й вотчиной, где доходы собирались волостелями, а с черными волостями.
Наиболее значительный результат получается при осмыслении терминов «вежники» и «дороганичи». Очевидно, что, по крайней мере в последнем случае, мы имеем дело с наименованием жителей какой-то местности или села. Писцовые книги знают топонимы и гидронимы Дороган, Дорогоня, Дорогани, Дороганица в разных пятинах Новгородской земли, в том числе и деревню Дрогини или Драгани в Карачунском погосте Шелонской пятины, в 2 км к востоку от уже известной нам по грамоте № 568 Сопши187. Известная по материалам генерального межевания эта деревня на современных картах не отмечена. Проследим за ее судьбой.
В 1576 г. деревня Драгани принадлежала Денисию Еврееву — потомку московского помещика конца XV в. Мити Евреева Меньшого. Однако согласно перечневой книге, составленной около 1498 г., Митя Евреев получил в поместье земли сведенных новгородцев Ивана Горба-нова, Федора Жоравкова, Юрки Гаврилова и Семена — зятя Остафия Болчинского 188. Последнее имя нам уже хорошо известно: Остафий Болчинский был владельцем в Болсине селе, упомянутом в берестяной грамоте № 586. Таким образом, налицо двойная перекличка данных грамот № 550 и 568: Драгани расположены рядом с Соп-шами, Остафий Болчинский перед новгородским «выводом» владел Болсином селом и, вероятно, Драганями, отданными им зятю Семену в приданое за дочерью. Логично думать, что и Болсино, и Драгани были единовременной покупкой Остафия из одного фонда бывших за владыкой черных земель в XV в.
Более трудным оказывается слово «вьжники». Его можно было бы переводить как «знающие», производя от «ведати» — «знать», однако такая форма в древних текстах не встречена. К тому же, это толкование противоречит контексту своей неконкретностью. В словаре Даля отмечен ряд значений слова «вежа», связанных с рыбной ловлей. Еще 3. Ходаковский отметил в новгородском диалекте слово «вежа» в значении артели рыбаков на Ильмене, состоящей из 16 человек189. Вряд ли здесь подходит и такое толкование: в указанной местности не было крупных водоемов, рыболовство в которых должно быть артельным. Поэтому более перспективным представляется видеть в слове «вьжники» обозначение жителей определенной деревни. Поскольку в писцовой книге подобной деревни нет, обратимся к созвучным наименованиям.
В Болчинском погосте имеется деревня Межники, расположенная на речке Смиренке, притоке Шелони 19 °. В конце новгородской независимости эта деревня принадлежала Остафию Болчинскому191. В том же погосте известна деревня Вязье (Везье, Вежье), бывшая перед новгородским «выводом» за владыкой 192. И тот, и другой пункт, как видим, отвечает условиям идентификации.
Изложенные наблюдения позволяют сделать вывод о том, что боярская семья, владевшая усадьбами на Чер-ницыной улице, была связана со сбором государственных доходов с определенной, хорошо локализуемой территории черных волостей не только в XIV, но и в XII в., т. е. на протяжении нескольких поколений. Этот вывод совпадает с наблюдениями над материалами, обнаруженными на других раскопах, где берестяные грамоты знакомили нас с боярами, наследующими должности и обязанности борцов или «данников» на определенных территориях. В частности, семья Мишиничей долгое время контролировала Карелию, семья Феликса (его усадьба исследована на Ильинском раскопе) была в такой же связи с Заволочьем 1эз. К какому же времени может относиться первоначальное формирование таких кормлен-ческих волостей?
Определенные возможности для ответа на этот вопрос дает берестяная грамота № 526, найденная в комплексе тех же усадеб Черницыной улицы в слоях, дендро-хронологически датируемых 1061–1095 гг., со следующим текстом: «На Бояне въ Роусе гривна, на Житобnote 103уде въ Роусе 13 коуне и гривна истине. На Лоуге на Негора-де 3 коуне и гривна с намы. На Добровите съ людьми 13 коуне и гривна. На Нежьке на Пръжневици полгривне. На Сироме без дъвоу ногатоу гривна. На Шелоне на Добромысле 10 коуно. На Животтъке 2 гривне кроупемь. Серегери на Хъмоуне и на Дрозьде 5 гривенъ бес коуне. На Азъгоуте и на погощахъ 9 коунъ семее гривне. Доуб-ровьне на Хрипане 19 третьее гривне» 194.
