т Великого камени на Долгии мох, на островок, а от островка на Ольховой ручей, по Ольховому ручью на глажевник, от глажевника по ручью по Вяду реку прямо в Великии порог, по Вяниды реке вверх до Никифоровы межи, от Никифоровы межи чрез Соколеи мох в Сар-озеро, из Сар-озера на Долгии остров в Долгии мох на Глубокий ручей по Симкинскую межу в Салмаксу реку, по Салмаксы реке вверх до бродища до Колголем-ского, от бродища по Григорьеву ниву, по Головскои мох чрез Пажскои мох прямо к Черному лесу, возле Черного лесу до Зыбучего мху по Гажье озерко, от озерка на Великии мох вкруг Пажскои губе на Кобылью гору, от Кобыльей горы возле озера до Пцына каменья прямо на озерка, от озерок на Перзуев ручей до Великого озера, подле Великого озера до Звеи реке. А в том ободе нету Луки сябра никого же. А на то послуси: Козьма Никифоров, Артемии Корнильев котельник, Есип Гаврилов, Тимофеи серебряник, Волос, Юрьи Соболев, Фешко Федоров, Назареи Савин. А писал Василеи, дьяк святого Дмитрея»27.
Мы видим, что документ утверждается только ссылкой на послухов, без участия чиновников государственного аппарата. Мировая старосты Азики заканчивается формулой: «А на то рядци и послуси: Леонтеи Остафье-вичь, Еремеи Кривцев, Терентии Водовиков, Нозарья Воиславлиц. А хто наступит на сии ряд, даст князю и посаднику дватцать гривен золота». Последняя фраза говорит о том, что в первой четверти XIV в. поземельные сделки входили еще в компетенцию смесного суда князя и посадника, а не владычного суда. Однако в данном случае до суда дело не дошло. Хотя Азика и приехал от своей братьи к князю Афанасию «на Василья на Матфе-ева». но «наставиле подвоискии, и не идучи к суду и уря-дилися рядом». Очевидно, что актовое оформление сделки, т. е. утверждение ее через суд, ставшее вскоре обязательным, до поры до времени требовалось только в случае возникновения конфликта, не разрешимого мирным путем, что, по-видимому, и является основой употребления так называемых «бессудных грамот».
Замечу, что после перехода поземельных дел в компетенцию суда владычного наместника гарантийная формула «даст князю и посаднику» никогда больше не употребляется, закономерно сменившись формулой «даст князю и владыце»28.
Мировая Азики и ободная Луки Варфоломеевича фиксируют покупки боярами обширных владений у сельских общин, т. е. относятся еще к тому этапу, когда шло первоначальное освоение свободных территорий. Разумеется, возникновение подобных сделок теоретически возможно и в более позднее время, коль скоро в незначительном количестве такие территории сохраняются и до момента инкорпорации Новгорода в состав Московского государства. Однако достаточно показательным оказывается уже отмеченное обстоятельство: ни одного акта покупки земли у общины среди сотен поземельных документов XV в. нет.
На особый характер первой половины — середины XIV в. в истории новгородской вотчинной системы указывают и все рассмотренные выше генеалогические материалы.
Меньше всего мы смогли узнать о сельском землевладении Мишиничей. Однако любопытно, что основной массив завещанных Ориной Колмову монастырю земель составлен волостью на Паше и в Тайболе, т. е. землями, купленными ее предком Лукой Варфоломеевичем во второй четверти XIV в.
Существенной основой землевладения Онаньиничей и потомков посадника Федора Тимофеевича, включая Шенкурских, является Шенкурский погост, купленный их предком Василием Матвеевичем в первой четверти XIV в., и Кокшенгский погост, присоединенный к семейным владениям несколько позднее, но в пределах того же XIV в. Однако и остальные владения этого рода подвергаются первым семейным разделам только в середине — второй половине XIV в., что говорит о недавнем возникновении этой крупной вотчины.
То же наблюдение может быть сделано и относительно феодалов небоярского происхождения с Рогатицы — Немых, Опариных, Боеоволковых и других членов этого рода, которые являются участниками многочисленных семейных разделов нескольких достаточно обширных волосток, сохранявших свою целостность при их общем предке Якове, жившем не позднее первой половины XV в.
К XIV в. относится начало формирования вотчины Мартемьяновых. Целиком этой вотчиной владел Савелий Григорьевич — дед (или прадед) Василия Федоровича, действовавшего в 20-х годах XV в.
Во всех рассмотренных случаях мы видим, что достаточно характерным видом первоначального вотчинного владения было обладание значительной территорией, равной целому погосту или по крайней мере заметной части погоста, а чересполосица участков в некогда едином владельческом массиве возникает как следствие перераспределения земель в ходе наследственных разделов. Замечу кстати, что в тех случаях, когда первоначальная вотчина совпадает с погостом или с его значительной частью, обояривание черной волости не приводит к разложению общины, а, напротив, консервирует ее как систему разруба вотчинных и государственных доходов.
