ормалка.
– Борисыч.
– Оу?
– Ничего плохого она не делает.
– Уверен?
– Могу за нее поручиться.
– Верю тебе, – кивнул Борисыч и протянул мне распечатку.
Когда я уже взялся за ручку двери, он спросил:
– Нравятся неформалки?
– Нравится, – сказал я и вышел.
Все это выглядело подозрительно. На очередной перемене, подождав, пока класс разбежится по разным делам, я направился к последней парте, где Новенькая как всегда рисовала в тетрадке всякую сюрреалистическую жесть.
– Скажи честно, где ты берешь лосьон? – спросил я, присаживаясь рядом.
– Швейцарская фирма, я же говорила, – отмахнулась она.
– Да?
– Да.
Я встал и ушел. Мне расхотелось покупать какую-то разливную бодягу, да еще и по такой цене. Прыщей у меня сейчас не было, кажись, уже и не появятся. В конце концов, подростковый период на исходе, скоро прыщи сменит борода! Было обидно, что Новенькая не созналась. Я думал, мы сблизились.
А в четверг Серега засек Новенькую за производством. Он опоздал на урок и вышел на лестничную клетку, когда коридоры уже опустели. На первом этаже он заметил, что под лестницей кто-то тусуется, заглянул, а там – Новенькая. Дальше он рассказывал историю, перекосив лицо от омерзения. Она сидела по-турецки на полу, перед ней стоял флакон с воронкой в горлышке. Серега подошел как раз тот момент, когда Новенькая смачно сплюнула в воронку.
– Ты ей втащил? – спросили слушатели, вытаращив глаза.
– Да не… – неохотно ответил Серега, – че связываться с сумасшедшей.
(Позже я узнал, что он все-таки попытался на нее тогда наехать, но отхватил лоу-кик.)
Это был скандал. Все кривились, возмущались и орали. Я в основном прикалывался и напоминал, что волшебное средство, вообще-то, работает и жаловаться не на что. Таким образом я смог унять часть злопыхателей, однако Новенькой все равно достался десяток гневных жалоб и наездов.
Лешка навис над ее партой и потребовал деньги назад.
– Или я пойду к директору и все расскажу! – воскликнул он.
Новенькая поднялась и посмотрела на него сверху вниз.
– И что ты расскажешь? – спросила она холодно.
– Что… плевала…
– Иди-иди, расскажи всем, как размазывал по лицу мои слюни.
Лешка сжал кулаки и ушел весь красный. Все знали, что никуда он не пойдет. Никто никуда не пойдет – ни староста, ни хулиган, ни задрот, ни мажорчик, ни первая красавица класса (так называемая). Каждый пользовался лосьоном хоть раз, а потому не только не расскажет сам, но и не позволит другому.
Парни зачарованно смотрели, как к нам бежит Катька. Каблуки стучат, сиськи трясутся, волосы от злости стоят дыбом! Она подлетела к Новенькой и впилась в нее взглядом. Та не шелохнулась. Катька демонстративно стала двигать ярко-красными губами, собираясь плюнуть.
Все замерли.
Новенькая – наоборот. Ее рука метнулась к поясу, и в следующий миг в лицо Катьке смотрел нож.
– Только попробуй, – прошипела Новенькая, – и я тебе язык отрежу!
Катька побледнела, сглотнула накопленное, закашлялась, ее согнутая фигура быстро затерялась в толпе. Сама толпа тоже стала редеть. Больше никто не нарывался ни сейчас, ни потом. Впредь все обходили Новенькую стороной и общались только в случае крайней необходимости. Кроме меня.
После уроков все поспешили вон из класса, словно больше не могли терпеть ни секунды в одной комнате с Новенькой. Она собиралась неторопливо.
Я подошел к ней и вновь почувствовал эту струну напряжения и недоверия. Она смотрела с вызовом, хоть и еле стояла на ногах после тяжкого дня. Я протянул ей двести пятьдесят рублей. Она автоматически подняла руку, но замерла и подозрительно прищурилась. Я сказал:
– Один флакон, как обычно.
Ее зрачки расширились, щеки порозовели.
– Для тебя я сделаю бесплатно, – прошептала она.
– Вау!
– И кстати да, постоянному клиенту – бонус.
– Ты о чем?
Она плюнула мне прямо в лицо и рванула вон из класса. Из коридора донесся ее смех и удаляющийся топот.
***
Дорогой дневник, здравствуй.
Сегодня я умудрилась продать 5 литров слюней. Мои доходы возрастают каждый день. Как же я люблю заниматься бизнесом! Это еще приятнее чем избивать людей. Хотя, может, это знак, и это тоже стоит начать делать за деньги? Спасибо Боженька за еврейские и цыганские корни. Теперь я могу купить себе настоящую еду. И даже не придется опять воровать из супермаркета. Аллилуйя! (Охранник там меня уже заприметил, в прошлый раз еле удрала с куском сыра. И, может, не надо было дразнить его дополнительно и красться между рядами в черном плаще и шпионской шляпе и темных очках среди бела дня....) Но это все теперь не важно! Теперь я заживу как настоящий буржуй, и однажды даже куплю белую панаму и уеду в Рио де Жанейро, или еще куда-то, и никогда не вернусь обратно! Еще сменю фамилию. Зачем – неизвестно. На всякий случай.
А ещё я хочу рассказать один секретик...
