— Так сколько фрицев этой ночью я прикончил? — Якуб начал считать на пальцах. Потом снял ружье и украсил приклад четырьмя зарубками.
— Ну, неплохо — поглядел на коллекцию зарубок. — Еще примерно тридцать миллионов сукиных сынов осталось, но все-таки на несколько десятков меньше…
Издалека послышался волчий вой.
— Развелось дряни из-за этой войны.
Семен кивнул.
— Потом годами будем их отстреливать… Проклятье…
За поворотом несколько волков рвали свежезагрызенную серну.
Вендрович схватил ружье и не целясь выстрелил. Один зверь полетел кувырком, остальные рассыпались по кустам.
Якуб наклонился над серной.
— Одну ногу еще не погрызли.
Он достал штык и начал отрезать ее от туши.
— Только прожарь хорошо — буркнул его товарищ. — Сам знаешь, что бывает, если съесть сырого мяса с туши, загрызенной волками…
— Знаю. Не бойся, засолю и запеку, опасности не будет… — Якуб бросил несколько увесистых огрызков на тачку и они отправились дальше.
Ганс осторожно высунул голову из оврага. Откуда-то с запада доносился шум пальбы. Фронт продвигался. Немец тихонько пробирался на опушку леса. В полях около Войславиц стали лагерем русские. Даже отсюда были видны их грузовики и брезентовые палатки полевого госпиталя. Несколько солдат, вооруженных винтовками двигались в сторону леса.
Наверное командир отправил их в дозор, а может за хворостом? Возле них бежали два лохматых сибирских пса. Гитлеровец задрожал и со всей прыти бросился за деревья.
Из кармана он вынул флакончик с керосином и обрывком платка размазал его по подошвам. Потом вздохнул с облегчением. По следам его не выследят, главное, укрыться с подветренной стороны прежде чем животные услышат его запах. Он петлял по лесным тропинкам, чуть что прячась и пережидая в кустах.
Наконец показался знакомый молодняк. Он прополз под широкими ветвями елей, перемазал штаны, но чуть позже уже был на полянке. Принюхался, запах дыма был почти неслышен.
Он открыл люк, замаскированный под старый пень, и по лесенке спустился в бункер.
— Как обстоят дела? — Юрген сидел за столом, рассматривая при свече остатки довоенной польской карты.
Ганс вытянулся по стойке смирно.
— Докладываю, что русские стали лагерем в полях. Пройти не удастся, у них собаки. Поставили полевой госпиталь, наверное, останутся тут надолго.
— Проклятье, — выругался унтерштурмфюрер и снова стал рассматривать карту.
Он отыскал этот бункер два года назад и лично застрелил восьмерых скрывавшихся в нем евреев. К счастью, он тогда не приказал уничтожить подземное убежище. Благодаря этому теперь он, Клаус и два новобранца из каких-то разбитых подразделений имели укрытие.
Они сидели здесь неделю, ожидая удобного случая, чтобы пуститься вслед за своими.
— На другой стороне леса я чуть не уткнулся в партизан — дополнил лежащий на топчане Фредер. — А на западе польские войска рубят сосны, наверное, дерево зачем-нибудь нужно. Много их там работает. Видел там нескольких наших в кандалах, поляки загнали пленников на работу.
— Мы окружены — командир взвешивал каждое слово.
— Слышна артиллерия, а ночью иногда видны вспышки на горизонте. Значит, фронт недалеко. Тридцать, может пятьдесят километров.
Клаус, чистивший краденную с огородов картошку, шмыгал в углу. Он плакал без перерыва уже четыре дня.
— Тихо, взрослый мальчик, а распустил сопли как баба — одернул его старший. — Мы пока еще живы, а наша армия не поддастся ордам недочеловеков. Это только тактический маневр, мнимое бегство…
«Ничего себе тактика, бежать от Волги аж под Замостье, на территории, которые во все времена должны были принадлежать Рейху» — подумал Ганс.
— Попытаемся этой ночью. — Юрген поставил на карте отметку.
— Выйдем в десять, когда как следует стемнеет, пойдем по краю леса в сторону Майдана Островскего — он с трудом выговорил польское название. — Потом проберемся лесом под Крупе. Фронт проходит где-то за Красныставом. День переждем в лесу, а следующей ночью может быть доберемся до наших.
— Может быть — вздохнул Фредер. — А вдруг нет? Слишком много тут войск.
— Так и должно быть возле фронта — слова командира падали тяжело, словно отлитые из металла. — Если бы нас было больше, мы могли бы выполнять диверсионные операции…
Он замолчал и задул свечу.
В темноты стал слышен треск хвороста, ломающегося под тяжелыми сапогами красноармейцев. Из открытой вентиляции слышались их голоса. Ни один из беглецов не знал русского, но все они почуствовали скрытую угрозу в словах «еб твою мать». Где-то поблизости залаяла собака.
Фредер сжал в кулаке гранату. Командир, у которого совесть была отягощена больше других, сунул под язык капсулу с цианидом.
Шаги и голоса русских удалились. Они вздохнули с облегчением.
Якуб Вендрович вышиб подпорку. Ноги районного секретаря Польской рабочей партии задрыгались в воздухе. Из стянутого веревкой горла послышался последний хрип.
— Проклятье! — Якуб с омерзением сплюнул под ноги повешенного. — На один сорняк меньше.