Если относительно землевладельцев небоярского происхождения можно уверенно говорить, что приобретение вотчины Савелием Григорьевичем или Яковом тождественно переходу этих лиц в сословие землевладельцев, очевидно, житьих — из другого сословия — купеческого, ремесленного и т. п., то вопрос о возможной сословной трансформации Мишиничей и Василия Матфеевича достаточно сложен. Мы не смогли установить достоверных предков этих бояр. Сведения о Мишиничах восходят только к концу XIII в.; происхождение Василия Матфеевича, действовавшего в начале XIV в., остается пока неизвестным. Поэтому теоретически допустимо предполагать, что боярские роды Мишиничей и Василия Матфеевича вообще возникают только в конце XIII в. Иными словами, видимая изначальность их вотчин в начале XIV в. является частным фактом истории конкретных боярских родов, а не отражением более широкого процесса, характерного для вотчинной системы в целом. Можно иначе формулировать эту проблему. Если Мишиничи только на рубеже XIII–XIV вв. становятся крупными вотчинниками, но их предки были боярами и в предшествующие столетия, то в чем тогда состояла экономическая основа боярства в это раннее время? Естественно, то же касается и рода Василия Матфеевича. Следовательно, перед нами стоит один из самых существенных вопросов новгородской истории — кто же такие были бояре?
2. Проблема пределов кастовости новгородского боярства
Общие наблюдения над историей новгородского боярства позволяют формулировать характеристику этого сословия следующим образом. Боярство составляло высший слой новгородского общества, владевший на протяжении'всего периода существования республики правом занятия главной республиканской должности — посадника. Ни обладание купеческими капиталами, ни обладание значительными вотчинами не сообщало владельцу этих капиталов или этих вотчин права стать посадником, если он не был боярином. Следовательно, принадлежность к боярству не определялась экономическим положением человека или семьи, а зависела от другой причины. Поиски этой причины приводят к однозначному решению — новгородские бояре составляли непополняе-мую касту аристократов и были обязаны своей сословной принадлежностью только происхождением от родо-племенной старейшины древнейшего периода новгородской истории, от той сословной верхушки, которая консолидировалась в замкнутую касту еще на протогосу-дарственной стадии.
Эта характеристика достаточно давно сложилась в литературе, но она не является единственной. Ей противостоит высказываемое иногда мнение о том, что упоминаемые в летописи и других источниках копорские князья, Валиты и двинские бояре, якобы принадлежавшие к сословию бояр, были включены в него в. XIV–XV вв., не имея связи с древнейшей аристократической основой новгородского боярства. Рассмотрим подробно эту проблему, прежде всего на материалах, касающихся копорских князей.
Под 1394 г. Новгородская I летопись, рассказывая о походе новгородцев на Псков, упоминает «князя Ивана
Копореискаго»: «Того же лета ходиша новгородци ко Пьскову ратью и стояша под городом неделю; и в то время учинися бои в заизде новгородцам с пьсковици. и убиша ту князя Ивана Копореискаго и Василья Федоровича, а иных паде с обе стороне бог весть; и отъидоша новгородци от города, а со пьсковице в розмерьи» 29. Аналогичный рассказ содержится и в псковских летописях: «Того же лета, месяца августа в 1 день, приидоша — йовогородци ко Пскову ратью в силе велице, и стоаша у Пскова 8 дней, и побегоша прочь нощью посрамлени, милостью святыа троица; тогда и князя Копореиского убиша Ивана, под Олгиною горою, и иных бояр много на Выбуте избиша, а иных изымаша, а порочная верет-нища и пущичи, чим Ся били, пометаша, при владыце Иване, при посаднике Еске, при тысятцком Никитьи» 30.
Еще один копорский князь упомянут в летописных списках новгородских тысяцких: «Елисеи Костянтинович князь Копореискыи»31. Относительно этого тысяцкого В. Н. Вернадский полагал, что он идентифицируется с тысяцким Олисеем, известным по документам 1371–1373 гг.32 Такое отождествление неверно: тысяцкий Оли-сей 1371–1373 гг. идентичен упомянутому в тех же списках прежде Елисея Костянтиновича Олисею Онаньиничу. Имя же Олисея Костянтиновича встречено в пергаменной грамоте Великого Новгорода о рассмотрении жалобы Бориса Кижанинова: «От посадника новгороцкого Олександра Фоминица и от тысяцкого Олисея Костянти-новица, от всего Великого Новагорода к риским посадникам и ратманом и всим добрым людем. Послали есмя к вам Бориса Кижанинова про его обиду, и вы есте обыскали с местерем по крестному целованью»33. Грамота сохранила и две вислые восковые печати с именами посадника и тысяцкого34.
Датируется этот документ именем посадника Александра Фоминича Царько, умершего в 1421 г.35, но владевшего посадничьим титулом еще в 1398 г., что зафиксировано записью в служебной Минее: «В лето 6906-е написана бысть минея сии к Рождеству Христову на сени повелениемь архиепископа владыце Ивана при посаднице Александре Цесари. В то время послаша новгородьци за Волок рать. А писал Григор Ярославець»