Седой хмыкнул, кивнул на обрез:
— А чего сам с огрызком бродишь?
Здоровяк рассмеялся:
— А он у меня фартовый!
Вошли друг за другом, здоровяк запер ворота и ушёл в вагончик, что приткнулся у ворот. К вагончику прислонена хлипкая лестница, это по ней он поднимался на крышу, чтоб глянуть через забор. Ахмед уверенно пошагал к одному из уцелевших зданий — бывшей заводской конторе, справа и слева от нее вздымались груды битого кирпича, вперемешку с кусками бетона и арматуры. В большом фойе теперь располагался кабак, а из кабинетов получились гостиничные номера. У стены напротив дверей массивная барная стойка из темно-коричневого, почти чёрного дерева, вдоль неё ряд высоких стульев на блестящих металлом тонких ножках. В холле сумрачно, света от двух тусклых лампочек явно маловато. Где-то внизу, в подвале тарахтит генератор, примешивая к кислому запаху табака и перегара слабый аромат солярки. Посетителей почти нет — за столом в дальнем углу парочка угрюмых мужиков, облаченных в потертый камуфляж. Стоило войти, и Атеист сразу почувствовал на себе их пристальный взгляд. Ахмед подхватил рюкзак с «лишними» автоматами и повесив на плечо пулемет, направился к стойке, где трудился молодой паренек лет двадцати в белой рубашке и чёрной жилетке. Атеист с Седым выбрали столик, здесь они, как и стулья, все из белого пластика, явно с какого-то летника. Седой с зубодробительным скрежетом выдвинул стул, небрежно плюхнулся, заросшая колючей щетиной морда довольно оскалилась:
— Живём, Атеист!
Ахмед тихо пошептался с барменом, кивнул в сторону спутников и нырнул в низенькую дверь справа от стойки, уводящую куда-то в подсобку. Бармен заглянул на кухню, что сразу за спиной. Через полминуты щуплый паренек в очках принёс на подносе три чашки борща, большую миску, скорее даже тазик, дымящейся тушеной картошки с мясом, запотевший графин с водкой, большую тарелку нарезанного хлеба.
— Что-нибудь ещё?
Седой покрутил головой, не отводя завороженных глаз от еды:
- Пока ничего, позовем, если что…
Атеист вообще бы ничего не смог сказать, рот наполнился слюной, как у собаки Павлова. Не до церемоний, дрожащими руками придвинул чашку с супом, энергично заработал ложкой. Седой тоже времени не теряет — черпнув пару ложек, взялся за графин, вопросительно глянув на Атеиста.
— Может Ахмеда дождемся?
Седой недовольно скривился:
— Кто не успел, тот опоздал…
Выпили по одной, водка вроде неплохая, огненный шарик покатился по нутру, разгоняя усталость. Чашка с борщом опустела в два счёта, Атеист потянулся за блюдом с картошкой, наскреб через край полную чашку.
— А как тут с ценами? Хватит нам расплатиться?
Седой хмыкнул:
— Да хрен его знает, так что ты ешь, ешь, пока не отобрали.
Вернулся Ахмед, уже без оружия, по бледному лицу кавказца Атеист сразу понял, что дело — швах, начал наворачивать картошку, пока можно, мало ли… Седой тоже заметил неладное, протянувшаяся было за графином рука застыла в воздухе.
— Чего там, Ахмед? Ты чего такой бледный?
Ахмед ничего не ответил, уселся за стол, покосившись на рюмку, обернулся к бармену и рявкнул так, что подпрыгнули чашки:
— Стакан!
Через три секунды очкарик поставил перед кавказцем гранёный стакан и отступил на шаг, испуганно хлопая глазами:
— Что-то ещё?
— Ничего, свободен!
Ахмед сгреб графин, налил до краев и залпом опустошил. С минуту в остекленевших глазах не было никакого намека на жизнь, наконец выдохнул, рука потянулась за куском хлеба. Седой с Атеистом молчали, не притрагиваясь к еде. Седой не выдержал, нарушил затянувшееся молчание:
— Ахмед, ну чего там?
