— Знаю-знаю. — Славян рассмеялся. — Не повезло, понимаешь. Сначала меня одна ведьма прокляла, а потом еще и от Абрагима прилетело. И на что он обиделся — не понимаю.
— За то, что ты ту самую ведьму по заднице хлопнул, — фыркнула Лена. — А она явно против была. И ладно бы только хлопнул, ты же еще и прокомментировал свой поступок.
Она вскочила с дивана, скорчила забавную гримаску, впрямь став в чем-то похожей на Баженова, и писклявым голосом проорала:
— Долбить мой лысый череп, трясется, как холодец у мамки дома!
— Надо таким идиотом быть, а? — сообщил Олегу Морозов и покачал головой. — Вот какие черти у него в голове свальным грехом занимаются, а? Да еще в заведении Абрагима такое отчебучить!
— Абрагим — это кто? — У Ровнина с каждой новой фразой крепло ощущение, что ребята вроде бы и по-русски говорят, но он почти ничего из услышанного не понимает.
— Аджин, — пояснила Ленуська, снова плюхаясь на диван, — «Волшебную лампу Алладина» видел? Где царевна Будур и злой магрибский колдун? Вот такой же крепыш, только с ногами, а не каким-то аппендиксом. А еще никому не служит и живет не в лампе. Он недавно закусочную на «Парке Культуры» открыл, там лучшая шаурма в Москве. Я уж на что такое есть не люблю, и то нет-нет да и согрешу.
— И попутно в этой шаурмячной он создал что-то вроде нейтральной зоны для нашей клиентуры, где можно обкашлять любую тему, не опасаясь, что дело дойдет до махача, — добавил Саша. — Абрагим лично гарантирует безопасность. Ну а поскольку он на расправу скор, а силы у него хоть отбавляй во всех смыслах, то мало кому захочется с ним закуситься. Кроме вот этого идиота, пожалуй. И то — он еще легко отделался.
— Легко? — возмутился Славян, проведя ладонью по бритой части головы. — Тебя бы так!
— Твое счастье, что Абрагим Францева уважает безмерно, потому волосы тебе только спалил! — заметил Морозов. — И всего с одной стороны.
— Толку то, — буркнул оперативник. — Брить обе пришлось. Для симметрии.
— Но картина была! — хихикнула девушка. — Абрагим стопку водки в себя забросил, а после сделал «фр-р-р-р», точно факир какой-то. У Славки башка слева горит, причем реально синим огнем, он орет, потушить ее пытается, пламени пофиг, оно не гаснет! Все вокруг ржут, а аджин ведьме еще и говорит: «Если хочешь — можешь его наказать. Но не сильно, по мере вины». Та и прокляла, поменяв цвет волос. Ему теперь рыжим год ходить!
— Весело у вас, — только и смог сказать Ровнин. Ничего другого ему на ум не пришло.
— По-всякому у нас, приятель, — чуть помрачнел Морозов. — Бывает весело, бывает не очень. Чтобы ты понимал — новый оперативник приходит в отдел тогда, когда кто-то из действующих сотрудников погибает.
— Никто и никогда, — прощебетала с дивана Ревина. — Так у нас говорят.
— А что это означает? — уточнил юноша.
— Никто и никогда из тех, кто тут работал, работает и работать после нас станет, сам не уходит, — пояснил Баженов, усаживаясь на стул и беря в руки джойстик. — В смысле в другое место или на заслуженный отдых. Только вперед ногами, если те при нем останутся после героической гибели. Нам, Олежка, пенсия не светит, мы до нее гарантированно не доживем. Я — так точно.
— Как всегда лютый гон, но часть правды в его словах есть, — отвесил Морозов легкий подзатыльник коллеге. — Если ты решил тут остаться, то, скорее всего, так и выйдет. Я понимаю, звучит это все странно, человек со стороны может подумать, что мы чокнутые какие или идейные фанатики, поскольку работать там, где ты рано или поздно точно скопытишься, конечно, бред. Но потому сюда абы кто и не попадает, только те, кто, скорее всего, дело это душой и сердцем примет, как единственное для него возможное. И тогда он окажется своим среди своих, что, в принципе, немалое счастье.
Олегу подумалось, что услышанное им вряд ли Морозову прямо сейчас в голову пришло. Возможно, это когда-то сказал Францев или кто-то еще, а он просто запомнил.
— Ты долго, кстати, здание искал? — повернув голову к Ровнину, осведомился Баженов.
— Нет, — пожал плечами тот. — Как со Сретенки свернул, так сразу почти к нему вышел.
Ребята переглянулись, в глазах Лены блеснул огонек любопытства.
— А вот вы сказали, что кто-то… — Олег помялся, — уходит, тогда его место занимает другой сотрудник. Значит, и я…
— Неделю назад горгулья Митю Шпеера задрала, — ответил Морозов, причем деловито, без трагизма и надрыва в голосе. — Какой-то идиот из новых русских заказал себе статую через парижский музей, те и прислали, мать их так, антиквариат восемнадцатого века, из числа тех, которые при определенных условиях из камня в живое существо оборачиваются. Очень опасное, злобное и плохо уязвимое существо. Результат — в загородном доме шестнадцать трупов, среди которых хозяин, его любовница и двое детей от первого брака.
— Ну и слуги, само собой, — добавил Славян. — Им тоже прилетело. Причем первым!
