— Живчик.
— В задницу залей. Для смазки.
— Зря ты так. Завтра ещё весь день ехать — ломать начнёт.
Атеист, покряхтев, как малец на горшке, сел, потряс связанными руками, словно надеялся разогнать застоявшуюся кровь. В пальцах закололо, но по-прежнему ледяные, как сосульки.
— Куда нас повезут?
— К какому-то Мономаху, Седому виднее.
— А как же внешники?
— С ними вроде договорились через муров. До Болотного триста километров, дороги, сам понимаешь — звездец, так что доплетемся, в лучшем случае, к вечеру.
— Если вообще доедем…
Ахмед повторил невесело:
- Если доедем…
Седой бухнулся на спину, вытянул ноги на грязной подстилке. В зазвеневшей тишине отчётливо донеслось тихое попискивание, затем пара серых комочков шмыгнула вдоль стены и зашуршала прелой соломой в углу. Седой перевёл взгляд на кавказца:
— И давно ты нас предал?
Ахмед поежился под колючим взором, долго сопел, наконец разлепил губы:
— Когда пошёл к Хакиму поболтать. Мне эти, — он кивнул на дверь, — сказали чтоб вино с вами не пил. Хотели усыпить, чтоб по-тихому. Я как узнал про базу, что всё… всё, млять, накрылось — сам не свой был. Согласился помогать. Обещали, что вам ничего не сделают, только для разговора с каким-то авторитетом отвезут. А вы напролом ломанулись. Я Атеисту нож дал, думал — сдрейфит, а он Дизеля бойца всё-таки замочил. Пришлось с вами бежать, думал вправду оторвемся. Не оторвались…
— Шел бы ты…
— Хорошо. Живчик оставить?
Седой открыл уже рот послать снова, но Атеист опередил:
— Оставь. И проваливай.
Ахмед положил фляжку и молча ушёл. Седой зашипел сердито:
— И зачем взял?
— С поганой овцы хоть шерсти клок. А нам силы понадобятся, мало ли, может выпадет случай вырваться.
— Сомневаюсь…
Глава четвертая
Седой толком не спал, проваливался в тёплый влажный дурман. Всякий раз просыпался, но вокруг по-прежнему чернильная мгла. После ухода кавказца приперся сопляк, Седой с Атеистом огребли несколько смачных пинков, потом тот устало сопя, вышел и вырубил свет.
— Сучонок! Если выберусь — я ему яйца отрежу и в пасть запихаю.
— Не стремно за чужие яйца хвататься, Седой? — Атеист шумно выдохнул и с натугой засмеялся.
— Ты прав… тогда уши.
Седой открыл глаза. Сквозь щель в забитом досками окне проступила полоска светлеющего неба. Рассвет. Последний…
Звякнул замок, дверь, протяжно скрипнув, распахнулась. Утренняя прохлада плеснула внутрь, как вода, Седой кожей почувствовал, как свежеет спертый воздух, задышал чаще, словно только что выбрался из дыма. Вчерашний сопляк на пороге, за спиной высятся два амбалища, оба страшные, как гориллы. Сопляк самодовольно ухмыльнулся, кивнул спутникам. Те, не сговариваясь, синхронно подхватили пленников за ноги и поволокли на улицу.
— Эй, эй, че делаете?! Сами пойдем!
— Пасть заткни!
Атеист вырвал ногу и лягнул качка, такое ощущение, что пнул по обхватистому дубу. Амбал лишь чуть качнулся, подскочивший сопляк с размаху ткнул прикладом в ребра. Мерзко хрустнуло, весь бок охватило огнём, Атеист зашипел от боли, дышать трудно. Все плывет перед глазами — мерзкая рожа сопляка, довольные ухмылки бойцов Дизеля, гогочут как гуси, темное пятно вместо заросшей рожи Ахмеда. Стиснув зубы, прохрипел:
— Суууки, чтоб вы сдохли!
