Умницей будь, дочка,
Куплю тебе в подарок
Резинового пупса
Сестренка ей сказала
Я парня целовала
Ах, не купит мама
Резинового пупса
Вот лежу в могилке
В маленьком во гробике
А со мною рядом
Резиновый пупс
Ди перевела дух, когда прозвенел звонок, известивший об окончании уроков. Ей показалось, что ждала его целую вечность. Она вернулась в класс от медсестры, пропустив тест по грамматике, и Осей не улыбнулся ей, когда она садилась на свое место, он полностью игнорировал ее после того, что произошло. Она ощущала ледяное равнодушие с его стороны, когда они сидели бок о бок на уроке искусства и делали ко Дню матери открытки из картона, журнальных вырезок, папиросной бумаги, блесток, кухонных ершиков и прочих материалов, которые выдали на группу. Когда тебя не замечает твой сосед по парте, это особенно тяжело.
Искусство — предмет, которого Ди всегда ждала с нетерпением, мистер Брабант на время уступал место миссис Рэндольф, и атмосфера становилась более непринужденной, менее строгой. Можно было переговариваться с соседями, пока руки занимались работой. Миссис Рэндольф поощряла это. «Мы творим успешнее, когда мы спокойны и раскованны», — говорила она, и при каждом взмахе ее рук на запястьях позванивали мириады браслетов. Она красила губы ярко-красной помадой, которая вылезала за их края, захватывая паутинку тончайших морщинок вокруг. «Свет. И чувство. Вот к чему мы стремимся. Comme les Francaise». Миссис Рэндольф несколько раз бывала в Париже и любила напоминать об этом ученикам, пересыпая свои восторженные монологи французскими словечками.
Она хотела, чтобы все сделали для своих мам необычные открытки, а не просто нарисовали букетики цветов с подписью «С Днем матери, дорогая мамочка».
— Посмотрите на все эти вещи, которые можно использовать в открытке, — сказала она. — Почувствуйте их.
Она подбросила папиросную бумагу в воздух, перелистала журналы, встряхнула бутылочку с блестками.
— Поймайте вдохновение. Представьте свою маму и все, что она делает для вас, — добавила она, потому что вид у школьников был озадаченный. — Подумайте, как она вас любит, скольким жертвует ради вашего счастья. Выразите на этом клочке бумаге всю ту любовь к ней, которую вы сами чувствуете.
Миссис Рэндольф взяла один из тех белых бумажных квадратов, которые раздала им.
— Выразите себя и воздайте хвалу своей матери! Ah, l’amour pour la mere, c’est merveilleux!
Ах, любовь к матери — это чудесно!
Ди нервно хихикнула и взглянула на Оу. Он не поднимал глаз. Лицо его было суровым, глаза прикованы к открытке. Ди закусила губу и посмотрела на Пэтти, которая надула губы в знак сочувствия.
— Как твоя голова? — спросила она многозначительно и кивнула в сторону Оу, как бы напоминая Ди, что ей положено на него сердиться.
Сидевший рядом Осей вздрогнул, как от боли.
Очень своевременное напоминание. Ей положено сердиться — у нее на то есть полное право. Он толкнул ее, сделал больно, причем несправедливо. Он не извинился, хотя должен бы. Ей положено уничтожить его взглядом, потребовать, чтобы ее пересадили, избавили от необходимости сидеть рядом с ним и демонстративно занять другое место — может, пустующее место Каспера в соседнем ряду. Другие девочки на ее месте именно так и поступили бы. Бланка бы устроила шумиху, на законном основании разыграла спектакль и наслаждалась им.
Но Ди совсем не сердилась, она чувствовала себя виноватой — как будто это ей полагалось извиниться перед ним, а не наоборот. Он был вправе разозлиться на нее, закричать и оттолкнуть. Он был чернокожий, и весь день к нему относились как к чернокожему, не так, как отнеслись бы к новенькому, будь он белым. Ди осознавала, что и у нее он вызвал интерес потому, что был черным, а это не самая достойная причина — любить кого-то из-за цвета кожи. Она смотрела на его руки цвета кофе, который ее отец пьет по утрам, Осей вырезал ножницами из красного картона фигуру, похожую на кривобокое сердце. Ногти у него были удлиненной формы, ярко-розовые.
— Ди?
Пэтти окликнула ее, и Ди вздрогнула.
— Я в порядке. Голова не болит, — ответила она и схватила голубой ершик, даже не представляя, что будет с ним делать.
— А тут у нас кто? — Миссис Рэндольф взмахнула руками над их партой. — Ты, должно быть, новенький. Иначе бы я тебя точно запомнила!
Она улыбнулась Осею. На больших передних зубах отпечаталась красная помада.
Осей перестал резать картон, но не поднял глаз.
— Да, мэм.
Миссис Рэндольф рассмеялась:
— Не надо разговаривать со мной так официально! Как тебя зовут?
— Осей.
— Какое интересное имя! А меня, Осей, можешь называть Кэй. — Миссис Рэндольф все время пыталась приучить учеников обращаться к ней по имени. Никто, однако, не слушался.
— Здесь у нас нет начальников. В искусстве не бывает начальников. Это чистое самовыражение. И сегодня мы выражаем любовь и уважение к нашим мамам. Что ты хочешь изобразить на своей открытке?
