31.
Думается, что архитектурными исследованиями Успенской церкви Колмова монастыря (которая считается основанной в 1310 г.) в дальнейшем будет возможно проверить изложенный здесь вывод о ее более позднем сооружении, уточнив дату ее первоначальной постройки.
Известие Новгородской IV летописи, цитированное выше, было повторено составителем Новгородской III летописи, где оно оказалось сплавленным с другим любопытным для нас сообщением: «В лето 6903. Исак Анцифе-ровичь постави церковь камену Собор святого Михаила архангела в Аркаже монастыре, а брат его Юрьи Анци-форовичь поставил церковь каменну Успение пресвятеи Богородицы, напредь святого Михаила архангела, в лето 6900, и монастырь устроиша» зг. Источник первой части этого текста обнаруживается в рассказе Новгородской I летописи под 1395 (6903) г.: «Того же лета постави Исак Онкифов церковь камену Збор святого Михаила в Аркажи монастыри»33. Превращение Исака Акинфиеви-ча в Онцифоровича совершилось под пером сводчика, который сопроводил свою ошибку произвольным генеалогическим построением.
Забота Юрия Онцифоровича об устроении Колмова монастыря отмечена и сообщением Новгородской III летописи еще об одной его монастырской постройке. В рассказе о смерти Юрия приведен список связанных с его инициативой новгородских церквей, в котором на первом месте назван Троицкий храм (трапезная) в Колмовом монастыре 34.
Принимая во внимание особую связь Юрия и его потомков с Колмовым монастырем, который всеми приведенными материалами характеризуется как родовой монастырь боярской семьи, находящейся с ним в отношениях ктиторства, мы вправе ожидать, что и в дальнейшем строительстве этого монастыря руководящая роль будет принадлежать потомкам Юрия — его сыновьям и внукам, его роду, который, по свидетельству духовной Орины, «живет» на Колмове. В этой связи решающее значение имеют два летописных свидетельства.
Новгородская I летопись под 1419 г. приводит сообщение, повторенное потом в Новгородских IV и III летописях, об очередной колмовской постройке: «а Михаила Юрьевич note 1 церковь древяну святого Михаила на Колъмов. е»35. Речь в этом сообщении идет о мирской церкви архангела Михаила, стоявшей на Колмове вне монастырской ограды. Это свидетельство уже приводилось Арциховским в обоснование вывода о родственной связи Михаила Юрьевича и Юрия Онцифоровича, однако исследователь опирался лишь на территориальную близость Колмова к Неревскому концу, а не на материалы
0 семейном строительстве в этом монастыре.
Другое свидетельство более красноречиво и более важно в связи с нашими наблюдениями. Под 1423 г. летописи рассказывают еще об одной колмовской постройке: «и того же лета свершиша две церкви камены: святую Богородицю на Колмове и святого Якова на Лужищи» 36. Новгородская I летопись, из которой взят цитированный текст, не называет имени строителя Успенской церкви 1423 г. Нет этого имени я в повторивших то же известие Новгородских IV и II летописях37. Однако это имя сохранилось в одной западнорусской летописи, до сих пор, к сожалению, не изданной. Имею в виду «Сборник епископа Павла», представляющий собой выборку XV в. из новгородских летописей, ограниченную 1461 г. Исследовавший этот сборник А. А. Шахматов отметил некоторую избыточность его сведений сравнительно с Новгородскими
1 и IV летописями, восходящими к источнику «Сборника епископа Павла». К числу таких избыточных мест относится, в частности, сообщение 1423 г., сохранившееся в «Сборнике епископа Павла» в следующей редакции: «поставила Настасья Михайлова церковь камену святую богородицу Успенье на Колмови у монастыри» 38. Имя Настасьи Михайловой нам известно; оно имеется в берестяной грамоте № 307 и предположительно было связано с женой Михаила Юрьевича.
Мы видим, что в ранней истории Колмова монастыря тесно переплелись имена Юрия Онцифоровича, Михаила Юр ьевича и Настасьи Михайловой. Это переплетение тождественно переплетению имен адресатов берестяных грамот, найденных при раскопках на перекрестке Великой и Козмодемьянской улиц. Если вывод о принадлежности этих лиц к одной семье мог опереться на факт совместного обнаружения полученных ими берестяных грамот, то материалы колмовского строительства полностью подтверждают такой вывод, демонстрируя совместное участие Юрия, Михаила и Настасьи в монастырском строительстве, которое свидетельством других источников характеризуется как деятельность одной боярской семьи.
Сведения «Сборника епископа Павла» имеют определенную ценность и для уточнения дат берестяных грамот Михаила Юрьевича и его наследников. Позднейшие (по данным стратиграфии) грамоты Михаила Юрьевича залегают в слоях 3—4-го ярусов (1422–1446 гг.). В тех же слоях обнаружены и грамоты его наследников, причем контекст грамоты № 307, адресованной сыновьям и жене Михаила, не оставляет сомнений в том, что это письмо получено Настасьей уже в период ее вдовства. Стратиграфические показания берестяных грамот давали возможность сделать лишь весьма общий вывод о смерти Михаила Юрьевича в промежуток от 1422 до 1446 г. «Сборник епископа Павла» позволяет уточнить дату этой кончины. Михаил Юрьевич в последний раз упоминается в летописи под 1421 г., когда он был одним из представителей Новгорода на состоявшемся в январе указанного года Наровском съезде с Ливонским орденом 39. Но уже в 1423 г. монастырским строительством занята его жена. Очевидно, смерть Михаила Юрьевича может быть отнесена к самому началу 20-х годов XV в. и датирована временем между 1421 и 1423 гг.