— Ну-ка, Гвоздь, вмажь ему ещё.
Сопляк с готовностью подскочил, добавил тяжёлым ботинком. Атеисту показалось, словно что-то лопнуло внутри, ожгло огнём, он жадно хватил воздух, как рыба на берегу. «Нет, Седой, этому козлу уши и яйца отрежу я!»
Наконец появился Дизель, хмурый, опухший, явно с похмелья. Мутные глаза со злобой прошлись по распростертым на земле пленникам.
— Чего разлеглись? Ну-ка встали! Встали, я сказал!
Седой медленно заворочался, но вставать явно не спешил. Атеист вообще балансировал на грани сознания, он и не расслышал даже. Один из амбалов вздернул на ноги Седого, потом таким же рывком поставил Атеиста. Парень чуть не сошёл с ума от дикой боли, как сдержал крик и к тому же остался на ногах — одному богу известно. Если, конечно, он здесь есть…
Бойцы стоят полукругом, косятся на Седого с интересом, надо же — из-за простого рейдера столько шуму. Седой посчитал — с Дизелем четырнадцать харь, все сытые, крепкие, от многих разит перегаром. Дисциплина явно хромает на обе ноги, сброд — он и есть сброд. Седой огорченно вздохнул — сейчас бы пару-тройку стоящих бойцов, раскатали бы этих партизан в три секунды.
— Так. На сборы десять минут. Мясо, — Дизель ткнул ботинком в Седого, — грузите в Камаз. И поживее, поживее.
Пленников закинули в кузов, не особо осторожничая, Седой опять разбил начавший подживать нос, Атеист от боли вообще поплыл, глаза мутные, как у сомлевшей рыбы. Бойцы загомонили, полезли следом, наспех сколоченные лавки вдоль бортов заскрипели. Тяжёлый грузовик затарахтел, медленно пополз, оставляя за бортом унылые бараки Тошниловки. Впереди, также медленно, плетется обшитый броней пикапчик, с пулеметом в кузове, хорошее средство от ковыляющих на шум зараженных. Позади грузовика пристроилась «Нива», размалеванная под камуфляж, где на заднем сидении вальяжно развалился Дизель. Таким порядком успели отъехать километров тридцать, Атеист проклял все на свете, стонет в голос от дикой боли, всё равно в грохочущем грузовике никто ничего не слышит. Один из бойцов как раз пихнул парня ботинком, проверяя — жив ли, и в этот момент впереди раздался грохот взрыва. Водила вильнул влево, объезжая заполыхавший пикап, Атеист расслышал отчаянную ругань и тут же грохнуло снова, уже сзади. Парень приподнялся глянуть через задний борт, благо — бойцам Дизеля не до него. Вместо «Нивы» огромный, чадящий чёрным дымом костёр. Бойцы загомонили, повскакивали с мест, кто-то рванулся спрыгнуть. Седой вдруг рявкнул, как ужаленный:
— Ляжь!
Атеист повалился назад без раздумий, и как раз вовремя — длинная очередь несколько раз прочертила грузовик по горизонтали. На парня повалились уже мертвецы, изорванные буквально в клочья, он с трудом вывернулся из-под тел, одежда намокла и отяжелела от чужой крови.
— Седой, ты жив?
— Не знаю. Вроде да.
— Что это вообще?
— Тихо! Сюда идут. Прикинься мертвым.
Атеист замер, гулко бухающее сердце не дало прислушаться, притвориться мертвым нетрудно — весь измазан кровью. Одиночный выстрел совсем рядом, там, где кабина. Водилу добили… Сквозь треск догорающих машин отчетливые шаги… Атеист зажмурил глаза, даже задержал дыхание, почувствовал, как грузовик слегка качнулся — кто-то запрыгнул в кузов. Он буквально ощутил пристальный взгляд, внутри похолодело… Клацнул затвор, в звенящей тишине звук вышел оглушительным, Атеист невольно чуть вздрогнул и тут же проклял себя. Ясно же — выдал себя… Страшно, очень страшно… Атеиста заколотило, он собрался с духом — смерти нужно смотреть в глаза… Прожил бестолковую жизнь, так хоть уйти достойно. Атеист выдохнул тлеющий в лёгких воздух, и открыл глаза. Хорошо, что лежит, челюсть бы не то, что отвисла, а грохнулась со свистом об пол. Седой, судя по изумленному выдоху и застрявшему в зубах матерку, удивлён не менее.