Ди хотелось сказать ему, чтобы не волновался, что миссис Рэндольф обрушивает свое ошеломляющее внимание на каждого по очереди. Нужно просто сжать зубы и перетерпеть, а когда она, как волна, покатится дальше, откинуться на стуле и пошутить над ней за ее спиной. Но, конечно, Ди не могла сказать ему ничего сейчас, когда он так явно отвергал ее.
Осей посмотрел на миссис Рэндольф и ответил:
— Я вырезаю клубнику для мамы. Это ее любимая ягода.
У Ди похолодело в животе. Миссис Рэндольф захлопала в ладоши:
— Потрясающе! Выбрать то, что она любит — великолепная идея! Главное, не сковывай свою фантазию. Не обязательно вырезать ножницами. Если хочешь, можешь просто рвать бумагу пальцами, и так придать ей форму клубники! Хочешь рвать пальцами?
Похоже, ровные линии и аккуратные работы вызывали у миссис Рэндольф тревогу, в отличие от сумбурных и неряшливых творений.
Осей опустил голову и продолжил резать картон.
— Я лучше ножницами.
— Конечно, конечно! — поспешно воскликнула миссис Рэндольф. — Супер! А ты, Ди, что делаешь? Как ты поздравишь свою маму?
— Я… я… — Ди теребила в руках ершик и согнула его так, что образовался пушистый шарик. Она понятия не имела, что сделать для мамы. Миссис Бенедетти была не из тех мам, которых «поздравляют».
— Черника! — вскричала миссис Рэндольф. — Это любимая ягода твоей мамы? Возможно, у нас будет фруктовая корзинка. Осей, ты задал моду!
Она с надеждой взглянула на открытки Дункана и Пэтти, рассчитывая, наверное, увидеть там бананы или апельсины. Но Дункан спал, положив голову на руки. Если мистер Брабант никогда не разрешил бы Дункану спать в классе, то миссис Рэндольф была более снисходительна. Пэтти лихорадочно мастерила из папиросной бумаги цветок, такой девочки делали в прошлом году с другой преподавательницей искусства, которая придерживалась более традиционных взглядов. На мгновение у миссис Рэндольф сделалось такое лицо, будто она сейчас выхватит у Пэтти из рук цветок и порвет его. Вместо этого она широко улыбнулась и перешла к другой парте.
— А что у нас здесь? Мамины любимые овощи? — Она рассмеялась своим оглушительным смехом, и Ди вздрогнула.
Если бы вернуться назад, в самое начало дня, когда Дункан не спал, а они с Осеем еще были счастливы вместе, то они вчетвером — даже чопорная Пэтти — могли бы здорово посмеяться над миссис Рэндольф, пародии на нее подолгу передавались из уст в уста и становились школьным фольклором. Но вместо этого они молчат, упорно трудятся над открытками, пока все одноклассники от души веселятся, Ди это слышала.
Пэтти попросилась в туалет, а по возвращении не села на место, избегая своих мрачных соседей, а бродила с другими ребятами по классу, сравнивала, у кого какие цветы. Ди хотела позвать ее обратно или разбудить Дункана, чтобы между ней и Осеем был кто-то третий, какой-нибудь посредник. А то им с Осеем приходилось сидеть, словно аршин проглотили, и делать вид, что не замечают друг друга.
Уголком глаза она видела, что открытка Осея обретает законченность — на обложке букет из трех клубник, белый картон покрашен в такой же розовый цвет, как пенал. На развороте Осей написал очень официальное поздравление своим европейским почерком, с длинными петлями букв: «Дорогая мама, желаю тебе счастливого Дня матери. Твой сын Осей».
Может, Осей злится из-за розового пенала? Ди ломала голову, где он может быть. Она исподтишка проверила свою парту, когда вернулась из медкабинета, в надежде на то, что вдруг он там окажется, но напрасно. Хотя Осей не поворачивал головы, она догадывалась — он понимает, что она ищет. Может, она выронила его где-то? Надо поискать в ящике для потерянных вещей.
За десять минут до окончания уроков миссис Рэндольф хлопнула в ладоши, попросила учеников положить сделанные открытки на парты, обошла класс и осмотрела все работы, а потом отдала команду приступать к уборке. Ди с облегчением вскочила из-за парты. Последние полчаса показались ей наказанием за неизвестное преступление, которое она совершила, сама того не ведая. Она смастерила дурацкую открытку с черникой на обложке, хотя ее мама чернику в рот не брала. Выглядело так, словно она слизала открытку Осея.
Осей тоже, похоже, еле дождался, когда можно будет выйти из-за парты. Восхищаясь цветами из папиросной бумаги, а также нарисованными цветами и фруктами (овощей не было), Ди все время отслеживала, где находится Осей. Вдруг он исчез из поля зрения, и она обнаружила его в читальном уголке, он сидел на бинбэге и листал журнал «Мэд», оставленный кем-то.
— Осей, сейчас нужно прибираться, чтобы успеть до звонка.
Он только кивнул головой, поднялся и побрел к парте. Ди вспомнила, как уверенно он двигался утром по двору. Куда подевалась эта уверенность?
Когда они вместе убирались, бросая бумагу, карандаши, тюбики с клеем и ершики в картонную коробку, Осей тихо сказал:
— Встретимся во дворе после уроков.