Любопытно отметить, что это наблюдение подтверждает и хронологический вывод, касающийся духовной Орины. Будучи правнучкой Юрия, она приходилась внучкой Михаилу Юрьевичу (если, разумеется, у Юрия не было других детей, но о них источники не сообщают) и дочерью какому-то из сыновей Михаила — Андреяну или Миките. А эти последние, как показывает стратиграфия их берестяных грамот, жили во второй четверти XV в. Время деятельности следующего поколения этой семьи, таким образом, падает на третью четверть XV в.
3. Грамоты Максима
Предположения о том, что упомянутый в летописи под 1376 г. Максим Онцифорович был родным братом Юрия Онцифоровича, подтверждаются двумя аргументами. Во-первых, Максим упомянут в Клопском синодике среди других Мишиничей. Во-вторых, грамота № 370, найденная на усадьбе «И» в слоях 8-го яруса (1369–1382 гг.), адресована Юрию и Максиму. Можно добавить еще один аргумент. В грамоте № 300, полученной Михаилом Юрьевичем, упоминается «Максимов хором», в котором естественнее всего видеть хоромы Максима Онцифоровича40. Существование брата Юрия Онцифоровича по имени Максим, таким образом, не вызывает сомнений. Не до конца аргументированным представляется мне только предположение о принадлежности именно Максиму Онцифоровичу еще четырех берестяных грамот — № 91, 271, 272 и 279.
В пользу принадлежности этих четырех грамот Максиму Онцифоровичу говорят стратиграфические условия их находки (все они обнаружены также в 8-м ярусе) и социальная характеристика адресата, который занимал административную должность сотского (№ 279) и распоряжался зависимыми от него людьми (№ 272). Против этого определения оставшаяся неразъясненной концентрация берестяных грамот, адресованных Максиму, не на достоверной посадничьей усадьбе «Д», а на находящейся по другую сторону Великой улицы усадьбе «Е».
Для более полного решения этого вопроса целесообразно привлечь и другие грамоты, содержащие в своем тексте имя Максим. К их числу относятся три документа, в которых Максиму принадлежит авторство (№ 253, 177, 290).
Грамота № 253, содержащая распоряжения Максима ключнику о выдаче Емельяну зерна, каких-то вещей и процентов и о сборе старост, обнаружена на усадьбе «Е» в слоях 7—8-го ярусов (1369–1396 гг.) 41. Ее местонахождение и стратиграфическая дата полностью соответствуют данным четырех упомянутых выше грамот, полученных Максимом. Совпадает и социальная характеристика Максима, предстающего в грамоте № 253 феодалом-землевладельцем. Нет оснований разрывать комплекс грамот Максима, найденных на усадьбе «Е», и предполагать в авторе грамоты № 253 какое-то иное лицо сравнительно с адресатом грамот № 91, 271, 279.
Грамота № 177 происходит из слоев 9-го яруса (1340–1369 гг.) и найдена на усадьбе «И», т. е. вне только что обрисованного комплекса. Она написана Максимом и содержит распоряжение попу выдать ключи Фоме, а также послать куда-то Григория Онфимова *2. Арци-ховский не сопоставлял почерка грамот № 177 и 253, однако последовательное сравнение всех начерков обнаруживает, что оба эти документа являются автографами одного и того же лица. Автор этих грамот одинаково изображает «омегу», «еры», «добро» и все другие буквы, которые часто бывают снабжены характерными отсечками на концах линий. Интересно, что в обеих грамотах имя автора передано с ошибкой: «Маским».
Наконец, грамота № 290, адресованная Максимом Юрию и содержащая следующий текст: «Поклоно от Маскима ко Гюргю. Беи чело батку…», — найдена на усадьбе «Е», но в исключительно раннем слое 10—11-го ярусов (1299–1340 гг.). По поводу этой грамоты Арци-ховский писал: «Надо отказаться от искушения видеть здесь братьев Юрия и Максима Онцифоровичей. Стратиграфия этого не позволяет. Да и имя «Гюрги» слишком архаично»43. Однако сравнение почерка грамоты № 290 с почерком уже известного нам Максима — автора грамот № 177 и 253 — устанавливает, что и грамота № 290 написана той же рукой. И здесь, как в рассмотренных выше письмах, автор пишет свое имя с ошибкой: «Маским». Таким образом, мы имеем право не архаизировать грамоту № 290, а, напротив, связывать ее с лицом, жившим в середине и второй половине XIV в. Ведь два других документа, написанных тем же почерком, извлечены из слоев этого времени. Расхождение новой датировки (1340–1369 гг.) со стратиграфической датой (1299–1340 гг.) здесь может быть минимальным. Такие небольшие расхождения всегда возможны: грамоты затаптывались в грязь, попадали в небольшие, практически не прослеживаемые углубления и т. д. А если это так, то автор грамот № 177, 253 и 290 был современником Юрия Онцифоровича. Но грамота № 290 дает основание утверждать также, что написавший ее Максим был братом Юрия, своего адресата. Сама форма челобития с употреблением слова «батка» (отец) такова, что не оставляет сомнений в родственной близости автора и адресата письма.