Новгородский толмач — страница 2 из 53

Зато центральная крепость, которую местные называют Кремль или Детинец, просто воспаляет воображение. Мощные каменные стены вырастают из крутого берега реки и поднимаются на такую высоту, что обычная штурмовая лестница просто не достигнет зубцов. О толщине стен я мог судить, заглянув в арку въездных ворот. Ясно, что даже очень высокий человек может улечься на земле под аркой, упереться ногами в ворота, вытянуть руки — и все равно не достанет до края стены. Там и тут в стене встроены круглые и квадратные башни с бойницами, нацеленными во все стороны. Думается, если бы турки, взявшие Константинополь, появились под Новгородом, они бы откатились в страхе от этих укреплений или были бы все перебиты во время штурма.

Со временем я постараюсь осмотреть Кремль внимательно и даже вычертить для Вас, преподобный отец, его план. Конечно, он будет послан Вам с соблюдением всех предосторожностей, о которых мы условились. Мне рассказали, что для пойманных лазутчиков у новгородцев существует особая казнь: варить заживо в котле с жиром. Но мейстер Густавсон заверил меня, что, после того как он ставит на бочонок с воском свою торговую печать, никто не должен открывать его до прибытия в Любек. Глиняная трубка с моим посланием внутри, спрятанная в воске, должна незаметно пересечь морской простор и попасть в руки только Вам и никому другому.

Если же мне суждено принять мученическую смерть за наше святое дело, то да сбудется Воля Всевышнего. Вы, святой отец, знаете мою давнишнюю мечту: принять священнический сан и перейти из сонма званых в узкий круг избранных. Но я верю Вашим наставлениям, верю, что на избранном Вами для меня пути я смогу принести больше пользы для распространения Слова Божия на нашей грешной земле.

Последняя сценка нашего путешествия: когда наш корабль приблизился к причалу и матросы установили сходни, я поднял свой дорожный сундук и приготовился сойти на русский берег. Но мейстер Густавсон схватил меня за руку и жестами потребовал, чтобы я поставил сундук на палубу. Оказывается, по договору с новгородцами, все разгрузочные и погрузочные работы должны выполняться только гильдией местных грузчиков, которая получает за это с немецкого двора оговоренную плату. Перенесение мною собственного сундука могло быть объявлено нарушением договора, после чего подается жалоба в суд и налагается штраф. Поистине, наша страсть делить Творение Господа и распределять между собой мелкие права скоро дойдет до того, что мы лишимся права подносить ложку похлебки ко рту, а отдадим эту обязанность специальной гильдии кормильщиков.

Пользуясь Вашим великодушным разрешением, я вкладываю в глиняную трубку также письмо к досточтимой фрау Урсуле, вдове советника Копенбаха, моей бесценной благодетельнице и приемной матери. Как Вы увидите, в этом письме содержатся только житейские подробности моего устройства на новом месте. Ни одним словом я не приоткрываю истинную задачу моего пребывания в Новгородской земле, к выполнению которой приступлю в ближайшие дни. Вы, преподобный отец, будете получать мои отчеты так часто, как это позволит движение могучей Реки Воска, текущей с востока на запад и затем улетающей в небеса огоньками миллионов свечей.

Засим остаюсь вечно преданный и благодарный Вам,

Стефан Златобрад.

Письмо к фрау Урсуле Копенбах, в славный город Любек из далекого Новгорода, лето 1467

(писано по-немецки)

Бесценная моя приемная матушка и благодетельница, фрау Урсула!

Как и обещал, пишу Вам не откладывая, хотя со дня моего прибытия не прошло и десяти дней, так что у судьбы просто не было еще времени поднести мне какой-нибудь серьезный — злой или добрый — сюрприз. Но Вы заверили меня, что будете с нетерпением ждать от меня рассказов о любых, даже самых пустяковых событиях новой жизни, и я с готовностью подчиняюсь.

Ганзейские купцы владеют в Новгороде двумя дворами. Один расположен ближе к реке, и его называют Речным или Готским. Второй двор расположен на возвышении, поэтому носит название Горнего или Немецкого. В нем-то мой хозяин, мейстер Густавсон, и держит свою контору. Мы имеем все возможности смотреть на Готский двор свысока и не отказываем себе в этом удовольствии.

Двор представляет собой настоящую крепость, огороженную прочной деревянной стеной. На ночь ворота запираются и сторожа выпускают собак. Меры эти абсолютно необходимы, потому что новгородские грабители дерзки и изобретательны. Рассказывают, что несколько лет назад они за одну ночь сумели построить помост к ограде, перелезли по нему во двор, отравили собак и украли несколько бочек меда и мешков с солью. Хорошо, что более ценные товары были спрятаны в амбарах под замком.

Посреди двора расположена каменная церковь Святого Петра. В ней есть подвальное помещение, используемое как склад для товаров. Если оно переполняется, товары складывают в самой церкви. Я своими глазами видел бочки с вином, стоящие у самого алтаря. На почетном месте, вместо ларца с мощами какого-нибудь святого, хранятся большие и малые весы для взвешивания серебра. Когда Спаситель наш явится во второй раз, он погонит нас из церкви Своей уже не бичом, а пламенным мечом обращающимся.