Документ посвящен невероятно широкой по своим территориальным масштабам ростовщической операции. В нем перечислены лица, за которыми числится и отданный в рост капитал («истина»), и проценты с него («намы»). Должники Боян и Житобуд живут в Русе (т. е. в Старой Руссе), Негорад — на Луге, там же, по-видимому, Добровит с людьми,/Добромысл — на Шелони, Хомуня и Дрозд — на Селигере, Хрипан — на Дубровне. Азгут как-то связан с погощами; не исключено, что он и погощи имеют отношение к территории близ Селигера, которая в дальнейшем в административной системе Новгорода XV в. именовалась Погостским десятком Моревской волости. Особо следует разобраться в местопребывании Нежька Пръжневица и Сиромы. При публикации этой грамоты было высказано предположение, что они живут на Луге, о которой идет речь в предыдущей позиции реестра должников, а не на Шелони, фигурирующей в следующей позиции. Между тем «Пръжневиц» — не обязательно отчество Нежька; если это отчество, то оно исключительно в тексте документа, обращающего внимание в первую очередь на территориальную локализацию должников. Не может ли это обозначение быть территориальным, подобным обозначению Русы, Луги, Шелони, Селигера, Погощ и Дубровны? Если это так, то в новгородских писцовых книгах зарегистрирована только одна деревня Прожнево. Она находилась в Пажеревицком погосте Шелонской пятины (в Вышегородском уезде), т. е. на верхнем течении Шелони, в непосредственном соседстве с Болчином селом и хорошо нам известными землями Карачунского погоста 195.
Таким образом, и грамота второй половины XI в. возвращает нас в те места, с которыми связаны позднейшие документы того же комплекса. Но не только в них. Отраженная грамотой № 526 ростовщическая деятельность охватывает обширную территорию Новгородской земли от Луги и Шелони на западе до Селигера на юге и Дубровны в районе Крестец и Валдая на востоке. Если бы речь в ней шла о явлениях на сто — двести лет более поздних, можно было бы предполагать, что на столь большом удалении одна от другой разбросаны вотчины одного боярского рода. Однако в XI в., когда вотчинная система еще не существовала, сам механизм этой ростовщической операции мог опереться только на всепроникающую систему государственного фиска, и лицо, возглавлявшее всю эту операцию, должно иметь прямое отношение к такой системе.
Из тех же слоев второй половины XI в. и из того же усадебного комплекса происходит берестяная грамота № 562, сохранившая только конец записи: «…новъгородь-ске смьрде, а за ними и задьниця», т. е. новгородские смерды, а за ними и задница. Смерды — крестьяне, платящие налоги не вотчиннику, а государству, в данном случае Новгороду. Снова, как видим, документ связан с фискальными интересами государства.
Надо полагать, что активное накопление средств боярами на протяжении XI–XIII вв. и послужило одной из главных причин и основ решительного наступления на черную волость в XII–XIII вв., когда боярское государство утверждается на фундаменте вотчинной системы. И не случайными поэтому оказываются реформы государственной власти в боярской республике, начавшиеся в конце XIII в., завершившиеся в 1354 г. и создавшие ту форму государственности, которая символизирует расцвет боярского Новгорода.
Приложение
Описание Юрьева монастыря и подмонастырской волостки 1685 г.
Новгородский музей, № 11300, л. 72–84 об.
Выпись с писцовых книг Новгородского уезду Шелонские Л 72 пятины писма и меры и межеванья писцов Ивана Семеновича Мякинина да подьячего Семена Щоголева 193-го и 194-го году.
А в писцовых книгах написано. Монастырь Юрьев, а в нем церковь каменная старинная соборная святого великомученика Христова Георгия. В той же церкви вверху предел церковь Благовещения пресвятые богородица да церковь Всех свя-тцх, да на святых воротех церковь каменная Преображенье господа бога и спаса нашего Иисуса Христа. Церковь каменная теплая великого святителя Алексея митрополита московского и всея Русии да предел церковь великого князя Всеволода, во святом крещении нареченного Гавриила пьсковского чудотворца. А тъ церкви, а в них деисусы, и местные образы, и всякая церковная утварь, и книги, и ризы, и всякие церковные потребы, и в соборной церкви настенное писмо, строение старинное великих государей и митрополитское.//
В церкви великого святителя Алексея митрополита москов— л — 72 ского и всея Русии и к пределу церкви великого князя Всево— об — лода, во святом крещении нареченного Гавриила, псковского чудотворца в пределе трапеза, да и келарская под трапезою, хлебня, поварня и иные пределы обиходные каменные. В монастыре ж колокольня каменная, на ней девять колоколов бол-ших и середних и малых, да часы боевые. В них четыре колокола особых перечасных. У колокольни ж полатка каменная кладовая да за хлебнею да за поварнею палатка квасоварная каменное строение старинное ж. В монастыре ж строения деревянного архимандричьи и братии семнатцать келей, сушило на погребах, мелница мелют лошадми.
В монастыре ж позади архимандричьих келей сад, а в нем яблони розни и вишни. Около монастыря ограда рублена тара-сы, покрыта тесом. В той ограде святые ворота, стены каменные да двои // ворота деревянные створчатые. У оных ворот по л. 73 стороне и на воротех анбар кладовый. Около монастырской ограды триста восмьдесят воем сажень. Позади монастыря сад, а в нем яблони розни и вишни; около саду восмдесят четыре сажени. У монастыря ж двор конюшенной со всяким дворовым строением, около двора девяносто пять сажень. За конюшенным двором монастырской огород, а в нем десятина, а четверт-ми две четверти. За конюшенным двором и за огородом вверх по берегу реки Волхова того ж Юрьева монастыря вотчинная слобода, а в ней дворы церковных причетников, и служни, и бобылские. А того ж Юрьева монастыря стряпчего Ивашка Титова по скаске за рукою в той слободе жители слушки и бобыли старинные и в переписных книгах 186-го году напис