и родных, но чем могу помочь я человеку, от которого уже отказался врач? Могу ли я хоть на несколько часов продлить жизнь одного-единственного человека? Как все-таки неумолимы законы природы!
Пройдя немного по узкой тропе вдоль путей, мы свернули в поле. На фоне голубого неба с редкими облаками носились красные стрекозы.
— Вы живете так далеко от железной дороги? — спросил я у своей спутницы.
— Нет, мы идем не прямо.
— Почему же не прямо?
— Но ведь отец не умрет до тех пор, пока вы не придете. А придете, может и умереть.
Тами произнесла это очень серьезно, и я невольно замедлил шаг.
Впереди показалась небольшая криптомериевая роща, которую облепили черные вороны.
— Ну вот, опять прилетели! — сердито сказала Тами.
Однако, подойдя поближе, я убедился, что это не роща, а всего лишь узкая полоска деревьев, оставшаяся от вырубленного леса. Мы прошли через накренившиеся, наполовину сгнившие тории[16]. Там, где когда-то был лес, среди пней и редких деревьев стояло совсем уже ветхое здание заброшенного храма. Здесь и жила семья Сино.
Тами побежала вперед, и вскоре навстречу мне вышла Сино в своем рабочем костюме. Пройдя мимо Тами, она подошла прямо ко мне.
— Ну, вот я и приехал!
— Прошу вас! Мы очень ждали.
Стянув с головы повязку, Сино теребила ее в руках. За одну ночь она изменилась до неузнаваемости — глаза ввалились, губы потрескались и побелели.
— Как хорошо, что вы успели!
Я направился к храму. Сино стояла в нерешительности, закусив губы. Храм, видимо, давно не действовал, и из утвари ничего не сохранилось. Только у входа висел жалкий колокольчик. Я хотел было войти под широкую энгава, откуда только что появилась Сино, но она остановила меня:
— Там мастерская брата. Сюда, пожалуйста.
Нагнувшись, я поднялся по ступенькам. За деревянной дверью в полумраке светилась единственная желтая лампа. Комната была разделена перегородкой на две части. В задней половине комнаты пол был на ступеньку выше, чем в передней. Там в беспорядке были свалены ящики разной величины, очевидно, когда-то в них хранились реликвии храма. В передней половине пол был застелен потрепанными татами. Возле старомодного черного комода на тонком футоне лежал отец Сино. У изголовья стояли на коленях брат, сестра-третьеклассница и Тами.
Сино принялась тормошить отца:
— Отец! Он приехал! Приехал!
Лицо несчастного высохло, и невозможно было поверить, что это лицо взрослого человека. Сино теребила его за плечи, и голова с закрытыми глазами перекатывалась беспомощно из стороны в сторону. Сино трясла его изо всех сил, выкрикивая мое имя. Он только стонал. Ни говорить, ни открыть глаза у него, видимо, не было сил.
— Отец, он приехал! Неужели ты так и не увидишь его? — чуть не плача повторяла Сино и, как бы ища поддержки, смотрела на брата и сестер. И тут Тами, наклонившись к самому уху отца, закричала:
— Жених Сино приехал! Жених Сино!
Не успел смолкнуть ее голос, как глаза отца приоткрылись. Тами снова закричала:
— Жених Сино приехал! Мы здесь все около тебя собрались.
Освещенные красноватым светом глаза отца, подрагивая, медленно повернулись в мою сторону, как будто выкатились из глазниц. Опершись руками о пол, я наклонился над ним и тихо произнес: «Отец!»
— А, я — отец Сино, — сказал он едва шевеля губами, но удивительно ясным голосом. Напрягаясь, он хотел приподнять голову, но я остановил его, придержав за сухие, как доски, плечи.
— Что вы! Лежите.
— Я глупец. Разве так нужно воспитывать детей! Но, прошу вас, пусть уж с Сино будет все в порядке, — только и успел сказать он и тотчас же впал в беспамятство.
— Отец, ты его видел? Видел? — засуетилась Сино. Она не могла смириться с мыслью, что отец умрет, так и не увидев меня, и в каком-то отчаянии продолжала тормошить его.
— Видел, — прохрипел он в полузабытьи совсем уже другим голосом. Но Сино не унималась:
— Ну как? Как он тебе показался?
— Хороший человек!
Веки отца сомкнулись. Он продолжал еще шевелить губами, но голоса уже не было слышно.
— Отец видел вас. Он сказал: «Хороший человек».
Сино опустила глаза. На заострившийся кадык отца закапали слезы. Через день он умер. После его смерти храм перешел в другие руки. Все разъехались кто куда. Брат поступил на службу в компанию по изготовлению щеток. Сестры перебрались к дальним родственникам. А Сино я увез с собой.
На пятьдесят седьмой день после смерти отца мы последовали его совету — «женились по любви».
В канун Нового года мы с Сино отправились ночным поездом в сторону Уэно. Когда мы приехали на станцию, шел мелкий снег. Над платформой не было навеса, и снег серебряной пылью ложился на блестящие волосы Сино.
Моя мать, завидев нас, не могла скрыть радости. Ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. Еще издали она протянула к нам руки, словно желая заключить нас в объятия. Сино, нисколько не смущаясь, направилась прямо к ней и поклонилась. Мать в ответ поклонилась еще ниже и начала нараспев, как принято в этих местах, произносить слова приветствия.
— О, радость-то какая! Приехали в такую даль, в наши снежные края, — приговаривала она и стряхивала снег с пальто Сино. Та немного смущалась, но не противилась.
— Зря ты в такую погоду пришла встречать! — пожурил я мать, но она только руками всплеснула: