льные глаза. Такие милые мордашки часто встречались на рекламных постерах, там… в прежнем мире.
— Живой?
— Вроде… — Атеист с трудом выдавил из себя, даже не узнал собственного голоса. — Ты кто?
— А тебе не всё равно? Радуйся, что помогаю.
Атеист полежал молча, набираясь сил и борясь с тошнотой. Ещё никогда не было так хреново.
— Не привык я как-то к бесплатной помощи.
Девушка улыбнулась:
— Так я может не просто так помогаю. Замучаешься расплачиваться потом.
— Это смотря как расплачиваться…
— И не надейся! Я девушка порядочная!
— Зовут то тебя как?
Девушка чуть помедлила с ответом, Атеист усмехнулся в душе — хоть в прежнем мире, хоть в этом — девчонки любят строить из себя недотрог.
— Грава.
— Атеист. Не знаешь, что там с моими ногами — не чувствую совсем.
— Да как тебе сказать?… У тебя как с нервами?
— Ну мож и не альфа-самец, но не жалуюсь.
— Сложно это мессиво назвать ногами. Я тебе обезболивающее вколола, а дальше… дальше терпи. Сейчас будем тебя вытаскивать. И учти, долго возиться мне с тобой некогда.
Атеист вздохнул поглубже, уперся руками в холодный бетон, Грава ухватилась сверху за торчащий прут арматуры. Медленно, словно не желая расставаться с пойманной добычей, бетонная глыба сдвинулась в сторону. Атеист извернулся, выбрался наконец, задышал полной грудью. Грава улыбнулась:
— А ты силён, хотя с виду не скажешь.
— Жить захочешь — ещё не такое вытворишь.
— Давай-ка я тебе помогу перебраться вон туда, к тем развалинам. Вряд ли сюда кто сунется, но на всякий случай…
Помочь перебраться — подхватив подмышки, отволочь по груде кирпичей и бетона в жалкий огрызок от прежней бани. Крыша разлетелась к чертям от взрыва, одна из стен завалилась внутрь, и упершись верхушкой в другую стену, образовала подобие кирпичного шалаша. Туда-то Грава и запихала своего «найденыша».
— Лежи здесь. Я отлучусь часа на два, а то хватятся, потом вернусь. Заодно еды прихвачу и живчика. Отдыхай.
Грава развернулась и растворилась в сгустившихся сумерках без следа, Атеист прошептал онемевшими от боли губами в бездонную тьму:
— Спасибо!
Прошла целая вечность, когда наконец послышались тихие шаги. Глаза уже привыкли к темноте, Атеист разглядел на фоне звездного неба знакомый силуэт и облегченно выдохнул. Пальцы, сжимавшие мёртвой хваткой кусок кирпича, безвольно разжались.
— Живой?
— Живее всех живых.
Грава присела рядом, прохладные пальцы легли на лоб, затем порывшись в рюкзаке достала консервы и хлеб. Ловко работая ножом вскрыла одну и сунула Атеисту:
— На — подкрепись! Вот, держи ложку.
Капризничать не стал — стоило только почуять запах тушенки и желудок взвыл, как волк на луну, кишки закружили хоровод в предвкушении. Ухомячил банку за полминуты, Грава хмыкнула одобрительно, открыла ещё одну.
— Ешь, этого добра навалом. Тут рядом кластер с мясокомбинатом. Раз в месяц грузится. Так что с продовольствием у нас проблем нет.
Атеист спросил невнятно, с набитым ртом:
— У вас — это у кого?
Грава замялась, явно почему-то не хочет говорить, парень не стал выяснять, сменил тему:
— Ты давно здесь?
— Где-то полгода.
— Солидный срок. Я, наверное, от силы полмесяца, а такого уже насмотрелся…
Грава тяжело вздохнула:
— Да уж… Если б ты знал, как я устала… от всего этого. Домой бы… хотя бы на часок.
Невольно замолчали, каждый думал о своём, о доме, о своих родных и друзьях. Как часто мы не ценим того, что есть в нашей жизни, пока не потеряем безвозвратно.
Вдалеке вспыхнуло, спустя мгновения донесся рокот взрыва. Грава вскочила, с напряжением вгляделась в темноту. Засверкало все чаще и чаще, загрохотало вразнобой, потом звуки слились в единое. Грава заметалась, в глазах, подсвеченный вспышками, отчетливый испуг, Атеист приподнялся на локте, спросил, стараясь прохрипеть громче раскатов:
— Что случилось?
Грава перевела на него взгляд, блеснули слёзы, Атеист рывком уселся, покалеченные ноги тут же отомстили жгучей болью.
— Что там?
— Там… там мои друзья…
Глава седьмая
Спал ли, а может просто проваливался в обморок, Атеист так и не понял. Лишь только побледнело небо над восточным краем горизонта, парень распахнул глаза. В маленьком убежище хоть и прохладно, но сухо, на улице же медленно затихая, льет дождь. Холодные брызги то и дело влетают внутрь, с веселым звоном шлепаясь об бетон. Атеист приподнялся на локтях, уши уловили сквозь шум дождя тихое дыхание, значит Грава рядом. Грава. Какая-то собачья кличка… Сколько ей? На вид не больше двадцати пяти. На душе погано — так и не привык к жестокости этого мира, где даже женщине приходится браться за оружие, чтобы выжить… Ладно мужики — это их дело совать голову под топор…
Блин, как же это дерьмово — быть беспомощным. Грава вчера забинтовала ноги, правая ещё ничего… почти целая, а вот левая… пришлось отрезать кровавые лохмоты чуть выше колена. «Хорошо хоть хозяйство не оторвало к хренам собачьим!» Атеист перевернулся на бок, пополз, стараясь не шуметь, серое измученное лицо, заросшее колючей щетиной скривилось от боли. Дождь почти стих, но проклятые капли так звонко булькают, а если учесть что по-маленькому он ходил ещё позавчера — лежать просто невыносимо. Но попросить о помощи Граву в этом деле как-то вообще моветон. И так большое спасибо, что возиться с ним, как с маленьким. Чёрт, раскисло всё, Атеист не стал отползать далеко, все бинты намочит, тут хоть бетон. Кое-как устроился на кучке битых кирпичей, торопливо сделал своё дело. Только собрался ползти обратно, за спиной раздался встревоженный голос:
— Эй, ты чего?