Меня поместили в доме, отведенном для купеческих учеников. Дом переполнен, кровати в каждой комнате устроены в два яруса. Общую залу называют «детской», и молодежь бесчинствует там круглый день: пьет, играет в карты и кости, горланит песни. В уставе строго запрещена торговля в розницу, но ученикам разрешается подрабатывать, продавая приходящим русским купцам вино и пиво в разлив, а также перчатки, нитки, иголки, красивые пуговицы, кольца, сережки, браслеты и прочие побрякушки, на которые тщеславие местных дам разевает свой рот с такой же жадностью, как у нас в Любеке.

С первых же дней мне пришлось работать от зари до зари. Многие купцы не знают русского и буквально разрывают меня на части, требуя, чтобы я объяснил, чего хотят или чем недовольны новгородские перекупщики. Устав-скра строго запрещает торговлю в кредит: только обмен, товар на товар, который должен происходить тут же. Ганзейцы поставляют, главным образом, сукно, селедку, соль, вино, медь, олово, серебро, свинец, а получают в обмен воск, меха, икру или товары, которые русские привозят из своих поездок к Черному и Каспийскому морям: шелковые и бумажные ткани, ковры, ладан, перец, жемчуг. Казалось бы, чего проще: положи рядом товары, осмотри их и соверши обмен. Не тут-то было!

Обе стороны состязаются в хитростях и обмане, и, похоже, даже находят в этом удовольствие, непостижимое для честного простофили вроде меня.

Взять хотя бы сукно. Ганзейцы поставляют его в виде свернутых рулонов, запечатанных торговой печатью цеха-производителя. Разворачивать их и измерять длину при продаже не разрешается. Почему? Во-первых, так велит Священная Скра. Во-вторых, купец имеет основания опасаться, что новгородец откажется от обмена и он останется с распечатанным рулоном на руках. Поэтому только придя к себе домой и развернув рулон, новгородский купец может обнаружить, что в нем, скажем, не сорок четыре локтя длины, как обещано, а всего лишь сорок. И кому он может пожаловаться? Ганзеец скажет, что не он сворачивал рулон, а цех суконщиков в каком-то из немецких городов. Больше он не станет брать товар у таких нечестных людей, а пока… Запомни их торговый знак и впредь обходи его стороной, бедный новгородец!

Или та же сельдь. Вчера разгневанный купец из Пскова бегал по двору, держа по селедке в руке, и красочно описывал, в какие места он засунет их продавцу-ганзейцу, если только отыщет его. Потому что в купленном бочонке сверху лежала селедка нормального размера, а в середине — такая мелочь, что ее и нищим-то совестно отдать.

Но и новгородцы не отстают в хитростях и жульничестве.

Привезет, например, десять кругов воска, который снаружи выглядит первосортным. А разрежешь — там грязь, мусор, дохлые пчелы, куски сосновой коры. Отколупнуть, проверить? Поднимет скандал, потому что, мол, от каждого круга можно столько отколупнуть, что потом круг уже станет непродажным.

С мехами еще больше мороки. Например, беличьи шкурки привозят из северных и уральских областей и продают связками по десять штук. Это такой ходкий товар, что часто такую связку используют как разменную монету — «одна куна». Но сколько брани и споров доводится мне слышать — и переводить — по поводу качества этих шкурок! В каждой связке должно быть хотя бы две шкурки превосходного качества (их называют «личными»), три просто хороших (называют «красными»), остальные могут быть похуже. Однако «похуже» — понятие настолько растяжимое, что спорщики могут лаяться не хуже собак, загоняющих несчастного зверька в ловушку.

Или горностаи. Оказывается, наилучшее качество их меха получается тогда, когда их ловят в правильное время года. Но хитрые новгородцы вырывают из меха те волоски возле головы и хвоста, по которым можно определить, когда пушистая добыча была поймана. Если же вы хотите приобрести уже сшитый мех, нужно следить, чтобы он был составлен из кусков с одной и той же части тушки. Если это будет мех с живота, про сшитый кусок скажут «черевий», если со спины — «хребтовый», и так далее. Когда вернусь в Любек, смогу наняться приказчиком к любому меховщику, а то и открыть собственное дело.

Пока мне больше всего нравятся меха черной лисы и рыси. Как только накоплю достаточно денег, непременно куплю шапку из черной лисы и пошлю ее Вам в подарок к Рождеству, моя бесценная фрау Урсула.

А как поживает моя любимица Грета? Неужели ей уже одиннадцать? И она научилась читать и писать? Пусть напишет мне хотя бы короткую записку. Я так скучал без нее весь последний год, который мне пришлось провести на Готланде. Как ее занятия музыкой? Только вспомню ее сияющее личико, и сердце наливается нежностью. Она ведь не знает, какое ей выпало счастье — расти с такой доброй матерью. Если бы Вы, моя бесценная, не приютили меня в своем доме десять лет назад, мои строгие родители своими побоями и бранью довели бы меня, наверное, до полного озверения. И ведь они делали это из лучших намерений, считая, что только так можно внушить человеческой душе страх Божий. Страх, страх, страх!.. А кто же будет учить Божественной любви?