— Род-то? Ничего. Он вообще ничто, пустое место.
Оу посмотрел на Рода, который теперь ковылял к пиратскому кораблю.
— Не похоже. Чего ему надо от меня?
Иэн повис на руках.
— Роду нравится Ди. Поэтому он ревнует. Ревность — зеленоглазое чудовище, как выражается мой отец. И… — Иэн оценил момент и решил забросить пробный шар. — Он ей тоже нравится.
Оу напрягся, глаза стали дикие.
— Что? Он ей?
Иэн улыбнулся. Оу находится в таком состоянии, что поверит чему угодно — даже тому, что такое жалкое ничтожество, как Род, может интересовать Ди.
— Похоже, ты ошибся с выбором. Я тебя предупреждал.
Оу скрестил руки на груди и вцепился ладонями в подмышки. Казалось, он пытается задушить свою ярость.
— Она сама меня выбрала, — сказал он и помолчал. — Она сейчас придет сюда. Я хотел сказать ей, что все в порядке. Что я больше не сержусь. Но как я могу ей верить, как?
Он посмотрел на Иэна так, словно ждал от него каких-то доказательств, чтобы разрешить свои сомнения.
Иэн с готовностью протянул их.
— А пенал, ты забыл? Как он оказался у Каспера?
Произнося эти слова, он отдавал себе отчет, что история с пеналом работает лишь до тех пор, пока никто не задаст вопроса. Как только Оу или Ди спросят Каспера или Бланку, откуда взялся пенал, участие Иэна тут же откроется и вся интрига рассыплется. Это слабое место его стратегии — необходимость самому участвовать в ее осуществлении. Поэтому удар нужно нанести немедленно — удар настолько сокрушительный, чтобы его последствия были необратимы, даже после того как роль Иэна всплывет на поверхность. В этот момент из школы выбежала Бланка и завернула за угол, где ее поджидал Каспер. Когда они обнялись, Бланка бросила рюкзак на землю. Пенал с клубничками, засунутый в передний не застегнутый карман, был хорошо виден.
— А что Ди сказала, когда ты ее спросил про пенал?
Лицо Оу помрачнело.
— Сказала, что забыла дома.
— Ну вот, сам видишь. — Иэн кивнул в сторону Бланки и рюкзака с пеналом. — Почему Ди соврала тебе? Может, считает — можно вешать тебе лапшу на уши, и ты все проглотишь? Потому что ты тупой?
Он не добавил «и потому что ты черный». В этом не было необходимости — Оу сам достроил логическую цепочку. Его душевный крах происходил на глазах — как будто оседал песчаный замок на берегу.
— Не говори так.
— Я просто честно говорю, что думаю. Ди вообще-то хорошая. Я просто пытаюсь понять, почему она так поступает, что у нее в голове происходит. Она никогда не имела дела с чернокожими, сам понимаешь. Может, она пробует тебя на вкус, как новый сорт мороженого.
Оу закрыл глаза.
Хватит, — подумал Иэн. — Я сказал достаточно. И момент выбрал самый подходящий.
— А вот и Ди, — сказал он. — Оставлю вас, ребята, одних.
Когда раньше в школе что-то говорили или делали — подбрасывали бананы ему на парту, ухали, как обезьяны, перешептывались, что от него странно пахнет, или спрашивали, были ли его бабушка с дедушкой рабами, — Осей сохранял достаточную дистанцию, которая смягчала удар, и не испытывал боли. Частенько он мог даже посмеяться над этим — пересказывая потом все Сиси и забавляясь тем, как невежественны и неоригинальны люди в своих предрассудках. «Неужели они не могут выдумать что-нибудь поинтереснее, чем обезьяна? — спросил он сестру. — Почему бы им не сравнить меня с пантерой? Она темнее, чем обезьяна».
Сиси усмехнулась. «Потому что белые боятся черных пантер». Она подняла кулак в традиционном приветствии.
В каком-то смысле расизм, основанный на открытых оскорблениях, переносить было легче. Ранили более тонкие детали. Например, когда ребята, которые дружили с ним в школе, не приглашали к себе на день рождения, куда позвали весь класс. Когда при его появлении обрывали разговор, и в комнате повисала пауза. Когда после скользкого замечания следовало уточнение: «Я не про тебя, Осей. Ты совсем другой». Или высказывания типа «Он черный, но не дурак» и неспособность понять, почему это оскорбительно. Заявления, что он хороший спортсмен, потому что — ну, вы знаете — все черные такие, а еще что он хороший танцор или потенциальный преступник — по этой же причине. Или манера говорить про Африку, будто это одна большая страна. Сваливают всех чернокожих в одну кучу, словно Мухаммед Али не отличается от Джо Фрэзера, Тина Тёрнер от Ареты Франклин, а Флип Вилсон от Билла Кросби — хотя они совершенно не похожи друг на друга.
На себя он сердился гораздо больше, чем на Ди. На короткое время — всего лишь на одно утро — он ослабил бдительность, позволил себе думать, что Ди не такая, как все, что он понравился ей сам по себе, а не из-за внешних признаков — черный, необычный, экзотика и все прочее, неизведанная область, которую интересно исследовать. Он смотрел, как она идет к нему через школьный двор, и его чувства скакали зигзагом от обиды к злости и сожалению. Гораздо приятней пропустить слова Иэна мимо ушей — и тогда он сможет по-прежнему испытывать благодарность Ди за ее интерес и заботу, отвечать ей тем же, радоваться ее красоте. Но разве можно забыть про пенал с клубничками? Про эту ложь, которая изменила все в их отношениях. Он ведь открыл Ди свою душу, а, выходит, ей нельзя доверять. Ему вдруг захотелось, чтобы Сиси оказалась дома, и он бы спросил ее: «Почему так трудно быть черным?»
