Утопая в иле по щиколотку, мы зашли в реку, побежали на глубину. Вода за день жары нагрелась, да и после бани мы были способны прыгнуть на лед и протопить своими телами полынью. Я смотрел, как с каждым шагом черная вода скрывает тело Новенькой: поднимается по стройным ногам, обхватывает талию… Новенькая смеясь обернулась, грудь ее сверкнула над водой и тоже скрылась. Осталось только лицо с таинственной улыбкой и разноцветный венок, похожий на цветущий остров.
Я поднял ноги и отдался воде. Костер на берегу разгорелся, медленные волны горели оранжевыми бликами и казались еще теплей. Новенькая торжественно сняла венок, положила на воду и грациозно толкнула по течению. Он поплыл навстречу туману и тьме и скрылся за гранью восприятия, словно переместился в иное измерение.
– Не жалко такую красоту? – спросил я, подплывая к Новенькой.
– Таков обряд. Печальней было бы оставить его и смотреть, как он вянет и засыхает.
– Пожалуй… Так он навсегда останется в памяти ярким и цветущим. Прям как ты!
Вдруг что-то холодное скользнуло по бедру, я вскрикнул.
– А? – отозвалась Новенькая.
– Похоже, рыба по ноге задела. Так мерзко, бр-р! – Меня передернуло.
– Это русалка тебя лизнула!
– Быть того не может, в ночь на Ивана Купала нечисть покидает водоемы.
– А если это чистая русалка? Я ревную... Бляха!
– Что, тоже задела?
– Противно как! Меня-то зачем лизать?!
Не успел я сформулировать, зачем нужно ее лизать, как на ум пришла чудовищная мысль. Если рыбы настолько бестолковые, что натыкаются на меня в темноте, то что, если щука – большая такая щука, зубастая – заинтересуется моим причинным местом? Ведь ловят же их на живца. Моя рука метнулась вниз и плотно накрыла пах. Я побежал прочь из воды, Новенькая за мной. Никогда больше не буду купаться голышом!
Костер разгорелся во всю мощь. Оранжевое пламя ревело, освещая весь берег и половину реки. Белое тело Новенькой приняло на себя все оттенки огня и засияло. Мы подошли ближе – волна жара заставила отшатнуться, и мы замерли, переминаясь с ноги на ногу.
– Надо прыгать, пока мокрые, – сказал я.
– Ага…
Пламя было таким высоким, что не было видно земли за костром – будто перед нами не костер, а вход в инферно. Решили прыгать вместе и с разбега. Отошли, взялись за руки. Трава под ногами стала скользкой, сердце застучало в животном ужасе.
– Давай! – крикнули друг другу.
Побежали, оттолкнулись от земли, взлетели, подгибая ноги. Жаркая волна подтолкнула нас снизу, мы заорали и рухнули в траву. Ощущение было странным, по телу бегали мурашки величиной с горох. Новенькая заползла на меня как змея и уставилась в глаза. Я поцеловал ее раз, второй, еще и еще. Ладони побежали по изящному телу, остановились на сочных местах, дрожащие в экстазе. Мне уже не хотелось идти в темный лес за мифическим цветком папоротника. Я хотел остаться, я хотел Новенькую здесь и сейчас.
– Почти полночь, – сказала она, достав свой язык из моего рта.
– Давай вернемся в баню и…
– Это мы всегда успеем, а мистический момент только сегодня!
– Как скажешь, – улыбнулся я.
Вооружившись двумя фонариками, мы голыми пошли в лес. Задумка была добраться до старого леса и выйти на поляну с папоротником.
После бани, купания и костра я впал в особое состояние сознания. Я не шел, а парил над землей. Мыслей не было – точнее, они смешались с чувствами и эмоциями в причудливые образы, похожие на сказочных существ. Говорить не хотелось. Казалось, что мы с Новенькой и так все знаем и понимаем и вообще нас окутывает уютное облако, в котором эмоции и мысли общие. Мы были великолепны, и весь мир вращался вокруг нас, поворачиваясь к нам поляной с папоротником.
Пришли на место, я глянул на часы – самое время. Тихо и без спецэффектов настала полночь. Мы добросовестно шарили лучами фонариков по большим ажурным листьям. Я бы не удивился, если бы вспыхнули алые лепестки, озаряя наши лица мистическим светом.
Но ничего такого не случилось.
Некоторое время мы бродили по инерции, присматривая что-нибудь интересное. Меня начал пробирать влажный ночной холод. Я посмотрел на Новенькую и развел руками.
Однако на ее лице играла улыбка, щеки покрылись румянцем.
– Ты не переживай, – сказала она. – У меня есть для тебя… другой… цветочек…
От ее сладких интонаций у меня закружилась голова. Взмахом пальца она поставила меня на колени. Подошла вплотную. Сделала еще шаг – за мое плечо, и еще один. Теплые нежные бедра стиснули мою голову, словно наушники с чарующей музыкой. Я не мог услышать, что она говорила дальше, но предложение (точнее, повеление) было и без того ясным. Сам я, по понятной причине, говорить не мог, я и дышал-то еле-еле. Снизу вверх я взглянул на ее лицо: рот приоткрыт в улыбке, взгляд томный, зрачки – космос. Она сузила глаза и чуть кивнула вверх. С тех пор это наш тайный сигнал, повелевающий приступить к ублажению.
