— В том сраче, что ты на рабочем месте развел, скоро биологическая жизнь заведется, — заметил Саша, отпирая сейф. — Все понимаю, но это же жуть какая-то. Вон у Саввы — чистота, порядок, все разложено аккуратненько.
— Если вы ищете друга без недостатков, вы навсегда останетесь без друга. — произнес Свешников, меланхолично под чаек поглощавший бутерброд с сыром. — Ирландская народная мудрость.
— Кстати, об ирландцах, — возвестил Баженов, листая страницы записной книжки. — На Смоленке паб открылся. По слухам, там прямо вот настоящий эль наливают. В смысле ирландский. Может, после аванса завалимся, попробуем? Интересно же попробовать?
— Ты до него еще доживи. — Морозов протянул Ровнину его пистолет. — Чую, сейчас, после смерти Хранителя, пойдет вода горячая. Особенно если его грохнули из-за какого-то клада, который он по чьей-то наводке поднял, а владельцу отдать не успел.
— Это да, — согласился с ним Свешников. — Но лучше бы ты ошибся. Не хочу еще одной войны на улицах. От прошлой, зимней, пока не отошел.
— Что до тебя, Олежка, — Морозов положил руку на плечо юноши, — сдавать пистолет каждый вечер не обязательно. Во-первых, у нас тут все проще в этой связи. Понятно, что со стороны может показаться, что это непорядок жуткий, недопустимый, но на деле все не так. Просто такова специфика этого места. Во-вторых, тебя могут дернуть прямо из дома в любой момент, но не в отдел, а на место преступления, и окажешься ты там с пустыми руками. Да, в большинстве случаев от «табельного» проку никакого не будет, но лучше что-то, чем ничего. И тебе спокойнее, голым себя ощущать не станешь. Ну и в-третьих — времена на дворе беспокойные стоят, увы. Тяжело нынче в деревне без нагана.
— Получишь нож — перестанешь таскать пистолет, — добавил Баженов. — Ага, вот и номерок нужный!
— Как говорил Артур Конан Дойл, «револьвер – лучший довод, который может привести джентльмен», — добавил Свешников. — Бутер хочешь? Хороший сыр, костромской.
Кстати, он, разумеется, тоже являлся владельцем ножа, о котором упомянул Славян, того самого, который закреплял за сотрудником некий статус. Из ножен, притороченных к поясу, высовывалась рукоять — чуть изогнутая, сделанная из красного дерева, с впадинами, приспособленными для пальцев, чтобы хват был надежнее.
— А Ленуську не слушай, — продолжил Морозов и по-доброму улыбнулся. — Никакой ты не любимчик. У Командора их вообще не бывает, он ко всем относится одинаково. За косяк нахлобучит, за толково сделанную работу похвалит.
— Спасибо, — поблагодарил его Олег, снова надевая куртку и с радостью убеждаясь, что сидит она ровно, не топорщась в том месте, где находится наплечная кобура. — А то я уж загоняться начал…
— Да она просто развлекается так, нравится ей тебя смущать, — пояснил Савва. — Скоро во всем разберешься, заматереешь, краснеть перестанешь по любому поводу, она и отстанет. Неинтересно ей станет, понимаешь? И вообще, Ревина еще ничего. Вот Алла — это да! Она тут такие концерты устраивала! Ленка, у которой она наставницей была, на ее фоне так, послушница из Бетюнского монастыря.
— А что с ней стало? — Олег понимал, что уже опаздывает, но не задать этот вопрос не мог. Чем дальше, тем больше история отдела захватывала его воображение.
— Сгорела, — откусил кусок бутерброда Свешников. — Феникс. Тварь тупая, но очень опасная и крайне живучая. Выбор был прост — либо он из подвала выбирается в дом, что над ним, устраивает там жуткий пожар, а после устремляется в город, где тоже бед натворит немало, либо… Астапова выбрала второй вариант, спалила его вместе с собой. Я, к слову, до сих пор считаю, что это было неверное решение. Можно было вопрос по-другому решить. Можно! Просто Алка, как обычно, пошла по пути наименьшего сопротивления. Со стороны подобное выглядит как героизм, но по факту — глупость.
— Знать, что нужно сделать, и не делать этого — худшая трусость, — вдруг произнес Ровнин, причем, возможно, того не осознавая, пародируя Свешникова. — Конфуций.
Савва перестал жевать, подумал пару секунд, положил бутерброд на стол и несколько раз хлопнул в ладоши, давая понять юноше, что его порыв и подход к вопросу оценены по достоинству.
— Феникс создан из огня, потому убить его можно только другим огнем, — пояснил молодому человеку Морозов. — Вот такой парадокс.
— А вода?
— Она его только разозлит. Все, давай топай. Францев очень не любит непунктуальность. И вот еще что — пустые разговоры Командор тоже не жалует, но если задавать ему путные вопросы, то он всегда на них отвечает. А больше, чем он, о Ночи в городе, наверное, никто не знает. Так что используй этот шанс, Олежка.
— Подожди, — остановил его Баженов, кладя на телефон было уже снятую трубку, залез в ящик стола, чем-то там погремел, а после перебросил юноше колечко с двумя ключами. — Держи. Мало ли что да как сложится, так и будешь под дверью сидеть. Большой от верхнего замка, второй от нижнего.
Морозов оказался прав, Францев уже находился во дворе и неодобрительно глянул на припозднившегося Ровнина, когда тот подошел к нему.
— Пистолет из сейфа взял, — пояснил Олег. — Как без оружия? Мало ли что?