— Да звездец полный!
— В смысле?!
— В смысле нет больше Центра, муры Шантару заняли с боем, наших почти всех положили. Может кто и уцелел… И скорее всего у муров теперь богатые досьешки на всех нас…
— То есть, получается… мало того что контракт наш накрылся, и плакали гонорары, так ещё и на нас охота объявлена?!
— Выходит, что так. Хаким по доброте душевной решил накормить нас сегодня и спать уложить, даже вот споранов малёхо отсыпал, а завтра утром нас тут уже быть не должно. Иначе он же нам мурам и сдаст. Не хочет ссориться…
- М-да уж… — Седой отодвинул чашку, откинулся на стуле, уставился в окно в глубоких раздумьях. — Валить надо, и причём — срочно!
— Прям сейчас?
— Да! А то сдаётся мне, проснемся утром с перерезанными глотками. Атеист, ещё раз подумай, стоит ли тебе и дальше с нами.
— Седой… хватит… я же сказал.
— Тогда давай, Ахмед, рубай картошку, борщ так себе, а картошечка хороша, хороша… А я пойду-ка покурю… так сказать.
Седой медленно поднялся, плотно поужинав всегда лень шевелиться, аккуратно задвинул стул и покинул кабак. Атеист заметил как напряглись те двое засидевшихся посетителей, чашки перед ними давно пусты, но не спешат уходить. Через полминуты один поднялся, похлопав по карманам, вынул пачку сигарет и зажигалку и поспешил на улицу. По морде лица не сказать, что интеллигент, так что помешало курить прям здесь, непонятно. Атеист покосился на Ахмеда, тот прикрыл глаза, дескать, сам вижу. Чуть обернувшись глянул на оставшегося в одиночестве, тот задумчиво разглядывал узоры на рюмке, всем видом показывая, что занят серьёзным делом и ничем кроме него. Атеист спросил чуть слышно:
— Нас уже пасут?
— Как видишь. Ждём Седого, а там решим, как прорываться.
Седой вернулся через пару минут, довольно улыбаясь. Шумно плюхнулся на стул, Атеист заметил несколько свежих пятен крови на правом рукаве.
— Ну что, ребята — покушали? Это хорошо. Тогда пакуйте чемоданчики и ходу, ходу.
— А что с курильщиком этим?
— Ну минздрав же предупреждал… У ворот под фонарем четверо крепышей торчат, все с оружием, но в кабак что-то не спешат, но по рожам видно, что любят выпить…
— Что предлагаешь?
— Уйдем через служебный вход, что на кухне.
— А этот? — Ахмед чуть двинул головой в сторону напрягшегося одиночки, тот с тревогой посматривал на дверь.
— Замочить. Атеист, справишься?
— Я…? Ну… — Атеист покосился на ничего не подозревающую жертву. — Ну если надо…
— Вот поэтому и советую подумать, стоит ли с нами? У нас выбора нет, уходить будем в буквальном смысле по трупам, и времени раздумывать «резать козла или нет» не будет.
- Хорошо… — Атеист потянулся за приставленным к ноге автоматом.
Седой хмыкнул:
— Гранатомет дать?
— Понял… Но у меня даже…
Ахмед молча положил под столом нож на колени. Атеист сжал рифленую рукоять, сунул в карман. Седой разлил остатки по рюмкам, звучно чокнулись, Атеист пробурчал: «За победу!» и залпом опрокинул в себя алкоголь под одобрительную ухмылку Седого. Встал, ноги от долгого сидения и водки не слушались, словно ватой набиты, сердце заколотило, кровь зашумела в ушах. Атеист был от жертвы в трёх шагах, разделял только стол, когда тот проворно вскочил, одновременно дернув руку к поясу, словно засвербило в штанах. Тут Атеист заметил рукоять пистолета над пряжкой ремня, а дальше… заработал инстинкт самосохранения. Такому прыжку позавидовал бы сам Джеки Чан, Атеист перелетел через стол, вбив нож в сердце противнику по самую рукоять. Пластиковый стол не выдержал напора, Атеист рухнул, не отрывая глаз от мура, тот сделал пару шагов назад и повалился на спину. Отдыхать некогда, Атеист вскочил, нож с хлюпаньем вышел из груди, парень отправил его в карман, туда же пистолет и две обоймы.