Когда она освободила меня, я упал на спину в мягкую траву. Деревья бегали вокруг хороводом, в голове сладко пели птицы, пах звенел, словно колокол. Не успел я отдышаться, как Новенькая оказалась на мне – просто легла, как на матрас, облокотилась мне на грудь и заглянула в глаза. Ее палец рисовал на моем лице узоры.
– Тебе понравилось? – спросила она.
– Шутишь? Я готов делать это вместо приветствия каждый раз.
Она рассмеялась, словно я пошутил.
– Лера, – сказал я, пьяный и безумный. – Я люблю тебя и хочу провести с тобой всю жизнь! – (Очень уж я впечатлился и переволновался.)
Она отпрянула, вскочила, испуганная и напряженная. Глянула влево, вправо. Уставилась на меня безумными глазами.
– Ты чего?.. – сказал я.
– Не шути со мной.
– Да я вообще за весь день ни разу не шутил.
Новенькая улыбнулась нервно, словно в щеку ужалила оса.
– Ты узнаешь меня поближе и бросишь!
– Никогда! С чего вдруг?!
Она развернулась и побежала. Вглубь леса! Луч ее фонарика мелькал, прыгая от верхушек деревьев к траве и обратно.
Я опомнился и побежал за ней.
– Стой! Дом в другой стороне!
Мелькали стволы деревьев, ногу обожгла крапива, шиповник поцарапал руку, словно в попытке удержать. Лес растопырил ветви, не пуская. Я все равно бежал вперед. Фонарик Новенькой сверкал то ближе, то дальше, но никак не приближался. Я вспомнил о блуждающих огоньках, уводящих искателей цветка папоротника в гиблую чащу, но сейчас было не до суеверий.
Я догнал ее, потому что она остановилась. Луч фонарика выхватил из темноты тонкую белую фигурку среди темных стволов с заскорузлой корой. Тяжело дыша, я окликнул Новенькую, но она не шелохнулась. Перед нами среди зарослей малины, поймав отсвет фонарика, зажглись два зеленоватых пятна. Глаза небольшие, а вот мохнатая туша… Медведь смотрел на нас угрюмо, исподлобья, словно разбуженный посреди ночи мужик.
В фильмах все мы видали всяких монстров. Герои сражаются с ними не то чтобы с легкостью, но обычно побеждают. Кажется, что всегда можно увернуться, нанести хитрый удар или убежать (если, конечно, это не фильм ужасов). Но когда видишь зверя вблизи, то иллюзии пропадают. Перед тобой не картинка на экране, а живой, подвижный, сильный зверь, каждое его движение непредсказуемо, скорость его неизвестна, но точно больше твоей. К тому же ноги твои превратились в кисель, а в животе выросла тяжелая ледяная глыба.
Я человек впечатлительный, и первое, что я представил (да какой там представил – прочувствовал в мельчайших подробностях!), это то, как ударяет тяжелая когтистая лапа и в следующий миг я, бледный и переломанный, сползаю по стволу дерева, держась за свои внутренности, и в живот проникает уже не внутренний, а внешний холод. Ладони в темной липкой крови, я вижу свои кишки и понимаю, что меня уже ничто не спасет, даже телепортация в больницу. И нет шанса на последнее геройство – только кровь, боль, ужас и мучительная смерть, о которой даже узнают не скоро. А еще хуже, если перед этим я увижу вскрытый череп Новенькой, ее потухшее тело, лишенное непредсказуемой игривости.
Ожили воспоминания о ней, начиная с самого знакомства. Новенькая пришла в класс и завладела моим вниманием – робким, но живым и перспективным, как росток баобаба. Ее дерзкий плевок стал живительной влагой, древо пошло в рост и создало целый мир, словно мифический Иггдрасиль.
И вот мы уже сидим на одной из его ветвей, свесив ноги с высотки. Цокают высокие каблуки весны, Новенькая ерзает попой на моем животе и протягивает на кончике длинного языка вишенку, обмазанную кремом, я зажмуриваюсь и съедаю угощение, а когда открываю глаза, то мы уже в заброшке. Новенькая в костюме Жанетт Воерман задирает топик, серо-голубые фракталы ее глаз горят пытливым вопросом, а я впервые вижу девичью грудь как откровение самой жизни. Мы с Новенькой за одной партой, словно на маленьком звездолете, летим сквозь вселенную навстречу неизвестности, и ручка падает на пол так же случайно, как яблоко на голову Ньютону, и меня ждет открытие стыдное и приятное. Нога Новенькой в моем рту погружает в бездну унижения, но парадоксальным образом я воспаряю к самым высотам. Ее знак горит на моем запястье как магическая печать, неизвестная самым искушенным алхимикам. Новенькая сидит на моих плечах, и мы трансформируемся в совершенное существо, которое пронзает небеса и закручивает галактику спиралью, как кофе в чашке, который размешивает Новенькая, – без сахара, с двумя плевками. Я курю трубку, выдумывая миры, и отдельный мир – для нас двоих, а она поглядывает хитро и влажно. Дым рассеивается, и грациозный Мае-гери в исполнении Новенькой повергает наземь всех наших врагов, и она лижет мое лицо, исцеляя все раны, не только мои, но и свои. Ночью в школе мы учимся самому главному, а сладкое мороженое остужает всю ненависть мира, даже грешники в адских котлах получают передышку, и Армагеддон переносится на неопределенный срок. Все будут жить вечно! Молчание создает ритм вселенной и ее трансцендентную музыку – очередной Большой взрыв порождает мир, мы с плеском падаем в Вечность и снова сидим на берегу, юные и обнажен