Атеист пробормотал недовольно:
— Свежим воздухом решил подышать!
Грава прыснула:
— Ну, ну! Ты это… не стесняйся, я же понимаю, что не в состоянии сам справиться, я помогу…
— Ну уж… как-нибудь удержу. Ты и так помогаешь. Только… подумай хорошенько… стоит ли? Одной проще выбраться отсюда.
— Устала я… быть одной… — Грава опустилась у входа, голубые глаза помрачнели, — устала.
— Грава, ты же понимаешь…
— Ты лучше думай, как дальше быть.
Атеист сел, руки потерли ноющие ноги.
— Мне в Цепочку надо попасть. Дело одно осталось.
— Не вариант.
— Я по-любому должен. Другу обещал…
— Повторяю! Не вариант! Нет больше Цепочки! Внешники весь район накрыли, они уже к Крестам вышли, от Цепочки, говорят вообще камня на камне не осталось.
— Твою мать! — Атеист заскрипел зубами от досады. — Черт! Черт!
— Поправишься — пойдём подальше от Внешки, может и проскочим! А там видно будет…
— Нескоро я поправлюсь… Ещё раз говорю — уходи прямо сейчас! Так больше шансов!
— Ещё раз повторяю — нет!
— Вот упрямая!
Грава молча поднялась и гордо удалилась внутрь «шалаша». Атеист медленно пополз обратно, злясь на себя за немощь. «Ползи, ползи, червячок долбанный! Нехрен было с доктором водку жрать! Теперь вот мучайся, и других мучай!»
Грава сообразила небольшой завтрак, рацион уже привычный — консервы, но сейчас не до кулинарных капризов. Молча поели, хоть какой-то позитив — посуду мыть не надо. Грава потрясла фляжкой с живчиком, там тихо плеснуло, явно уже на дне, протянула Атеисту.
— Допей!
— А ты?
— Пей, говорю. Я пойду — посмотрю, что от нашей базы осталось, может разживусь споранами, наверняка зараженные тусуются, грохотало-то не слабо.
— Будь осторожней!
Грава посмотрела в глаза Атеисту, но промолчала. Подобрала арбалет (это им угомонила пустыша, что чуть не поужинал Атеистом), все также молча ушла. Атеист сжал фляжку, на душе погано и как-то тоскливо что ли, хотелось не живчика, а водки жахнуть. Нет ничего хуже, чем ждать и надеяться на кого-то…
Солнце перевалилось через середку неба и медленно поплыло вниз, когда послышались тихие шаги. Атеист с облегчением выдохнул, сердце забухало радостно в груди, и тут он увидел Граву. Внутри ёкнуло, её глаза отдавали ледяным холодом, лицо осунулось и посерело, как у тяжелобольной. Хотел что-то сказать, но в горле ком, не то что говорить — дышать стало трудно. Она смотрела прямо перед собой, но словно слепая — ничего не видела. Атеист переполз поближе, уже приловчился, и взял ее за руку. Девушка вздрогнула, как от ожога, медленно сползла по стене. Пухлый рюкзак выскользнул из дрожащих рук, Грава ткнулась лицом в колени и тихо расплакалась. Атеист обнял девушку, у самого защипало в глазах. Грава прижалась всем телом, подняла заплаканное лицо.
— Это кошмар! Там такое мессиво… кругом оторванные руки… ноги… Никого не осталось… все мои друзья мертвы…
— Держись, Грава.
Где-то вдалеке гулко громыхнуло, Атеист напрягся, но взглянув на затянутый черными тучами горизонт, успокоился. Всего лишь гроза. Грава мягко отстранилась, руки нырнули в раздутый рюкзак.
— Я одежду тебе нашла почище, а то весь в лохмотьях, смотреть страшно.
Протянула Атеисту серую футболку и черные, широкие, как шаровары, штаны. Парень благодарно кивнул, камуфляж и правда весь разодран в клочья. Грава помогла освободиться от заскорузлой от крови и пота одежды. С горем пополам переоделся, не помешало бы конечно помыться, но увы… А то воняет как от взмыленного скачкой коня. Грава вытащила из рюкзака несколько искореженных фляжек, теперь, считай, есть недельный запас «живчика», а то и поболее. Атеист вытянул свои полторы ноги, ноют обе нещадно, хоть волком вой.
— И вот еще что попалось — вон там, где особняк стоял. — Грава протянула на ладони курительную трубку. Темно-коричневая, с узором и золотистым колечком. Трубка Хью Хьюджина! Что-то смутно зашевелилось в голове, Атеист не мог уловить мысль, душа затрепетала в сладком ожидании спасительной догадки, и тут же словно кто щелкнул в башке выключателем! Ну конечно же! Как же он сразу-то не допер!
— Грава, не хотелось бы раньше времени кричать ура, но, кажется, у нас появился шанс унести ноги куда подальше!