— Ты?! Но ты же… погиб! Я ж видел, в груди дыра, можно руку насквозь просунуть.
Молчун усмехнулся:
— А мож я призрак?
— Призраки не шмаляют из пулемета.
Молчун ловким взмахом перехватил слипшийся скотч, Атеист с удовольствием потер затекшие ладони, чуть не плача от дикой боли в боку. Молчун освободил Седого от пут, тот потянулся за автоматом одного из мертвецов. Атеист последовал примеру, подхватил «Калаш», вдобавок разжился пистолетом, с трудом поднялся и доковылял к заднему борту. Седой с Молчуном уже спрыгнули, а вот Атеисту пришлось изрядно попотеть и помучиться, прежде чем ноги наконец-то коснулись земли. Перед глазами расходятся огненно-красные круги, он с трудом оглядел побоище. Медленно доплелся до кабины грузовика, ведь осталось одно важное дельце. Отложив автомат и проверив пистолет, дернул пассажирскую дверцу на себя. Резкое движение отозвалось шипящей болью в сломанных ребрах, как до сих пор на ногах — непонятно. Так и есть — Гвоздь, сучонок! Сдернул сопляка с сидения, тот грохнулся на землю, подняв облако пыли. Атеист разочарованно выдохнул и от всей души пнул скрюченное тело. Сопляк дернулся… и застонал. Перевернул Гвоздя на спину, ресницы сопляка дрогнули, он медленно-медленно раскрыл глаза.
— Узнаешь, падла?
Сопляк дернулся, мелькнувший в глазах страх растаял без следа, вместо него вспыхнули злобные огоньки, как у волка, попавшего в капкан. Закашлялся, на потрескавшихся губах запузырилась алая пена. С ненавистью выдохнув, сопляк прохрипел, как задушенный:
— Зря я тебя не прибил, сука!
Атеист присел, дуло пистолета ткнулось в живот Гвоздя, медленно поползло вниз. С каждым миллиметром ненависть в глазах сопляка менялась на дикий животный ужас, такими глазами смотрит овца на рвущих глотку волков. Гвоздь задергался, как червяк, и Атеист нажал на спуск. Жал снова и снова, пока не кончилась обойма, сопляк, заскулив, как щенок, дернулся в последний раз и затих. Атеист брезгливо откинул пистолет в сторону, вытер испачканную кровью руку об одежду мертвеца. Он и не заметил Седого за спиной, вздрогнул от голоса, раздавшегося над головой:
— А ты злопамятный, Атеист. Вообще-то я обещался ему уши отрезать…
— Извини, Седой, у меня к нему тоже накопились претензии — не удержался. Если оживет, как Молчун — без проблем — он твой.
Седой хмыкнул, пошарил по карманам убитого. В нагрудных пусто, а вот в боковом отыскалась фляжка с живчиком и кисет со споранами.
— Неплохо! Надо бы и остальных прошмонать.
Подошедший Молчун угрюмо прогудел:
— Уходить надо. Жадность фраера погубит. Тут до блокпоста внешников рукой подать. Кстати, знакомьтесь! — Молчун развернулся к выросшим за спиной как из-под земли бойцам. Трое молодых мужчин, заросшими колючей щетиной лицами удивительно похожи друг на друга, как братья, взгляды волчьи, одно неосторожное движение и вцепятся в глотку без раздумий. — Это вот Кастет, это Тайсон, а это — Шпала. Из группы Черепа, тоже в неплохой замес попали…