— Уходим, уходим! — Ахмед с Седым уже у барной стойке, кавказец не церемонясь отпихнул ошарашенного бармена в сторону и рванул дверь кухни на себя. Атеист метнулся за ними, в лицо дохнуло перегретым воздухом и запахами раскалённого масла, тушеного мяса и лука. Пролетев стрелой кухню, Атеист догнал товарищей уже на выходе, Седой протянул оставленный автомат.
— Сейчас тише, уходим вправо, вон к тем развалинам. Давай, давай, погнали.
Нестись в темноте сломя голову — то ещё развлечение. Седому с его умением проще, Атеист же полагался больше не на зрение, а на слух ориентируясь на хриплое дыхание товарища. Ахмед бежит чуть левее, то ли тоже видит во тьме, то ли чересчур везучий, но ни разу не запнулся. Седой остановился, Атеист налетел с разбегу, чуть не сшиб того с ног.
— Ты бросай эти гомосячьи шалости, Атеист!
— Да не видать ни хрена. Ты хоть бы предупредил.
— А чего, у меня на заднице — стоп-сигнал не работает?! Какая жаль…
Ахмед рыкнул вполголоса:
— Хорош хренью страдать. Куда дальше?
— Вон к той постройке. Там за ней лаз под стену. Раньше был по крайней мере.
— Откуда знаешь?
— Да бывал я тут уже пару раз…
Обогнули невысокую бетонную коробку, вынырнувшая из пухлого облака луна чуть прибавила света, Атеист наконец хоть что-то смог различить. Седой опустился на корточки возле стены и довольно хмыкнул:
— Есть!
Седой плюхнулся на живот и ужом скользнул под стену. Атеист брезгливо опустился на землю, под локтями и коленями омерзительно чвакнуло, медленно прополз под стеной, поднялся. Попытки обтряхнуться не увенчались успехом, только зря измазал ладони жирной липкой грязью. Ахмед пихнул в спину:
— Чего телишься — двигай давай.
Снова отчаянный бег в темноте, Атеист хрипло дышит, как старая кляча. Зато Седой с Ахмедом, несутся как сайгаки по степи, марафонцы хреновы. Ноги гудят, словно провода в ветер, пролетели мимо крайних бараков, Атеист догадался, что Седой куда-то ведёт. Бежать пришлось долго, Атеист чувствовал — ещё немного, и сдохнет прям на бегу. Глаза различили какие-то взгорки, разглядел наконец — груды кирпичей, битого шифера, размочаленных досок. Седой уверенно подвёл к одной куче, поднапрягшись, сдвинул в сторону помятую железную дверь. За ней обнажился вход в подвал.
— Это ещё что за подземелье?
— Прибежище для сирых и убогих, коими мы стали в этом мрачном мире…
— А серьёзно?
— А если серьёзно, свела меня судьба как-то с одними ушлыми ребятками, — Седой нырнул вниз, Атеист с Ахмедом чуть помедлив двинули следом, — ну и надыбали мы этот уютный подвальчик. Чтоб в Тошниловке не мелькать. Ахмед, ты дверь то закрой, чай, не в пещере живём. — Кавказец, хмыкнув, вернул железяку на прежнее место. — Ребятки те с запада золотишко таскали, да всякие побрякушки драгоценные, нам честным рейдерам золото и нахрен не нужно, а вот на внешних мирах цена на него неплохая.