У нас в классе есть товарищ, которому я ДАЖЕ отдала сегодня один флакон бесплатно... Это неслыханно, чтоб простой смертный удостоился вызвать у меня какое-то мало-мальское снисхождение (да простят меня духи). Неслыханно! Я возмущена. Ещё не хватало чтоб человек вызывал у меня теплые чувства! Надо завтра срочно его побить, чтоб не привыкал. Или буду плевать в него вместо приветствия каждый день! Точно. Так я смогу отработать меткость плевка, это ещё как может в жизни пригодиться!!!! С такими способностями я точно не пропаду. Даже мистер верблюд мне позавидует (зараза плюнул в меня в зоопарке). Неслыханно! Хотя было смешно. Ну ладно. Я сейчас пойду варить зелье. Нужно испытать кое какие штучки. Если дальше записей не будет – значит эксперимент не удался. Хи хи. Не дождетесь!
Двойное свидание
Перевесившись через подоконник, я смотрела на падающую почерневшую рукопись – огарок тетради, в которую я три месяца кропотливо записывала историю. Историю молодой женщины, чьей судьбе никто бы не позавидовал – я создала ее в не самые светлые часы моей жизни. И в момент, когда моя героиня решила сбежать из дурдома (как она там оказалась – никто в здравом уме не захотел бы знать), я решила сжечь тетрадь.
Сжечь просто так. Разве нужен повод, чтобы предать нечто огню? Сначала ты решаешь, что чему-то следует быть, а потом – не следует. Такова жизнь... Некоторые истории лучше никому не рассказывать, даже себе. Хотя это все равно что сжечь заживо несколько жизней, ведь все те герои были мне как друзья... Однако мне стало невыносимо наблюдать за ними, и я избавила их от ужаса существовать у меня на страницах.
Так кто же я, тиран или освободитель? Или же бездарь? "Бездарь!" – повторило эхо в голове. И вообще, зачем девочке в пятнадцать лет думать о таком? А о чем думают девочки в пятнадцать лет? Если судить по моим одноклассницам – вообще ни о чем.
"Бездарь…" – еще раз приглушенно раздалось эхо.
За тетрадкой в окно полетел очередной личный дневник. В розовой обложке с принцессами и серебряным сердечком посередине. Дым в моей комнатушке разъедал глаза. "Об этом никто не должен узнать", – соглашался мой разум с происходящим.
Все сжечь! Никто! Никогда!!!
Зажигалка – единственное, что оставил мне папа, – продолжала щелкать. Дыма в комнате становилось все больше, дышать невозможно. Кто бы мог подумать, что сжечь пять дневников и одну рукопись – это такая морока. Но выбрасывать это в окно в целом виде рискованно – вдруг кто-то прочтет! То, что есть и другие способы избавляться от предметов, меня не особо интересовало.
"Сегодня все будет так, как я захочу!" – сказала себе я. Отошла от окна и пнула ногой воздух без всякой причины. Легче от этого не стало, как и следовало ожидать.
Тучи сегодня были прекрасные – темнота всегда меня радовала. Отличный день. Лучший день. Для лучшего на свете свидания.
Одеться я должна шикарно. Но не так шикарно, как всегда, а по-настоящему великолепно. Выбору наряда я посвятила полчаса. Предвкушение, страх и волнение сменились немой решимостью. Маме я решила ничего не говорить, она все равно не поймет. Папа... Папа понял бы, но я решила молчать. Лучшей подруге я тоже ничего не сказала. Да и вообще никому. Хватит с меня болтовни. "О важных делах нечего болтать. Важные дела нужно брать и делать", – раздались в голове слова матери.
– Верно! – согласилась я.
На улице было прохладно. Неспеша, словно в замедленной съемке, я шла мимо людей: разговаривающих, задумчивых, уставших, серьезных. Каждый из них куда-то спешил по своим делам, каждый знал, куда идти. Я шла мимо деревьев с молодой листвой, мимо знакомых улиц, залитым блеклым закатным светом.
Как будто в первый раз. Черное шелковое полотно вечернего наряда змеилось вслед за шагами. Вкус горько-сладких духов окутывал меня как воздушное пушистое одеяло. Свежий воздух нес пряный аромат листьев, напахнуло жареным мясом – из открытого окна первого этажа. Переулки дышали весной и дождем.
Мне стало не по себе. Вот маленький киоск с хлебом и сладостями, разукрашенный в желтый цвет. Я подошла, достала из сумочки несколько купюр (последних, заработанных на "лосьоне") и попросила кусок вишневого торта. Обычно у меня никогда не бывало денег на сладкое (хотя я целую неделю способна есть один лишь сахар!), потому я просто иногда облизывалась, вспоминая вишнево-шоколадный вкус. С тех пор как я попробовала такой торт в гостях, он стал для меня воплощением мечты – неким символом свободы или того времени, когда я смогу делать все, что захочу. Вот это время и настало, а ценных бумажек осталось ровно на мечту.
Заключив торт в праздничную упаковку, приветливая продавщица вручила его мне. Я улыбнулась в ответ и пожелала ей хорошего вечера. Я и в самом деле хотела представить, что для кого-то этот вечер может стать хорошим.
Путь был долгим, но я этого не заметила. Как и не заметила, что половину пути прошла не одна.
Подойдя к старому шестнадцатиэтажному дому, я принялась рыться в сумочке, пытаясь нащупать отмычки. Весь мой "набор на всякий случай" пришлось перерыть с ног на голову, и вот связка блеснула в руке. Увы, удовольствия от взлома я не получила – дверь в парадную оказалась приоткрыта. Я юркнула в нее как вор.