«Возвращайся в Африку, малыш, — ответила бы она. — Там быть черным нормально, а смеются над белыми». Какая соблазнительная идея. И родители наверняка согласятся, если он попросит отдать его в школу-интернат в Гане.
— Привет, — сказала Ди, она подошла и стояла рядом, неуверенная, испуганная.
Оу скривил губы в недоброй ухмылке:
— Где ты пропадала? — Его вопрос прозвучал даже более надменно, чем он хотел.
— Нигде. Искала кое-что… в ящике с потерянными вещами. — Она ответила неохотно, уклончиво и жалобно.
— А что ты потеряла?
Последовала пауза, из которой он понял все, что хотел понять. Пока она придумывала ответ, ее лицо говорило лучше слов. Еще одна ложь в придачу к первой.
— Этот, как его… свитер. Думала, что забыла его на площадке, когда прыгала через скакалку вчера.
— Нашла?
— Нет.
— Может, дома оставила.
Ди молчала.
— А ты точно искала свитер? Может, что-то другое?
Ди замерла.
— Что ты хочешь сказать?
Осей кивнул в сторону Бланки и Каспера. Она сидела у него на коленях, обнимала его за шею, они болтали и смеялись, и Осей почувствовал, как острое копье зависти вонзилось в сердце при виде их счастья.
— А при чем тут они?
— Посмотри на рюкзак Бланки.
Ди прищурилась.
— А что я должна увидеть?
Сложно с такого расстояния разглядеть что-нибудь, если не знаешь, что должен увидеть.
— Залезь повыше — будет лучше видно.
Осей подтянулся на перекладине «джунглей».
Ди колебалась, стоя внизу.
— Почему ты просто не скажешь мне, что там?
— Лезь сюда, — настаивал Осей.
Она продолжала стоять, отказывалась подчиниться.
— Ди, если ты не залезешь сюда…
Ди начала карабкаться, медленно и осторожно, пока не залезла на самый верх, и там села на перекладину, крепко схватившись за две другие.
— Я залезла сюда как-то раз в четвертом классе. Мистеру Брабанту пришлось меня снимать.
Она посмотрела на него с надеждой, которая сменилась огорчением, когда Осей ничего не ответил.
— Я сюда залезла ради тебя — это многое значит, — добавила она. — Так куда мне смотреть?
— Вон туда. Посмотри, что у Бланки в кармане рюкзака. Может, ты это искала?
Ди долго всматривалась вдаль, потом сжала перекладины еще сильней.
— Как он к ней попал?
— Ты сказала, что забыла его дома во время обеда.
— Я так думала.
— Правда?
Ди вздохнула.
— Я не знала, где он.
— Значит, ты соврала мне.
— Я… я надеялась найти его… думала, что забыла его где-то и найду. Я не хотела огорчать тебя, потому и не сказала, что потеряла пенал.
— Значит, ты пенал искала в ящике с потерянными вещами.
Ди кивнула.
— Я же знаю, что это пенал твоей сестры и ты им дорожишь. Я искала его, зачем же было говорить тебе, что он потерялся.
На мгновение Осей поверил. Ему очень хотелось поверить ей, а у нее был искренний и огорченный вид. Тут он краем глаза заметил сцену — Иэн сидит на краю пиратского корабля рядом с Родом, они свесили ноги и раскачивают ими туда-сюда.
— Слова, слова, слова.
— Это правда!
— Тогда как же он попал к Бланке?
— Понятия не имею. Давай спросим у нее.
— Незачем. Я и так знаю. Каспер подарил его Бланке, а ты — Касперу. Ты подарила пенал моей сестры какому-то парню.
— Нет! С чего мне дарить его Касперу?
— Вот и я хочу знать. С чего тебе дарить его Касперу?
Она посмотрела на него с недоумением и досадой из-за этого дешевого трюка — он повторил ее собственные слова. Не будь он так зол, ему стало бы стыдно за себя.
— Ты обманываешь меня, да? Ты ходишь с Каспером.
— Что?
— Вы же ходите с ним. Все, наверное, знают и потешаются, как ловко ты обвела чернокожего вокруг пальца. — Он окинул взглядом школьный двор, который превратился в поле битвы, полное врагов.
— Осей, нет!
— Иэн — единственный честный человек, сказал мне правду. Открыл мне глаза на все.
— Иэн? Вот, значит, кто… — Недоумение на ее лице сменилось озарением. Она встряхнула головой. — Тебе следует знать, что Иэну нельзя верить. Если он что-то говорит, это неспроста, значит, ему это выгодно.
— Не вали с больной головы на здоровую.
— Но… — Ди постаралась взять себя в руки. — Осей, я никогда не ходила с Каспером, — медленно сказала она. — Я знаю его всю свою жизнь, но никогда не чувствовала к нему того, что чувствую — что чувствовала — к тебе. И потом, взгляни.
Она указала на Каспера с Бланкой.
— Ты же сам видишь, что он с Бланкой.
Осей слушал ее дрожащий от напряжения голос. Помолчал, потом открыл рот.