36.
О степенном посадничестве Александра Фоминича (а оно подразумевается грамотой о Борисе Кижанинове) известно под 1404 г., но тогда он руководил Новгородом совместно со степенным тысяцким Кириллом Дмитриевичем, а не с Олисеем Костянтиновичем37. Поэтому наиболее вероятной датой грамоты, упоминающей степенного тысяцкого Олисея Костянтиновича, является 1398 г.\ когда Александр Фоминич также владел степенью, как это очевидно из записи в Минее38.
Под 1435 г. Псковская I летопись упоминает несомненного сына Олисея Костянтиновича — Антипа: «При-ехаша послы из Новагорода Антип Олексеев сын копор-ского князя от владыцы Великого Новагорода и Пскова Еуфимия и от всего Великого Новагорода» 39; Заметим, что Антип называется уже не копорским князем, а только сыном копорского князя.
Наконец, еще одно — самое раннее — свидетельство о копорских князьях содержится в летописях под 1386 г. в рассказе о походе на Новгород Дмитрия Донского: «И тогда поставиша новогородци острог, по спу хоромы, а князь Патрекеи Наримантович да князь Роман Юрьевичи с Копорьскими князи бяше в городе» 40.
Кто же были «копорские князья», известные только в 80-х и 90-х годах XIV в., представители которых бывали магистратами Новгорода? Пытаясь ответить на этот вопрос, Н. И. Костомаров считал их кормлеными князьями, «называемыми копорскими потому, что им Копорье дано было для кормления»41. Против такой постановки вопроса решительно возражал В. Н. Вернадский, говоря, что «этот взгляд нужно признать ошибочным, основанным на поверхностном изучении источников». По мнению Вернадского, «в князьях копорских нужно видеть местных феодалов, руководителей води, имевших свою резиденцию в Копорье. Вероятно, наличием местных феодальных князей нужно объяснять и тот любопытный факт, что Гедиминовичам в «кормление» предоставлено было «пол-Копорья» — вторая половина Копорья была сохранена за копорскими князьями»42.
Построение Вернадского представляется мне весьма ответственным. Оно касается принципиального вопроса о пределах кастовости новгородского боярства. Выше было отмечено, что наблюдения над материалами общественно-политической истории Новгорода как будто ведут к мысли о непополняемости боярского сословия извне. Оно уходит корнями в древнюю племенную знать, расширяясь только наследственностью. Могла ли эта каста увеличиваться введением в нее местных, провин-цйальных феодалов — водских или карельских — в эпоху, когда внутренняя жизнь Новгорода включала в виде постоянного фактора ожесточенную борьбу за власть кончанских боярских группировок, каждая из которых давно уже была консолидированной? Для правильного ответа на этот вопрос необходимо внимательно рассмотреть всю проблему княжеских кормлений в Новгородской земле, начав, однако, с истории возникновения самого Копорья.
Город Копорье был основан в 1240 г. «немцами» на месте древнего погоста: «Тон же зимы придоша Немци на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на них възложи-ша, а город учиниша в Копорьи погосте»43. В 1241 г. вызванный новгородцами Александр Ярославич пошел «на город Копорью, с новгородци и с ладожаны и с Корелою и с Ижеряны и взя город, — а Немци приведе в Новъгород, а инех пусти по своей воли; а Вожан и Чюд-цю переветникы извеша»44.
В 1279 г. «испроси князь Дмитрии у Новагорода поставите собе город Копорью, и ихав, сам сруби». На следующий год «князь великыи Дмитрии с посадником Михаилом и с болшими мужи, шедши, обложиша город камен Копорью»45. В 1282 г., утратив великое княжение, Дмитрий Александрович пытался обосноваться в Копорье, но встретил вооруженное сопротивление новгородцев и их союзника князя Довмонта46. В 1297 г. «поста-виша новгородци город Копорью»47.
В 1333 г. в Копорье впервые упоминается кормленче-ская волость: «Сем же лете въложи бог в сердце князю Литовьскому Наримонту, нареченому в крещении Глебу, сыну великого князя Литовьскаго Гедимина, и приела в Новъгород, хотя поклонитися святей Софеи; и послаша новгородци по него Григорью и Олександра, и позваша его к собе; и прииха в Новъгород, хотя поклонитися, месяца октября; и прияша его с честью, и целова крест к Великому Новуграду за один человек; и даша ему Ладогу, и Ореховый, и Корельскыи, и Корельскую землю, и половину Копорья в отцину и в дедину, и его детем»48.