— Мне бы хватило простого «виноват, опоздал», — произнес Аркадий Николаевич. — Не люблю, когда под собственные ошибки подводят базу, это выглядит нелепо. Садись, поехали. Дел много, времени в обрез.
Бежевая «четверка», про которую вчера упомянул Баженов, выглядела чуть получше, чем «рафик», но все равно становилось ясно — материальная база отдела 15-К хромает на обе ноги. На заднем стекле ее имелась приличных размеров трещина, оба крыла тронула ржа, причем преизрядно, к тому же и мотор то и дело чихал, вызывая мысли о том, что вот-вот — и автомобиль заглохнет.
— Чем богаты, — сообщил сотруднику Францев, как видно поняв, о чем тот думает. — Хорошо еще, что у нас Славка есть, который в машинах неплохо смыслит, без него вообще пешком ходили бы.
— Ну да, — односложно ответил Олег, не очень понимая, как на сказанное надо реагировать.
— Удивил, — глянул на него Аркадий Николаевич. — Думал, сейчас выдашь что-то юношески-максималистичное, вроде «не понимаю, почему так» или «это же неправильно».
— Два дня назад, скорее всего, так и поступил бы, — признался Ровнин. — А сейчас уже нет, потому что кое-что осознал. Принять — не принял, но более-менее понял.
— А и не надо принимать, — посоветовал ему начальник. — Потому что, если так поступить, это все равно что остановиться на середине дороги. Конечно, проще себе самому сказать: «Сейчас еще ничего, могло быть хуже», но при такой позиции завтра у тебя нет. Есть только бесконечное серое сегодня. Да и с пониманием, думаю, ты торопишься. Вот тот же Баженов — его жизнь крепко ведь приложила, исковеркала в душе почти все, во что он верил. И тело покорежила будь здоров, он к нам в отдел пришел после того, как на вытяжке пару месяцев в больнице пролежал. Но все равно не сломался, потому знает, ради чего живет. Да, иногда Славу крепко заносит, и он творит такую ерунду, что у меня зла не хватает. Но он настоящий, понимаешь? Как, собственно, и все остальные сотрудники отдела. Они не ангелы, у каждого есть какие-то слабости, они время от времени ошибаются, но это все мелочи. Главное другое — каждый из них знает, ради чего в отдел пришел и почему в нем остался. Я, собственно, к чему тебе все эти красивые слова говорю — как только ты сможешь ответить себе на два эти вопроса, тогда станет ясно, что ты понял и что принял. И как дальше нам с тобой быть — тоже. А пока — смотри, учись, больше от тебя никто не требует. Мне вообще очень жаль, что ты в настолько неудачный момент к нам пришел, когда ни охнуть, ни вздохнуть. Тебе бы сейчас в дежурке со старыми делами несколько недель посидеть, чтобы база в голове сформировалась, да время от времени чередовать чтение с выездами на не самые сложные происшествия вроде того, что я Морозову сегодня поручил. Но вот, нет такой возможности.
— И мне жаль, — сказал Олег, причем вполне искренне.
Штука в том, что он на самом деле понял, насколько это правильный подход. Одно дело обычные бандиты, грабители, мошенники. Они люди, с ними проще.
А тут все совсем другое. Абсолютно. И чтобы это другое понимать, надо учиться у предшественников, ибо ничто не ново под луной, все уже когда-то было и повторится вновь. Конечно, и Морозов, и Баженов пытались ему что-то рассказать, но этих обрывков информации, изложенной на ходу, Олегу очевидно мало.
Например — почему Савва считал, что феникса тогда можно было по-другому нейтрализовать. И кто на самом деле прав — живой он или мертвая Алла?
Или вот ведьмы. Почему — ковен? Один он в Москве или их много? И какую выгоду главная ведьма имеет с гадалок?
И таких вопросов у Олега скапливалось чем дальше, тем больше. А ответов — нет.
— Что, сильно я тебя загрузил? — спросил у него Францев. — Просто молчишь, призадумался, видно.
— Да нет, все нормально, — тряхнул головой Ровнин. — А можно вопрос?
— Нужно, — разрешил начальник. — Если по делу.
— Надеюсь. Вам же Саша рассказал про вчерашнюю ситуацию с гулями?
— Правильное слово «доложил», — поправил его Аркадий Николаевич. — Положим. И?
— Я вот все кручу случившееся в голове, и чем дальше, тем больше мне кажется, что этот в галстуке… Ну, который…
— Ближник Джумы, — подсказал ему Францев.
— Именно. Вот он явно что-то за спиной у Джумы крутит. Так почему ее не предупредить? Может, не впрямую, а как-то по-другому.
— Насколько я знаю, этот вопрос ты Саше задавал и ответ получил.
— Да. Но так и не понял — почему?
— Потому что наша репутация складывается из миллиона мелочей. А основа ее — честность и верность данному слову. Звучит банально, в наше время даже глупо, но это так. Сделай я, как ты говоришь, и да, Джума будет мне очень благодарна, даже если подозрения не подтвердятся. Но в то же время она запомнит, что ради пользы дела я, ты, Морозов — мы можем чуть-чуть изменить ту позицию, которую отдел занимает с давних времен. Что это не случайность, не оплошность, а обдуманный выбор. И, как следствие, то, что с нами реально договориться, если найти нужный аргумент. Или, как вариант, что судных дьяков заставить — добром или силой — сделать нечто противное их принципам. И тогда маленькая победа здесь и сейчас превратится в большое поражение где-то в будущем. Потому что в Ночи скрыть ничего невозможно, и то, что известно нынче только Джуме, завтра проведают вообще все.