— Оказалось, вторая жена постаралась, — продолжил Саша. — Смекнула, что скоро ее прикопать в лесу могут, потому что грудь маленько обвисла, жопа увеличилась, а у мужа новая девка нарисовалась. Вот и придумала, как такого избежать. Вернее, явно кто-то присоветовал, сама бы она до такого не дотумкала, но кто именно — уже не узнаем.
— А с чего она взяла, что ее прикопают? — удивился Олег. — Можно же просто развестись?
— Просто развестись невыгодно, — пояснила Лена. — Это денежку какую-то отступными мужу придется давать. А если пропала без вести — то куда удобнее и совершенно бесплатно. Ну, если не считать за расходы поездку его горилл в лес и обратно, чтобы там труп закопать, который никто никогда не найдет.
— В результате она получила со статуей заклинание, которое ту в полнолуние могло оживить. Вернее — день до него, непосредственно в фазу полной Луны, и еще день после. В первый она благоверного и всех в доме на тот свет отправила, а во второй мы докопались до истины, вот только чуть прокололись по времени. Думали, что урочный час полночь, а, оказалось, просто наступление темноты. Вот та стерва и раскололась, думала, что мы все равно никому ничего уже не расскажем. В апреле, Олежка, смеркается быстро, потому пришлось драться.
Ровнин мысленно застонал. Все. Теперь он и тут Олежка, причем, похоже, пожизненно.
— Положить мы ее положили, и горгулью тоже, но прежде та Митьку когтем вскрыла, от живота до горла, — продолжил Саша. — Сразу умер, не мучился.
— Ради нас подставился, — хмуро добавил Славян. — Мог же увернуться, но тогда бы в ту паскуду выстрелить не получилось, чтобы она свиток уронила. Понимаешь, Олежка, пока заклинательница бумагу с призывом держит, горгулья защищена чарами. Но если отпустила — все, птичка на свободе, но и неуязвимости ее конец. Башку и крылья не прострелишь, там камень. Но вот тело из мяса, костей и крови.
— В средние века с их луками и арбалетами сложновато приходилось, конечно. — Лена достала из кармана стильного пиджачка в мелкую черно-белую клетку, что служил ей подушкой, желтый батончик «Натс» и начала его разворачивать. — А в наше время автоматического оружия, сам понимаешь, все проще.
— Митя ведь меня когда-то учил, — лицо Морозова чуть помрачнело, — он на три года раньше в отдел пришел.
— Так что, Олежка, смотри да думай — надо оно тебе, нет? — Баженов нажал на кнопку, из телевизора полилась механическая музыка «денди». — Немного времени для того, чтобы сказать «нет» у тебя есть. Таково общее правило. На, Сашка, тебе в пузяку ногой!
— Только лично я про подобное не слыхал. — Морозов тоже уселся на стул и цапнул джойстик. — Не в смысле правила, а в смысле «нет». Все сначала офигевали от услышанного, а потом просто принимали ситуацию такой, какая она есть. По крайней мере со мной точно было именно так.
Олег помолчал, а после задал очередной вопрос.
— А кто такая лоскотуха? И ауки?
— Олежка, а ты умеешь не только слушать, но и слышать, — с уважением глянула на него жующая батончик Лена. — Хочешь кусочек? Только не очень большой, я голодная. До аванса еще неделя, а денежек нет. Вот, питаюсь всякой гадостью.
— Кстати, дружище, с тебя же еще простава! — заорал Баженов, с силой тыкая пальцами в кнопки. — Как я мог забыть! Значит, сегодня бухаем, если какая-то кака до вечера не случится.
— С первой зарплаты, как положено, — мигом отозвался Олег, который уже один раз уже попался на этот развод в родном саратовском ОВД. — А когда она будет — фиг знает. Вряд ли мои документы сюда быстро перешлют.
— Молодой, да из ранних, — отметил Морозов. — Молодца, Олежка, так его! И я лоу-киком добавлю! Все, лежите, Слава, отдыхайте. Покойничка знал лично!
— Лоскотуха — мертвячка, что в стоячей воде обитает, — пояснила Ревина, когда юноша присел на краешек дивана, того, на котором она вольготно расположилась. — Ну или, скажем так, разновидность русалки. В небольших прудах или даже озерах водяного Хозяина нету, приструнить или к делу какому приставить этих милашек некому, вот они и шалят в свои смертные дни.
— Смертные дни?
— Ну да. Понимаешь, лоскотухой не любая может стать, иначе от этой нежити людям спасу не было бы. Только незамужняя девка-самоубийца, да еще и непременно беременная. В реках таких водяники сразу отметают в сторону, плыви, мол, мертвым телом по течению до села Кукуева. Толку-то ноль, потому как душа трижды проклята — за срамной грех, за самоубийство и убийство безвинного дитяти. И кроме ненависти в ней ничего нет. Что с такой делать? К чему приставить? Да еще, не ровен час, плод переродится да выползет на волю, если срок был немалый, тут вообще неприятностей в реке жди таких, что будь здоров. Щука, которая жрет все без разбору, и та оттуда свалит. Ну, не суть. А вот в пруду каком такая особа подолгу может обитать да злобу на мужиков копить. И не дай бог какой из них не бережку уснет в тот день, который совпадет с датой смерти лоскотухи — все, пропал человек. Она ему сначала голову задурит, поиздевается вволю, после почти до смерти заласкает и вернет сознание в тот момент, когда вода в легкие заливаться начнет, чтобы осознала жертва, что происходит на самом деле.