Принятие Нариманта Гедиминовича в качестве служилого князя произошло во время жестокого размирья Новгорода с Иваном Калитой, и политический смысл этой акции очевиден. Примирение с Москвой было достигнуто уже в следующем, 1334 году, что, по-видимому, и вызвало отъезд Нариманта в Литву, который, однако, не сопровождался отказом от кормления. Во всяком случае, когда в 1338 г. на Водскую землю напали немцы, копорьянами руководил некий Федор Васильевич, «князь же Наримант бяше в Литве, и много посылаша по него, и не поеха, нь и сына своего выведе из Орехового, име-немь Александра, токмо наместьник свои остави»49. На-римантов наместник в Орешке упоминается в дальнейшем под 1347 г.50
Следует обратить внимание на то, что уже к 1333 г. другая половина Копорья оставалась вне сферы власти Нариманта, т. е. ее статус был иным. Как уже отмечено, Вернадский в эту половину «испоместил» местных вод-ских князьков, связывая с ними и титул копорских князей. Однако уже на этой стадии рассмотрения проблемы такое предположение' кажется несколько противоречивым. Мы видели, что в 1279 г. Копорье строится как княжеский городок, в 1280 г. как совместное укрепление князя и посадника, т. е. как государственная крепость, в 1297 г. тоже как новгородское предприятие. Чтобы за частью этого городка закрепились какие-то иммунитет-ные права до того, как другая его часть была дана в кормление Нариманту, необходимо, следовательно, предоставление этих прав новгородским вечевым решением. Иными словами, весьма затруднительно допустить уже во второй половине XIII в. существование наследственных прав местных водских феодалов на Копорье или какую-либо часть этого городка. Скорее возможно предположить, что загадочная половина Копорья была дана кому-то в кормление до приглашения Нариманта, получившего вторую, еще свободную половину, или, что она приносила доход непосредственно республиканской казне Новгорода. Во всяком случае, особые иммунитетные права Копорья очевидны в середине XIV в., когда этот город дважды становится прибежищем рассорившихся с Новгородом посадника Федора Даниловича, его брата Михаила, Юрия и Ондреяна в 1342 и 1350 гг.51
Не решаюсь связывать с Копорьем сообщение 1379 г.: «Той же зимы прииха в Новъгород князь Литовьскыи Юрьи Наримантович», поскольку цель посещения им Новгорода неясна52. Однако в 1383 г. «в Новъгород при-ихаша князь Патрикии Наримантович, и прияша его навгородци, и даша ему кормление: Орехов город, Ко-рельскыи город, и пол-Копорьи, и Луское село»53. Среди этих городов нет. Ладоги, хотя отцу Патрикия она была
017
& А?
дана в 1333 г. «в отцину и в дедину, и его детем». По-видимому, в первой половине XIV в. взаимоотношения Новгорода со служилыми князьями основывались еще на вотчинном праве, а кормленческого статуса тогда не было.
В следующем, 1384 году у Патрикия возникает конфликт с жителями Орехового и Корельского городков: «приихаша городцане ореховци и корельскыи с жалобою к Новугороду на Патрикиа на князя;.и князь Патракии подъя Славно и смути Новъгород: и стаху славляне по князи, и поставиша веце на Ярославле дворе, а другое веце у святей Софеи, обои в оружьи, аки на рать, и мост великыи переметаша; нь ублюде бог и святая Софея от усобныя рати, но отъяша у князя те городы, а даша ему Русу и Ладогу» 54. Надо полагать, что не упомянутые з связи с этим конфликтом пол-Копорья и Луское село по-прежнему оставались в руках Патрикия.
Наиболее значительным представляется мне показание 1386 г., уже цитированное, согласно которому во время войны с Дмитрием Донским в Новгороде находился не только Патрикий Наримантович, но и князь Роман Юрьевич с копорскими князьями. Логика говорит, что, по крайней мере в это время, Новгород знал две системы параллельно существующих кормлений — Патрикия Наримантовича (в Русе, Ладоге и половине Копорья) и Романа Юрьевича с копорскими князьями (в указанный момент в Копорье, а также, возможно, в Ореховом и Корельском городках).
Между тем в 1388 г. «князь Лугвении Литовъскыи, нареченыи в крещении Семен, приела послы своя в Новгород Великыи, Овъгимонта и Братошу, хотя быти у них в Новегороде и сести на городкех, чем владел На-римонт», а в 1389 г. «приеха в Новъгород Великы князь Семен Олгердович Лугвении на пригороды»55. Очевидно, что новым назначением кормленческих волостей восстановлена старая система «литовского кормления»: На-римант, а следовательно, и Лугвень-Семен владели Ладогой, Ореховом, Корельским городком, Корельской землей и половиной Копорья. Значит ли это, что одновременно была уничтожена и вторая система кормлений, числившаяся при Патрикии за князем Романом Юрьевичем «с Копорскими князьями»? Ответить на этот вопрос позволяет дальнейшая судьба кормленых князей.
Лугвень пользовался своей волостью до 1392 г. В 1390 г. «ходиша новогородцы со князем Семеном Ол-гердовичем на Псков ратью»56. В 1392 г. «приходиша Немцы разбоем в Новогородцкиа власти, и внидоша в Неву и взяша власти и села по обе стороны реки за три версты до городка Орешка. И князь Семен, собрався з городчяны, погна вслед их, иных изби, а иных приведе во град, а инии утекоша. И поиде князь Семен в Литву, а град остави» 57. В соединении с предыдущими известиями очевидно, что резиденция литовской кормленческой волости находилась в Ореховом.
После ухода Лугвеня, в 1393 г. «прииха князь Кос-тянтин Белозерьскыи в Новъгород, и прияша его»58. Казалось бы, князь Константин приглашен на место Лугвеня и его появление в Новгороде знаменует разрыв с Литвой. Но это вовсе не так. В том же 1393 г. «новгородци, охвочая рать, выехаша на княжи волости воевать, а с ними два князя, Роман Литовьскыи, Костянтин Ивановичь Белозерскыи, и воеводы новгородцкии, Тимофеи посадник Юрьевич, Юрьи Онцифорович, Василеи Синиц, Тимофеи Иванович, Иван Александрович, и взяша Кличен городок и Оустюжно, из Заволочья повоеваху с двиняны, взяша. Оустюг городок и пожгоша»