— Коммунистов просто слишком много — заметил Семен. — Всех не убьешь.
— Но хотя бы некоторых. — Его приятель перебросил новую веревку через балку кирпичного цеха и из кучи запакованных как шпроты прихвостней новой власти вытащил следующего.
— Никому не нужны такие «товарищи». — Он надул с презрением губы.
— Вставай проклятьем заклейменный… — начал петь коммунист, бросая перепуганные взгляды по сторонам, но Семен ловко сделал ему трахеотомию штыком и пение прекратилось.
— А этого за что? — Вендрович вопросительно посмотрел на Юзефа Паченко.
— Осведомитель из КПЗУ — проверил Паченко по полученному от командира листку.
Очередное тело затрепыхалось на веревке как рыбка на крючке и затихло.
— Сейчас у нас веревка кончится — проворчал Семен. — Может оставшихся дорежем саблей?
— Предателей вешают.
— Но в Библии написано: «Побеждай зло добром», а железо добрая вещь — возразил казак.
— Добрая веревка тоже хорошо — Якуб не понял.
— Если не хватит веревки, используем по второму разу — предложил Юзеф, пересчитывая взглядом уже повешенных клиентов. — Отцепи тех первых, или как…
— Давай оставшихся и смываемся.
Чуть позже все коммунисты висели на импровизированной виселице.
Якуб вытащил банку с краской и кисточку, а потом на одежде каждого висельника нарисовал большую черную свастику.
— Когда их найдут, на фрицев подумают — сказал удовлетворенно. — Русские развешали плакаты, что в наших лесах немцы скрываются, а это значит, что они сами в это верят… И пожалуйста, какое прекрасное подтверждение их теорий…
И все трое весело рассмеялись.
Юрген приказал обойти село большим крюком.
До сих пор они прошли примерно восемь километров. Все пока шло как по маслу.
— Тут есть старый кирпичный завод — шепнул он?. — Там можно немного отдохнуть. И может даже напиться воды, там был насос. Стараясь не шуметь, они подбежали к стене.
Командир выглянул из-за угла.
Выстрел разогнал мрачную тишину, и бывший хозяин околицы рухнул в грязь. Оставшиеся попытались бежать, но было уже поздно.
Три вооруженных винтовками аборигена выступили из темноты. Немцы неуверенно подняли руки вверх.
— Будем вешать, или расстреляем? — спросил Юзеф.
— Куда ты торопишься? — возмутился Якуб. — Они же еще дети…
— Знаю я таких детей — буркнул его приятель.
Пленники почувствовали угрозу в его голосе и затряслись как осина.
— Тебе бы понравилось, если бы твоего сына партизаны вешали? — одернул его Вендрович.
— Кто вы такие? — Спросил Семен по-немецки.
— Студенты из Мюнхена — объяснил Ганс. — Нас отправили на фронт. Мы не по своему желанию. Мы ненавидим Гитлера.
— Гитлер капут! — выкрикнул Фредер.
— Вот видишь — обратился к приятелю Якуб. — За что их убивать?
Странный, циничный блеск его глаз успокоил и казака и Юзефа.
— Ну конечно, молодые еще и жить хотят… Зачем их просто так убивать? Унтерштурмфюрер… — он так толкнул труп ногой, что из кармана посыпались драгоценности — это совсем другое, он заслужил, а эти?
— Вы попались, как кур в ощип — сказал Вендрович пленникам. — Ваших отбросили уже километров на сто. Вы не пройдете. Кроме того, даже если бы и пробрались, что с того? Вас снова отправят под пули Советов.
Семен перевел слова коллеги на немецкий.
— Мы не хотим на фронт — застонал Фредер. — Может сдадите нас большевикам? Пойдем себе нормально в плен. А когда война кончится, вернемся домой.
— Русские всех пленных высылают в Сибирь — пояснил Семен. — А оттуда никто не возвращается. Тут тоже остаться не можете, местные люди фрицев не любят. Посадят вас на кол или распилят пилами… — Он посмотрел на Якуба.
— Есть один способ — вздохнул Вендрович. — Но очень трудный и сложный. Можем вас отправить домой. В Мюнхен. Только вам придется скрываться, чтобы вас снова не выслали на фронт или не расстреляли как дезертиров.
— Но как? — удивился Клаус. — Самолетом?
— Превратим вас в волков — пояснил Якуб. — точнее в оборотней. В звериной шкуре вы без труда сможете попасть на Запад.
— Оборотни? — Фредер вытаращил глаза. — Это ведь невозможно…
Якуб позволил частице силы мелькнуть в его глазах. Немцы уже ни о чем не спрашивали.
— Волками будете только по ночам — продолжил объяснять. — И только несколько дней, пока Луна полная или почти полная. День где-нибудь переждете, а добираться будете по ночам. За пять-шесть дней одолеете километров триста.
— Лучше в зверином виде запрыгните в поезд едущий на Запад — посоветовал Юзеф. — Быстрее в Рейх попадете.
— Ну как, согласны? — Он ни на мгновение не снимал пальца со спускового крючка.
— Согласны — принял решение Ганс. — Это трудно?
— Чуть-чуть неприятно и чуть-чуть больно — сказал Вендрович. — Но терпимо. Идите за нами.
Близилась полночь, когда они пришли на Старый Майдан. К счастью, никто из соседей их не видел.