— Есть, конечно, вариант, — глянул на него Нестеров. — Не самая большая бригада ведь? Народу у нас хватит, если нет — можно собровцев подтянуть, Васек с их старшим еще с Кандагара знаком.
— Можно, — покивал Емельяныч. — Вот только что потом? Газеты блажить о милицейском беспределе станут? Это ладно. В телике расскажут, как потерявшие человеческий облик сотрудники 14 ОВД покрошили безобидных, мля, представителей южной, традиционно дружески к нам настроенной республики, — тоже переживем. На край турнут меня на пенсию, но это тоже не самое страшное. Паскуднее всего то, что вот этого малька один хрен после освежуют те, кто приедет из Баку разбираться, из-за чего вся заводка пошла. А они приедут, тебе это не хуже, чем мне, известно. Вопрос — чего ради огород городить? Смысл какой? Кому мы чего докажем? Остальным бригадам дадим понять, что есть еще порох в пороховницах у ментов? Да срать они на это хотели. Саша, это бабочки-однодневки. Рыбки гуппи, мля! Они помнят только последние шесть секунд своей жизни, остальное их не трясет.
— А крови уйдет много, потому что стволы и у них есть, — покивал Нестеров. — С нашей стороны без потерь тоже не обойдется, а толку с того чуть.
— Именно. И не вздумай сказать что-то вроде: «Думал ли ты, что на старости лет вот до такого доживем». Я себе это каждое утро талдычу, когда бреюсь. Рапорт без даты вон в ящике стола держу, мля. Как совсем под горло прихватит, уволюсь и стану клубнику на даче выращивать. Хоть с ней можно чего заблагорассудится делать — хочешь жри, хочешь на рынке торгуй.
Олег слушал этот диалог, и ему вдруг отчего-то стало грустно. Причину этого он окончательно объяснить себе не смог, но, скорее всего, дело было в том, что он конкретно так встрял. А может, оттого, что эти два умных, опытных и знающих жизнь с не самой лучшей стороны человека, по сути, сейчас извинялись перед ним, сопляком, за свое теперешнее бессилие.
И ему было их очень жалко. Наверное, следовало бы это чувство обратить на себя, а он отчего-то переживал за них.
— Ладно, может, Воронин, которого где-то черти носят, сможет вопрос разрулить, — хлопнул себя по ляжкам подполковник. — У него язык подвешен, завязки хорошие. Ну и мы, если что, со своей стороны кому-то в чем-то пойти навстречу сможем.
— Ясное дело, — подтвердил Сан Саныч. — За так и ворона не каркает.
В этот момент хлопнула дверь и в кабинет вошел только-только помянутый в разговоре Васек, причем по его лицу Олег сразу понял — все. Последняя надежда испарилась.
— По роже судя, на хорошие вести можно не рассчитывать? — как видно, придя к тем же выводам, поинтересовался у прибывшего Маркин.
— Жопа, — подтвердил Васек. — Но оно и напрашивалось. То, что «грача» завалили, старшаки одобрили, мол, чем их меньше — тем дышится легче, но вписываться за мента никто не станет, ибо — западло. Пацаны не поймут. Да и в целом — им это зачем?
— За мзду, — пояснил Сан Саныч.
— Кабы мзда от областников шла, то может быть. — Васек уселся верхом на стол и достал из кармана куртки сигареты. — А наше ОВД — не того полета птица. Не всрались мы никому, кроме местных барыг, а от них толку, что от козла молока. Так что, Олежка, остался у тебя только один путь.
— Какой? — обреченно осведомился юноша.
— Ноги делать из Саратова, — охотно объяснил ему Васек. — И чем быстрее, тем лучше.
Глава 3
— То есть? — Олег даже головой тряхнул, как видно, надеясь на то, что странные слова, услышанные им только что, высыплются из ушей прочь.
— То и есть. — Старший товарищ выпустил кольцо дыма. — На полгода, может, чутка побольше. Как пойдет.
— А куда? — растерянно спросил молодой человек.
— Комедь, мля! — расхохотался вдруг подполковник.
— Да чего же тут смешного? — уставился на него Ровнин.
— Чему вас в школе учат, а? Грибоедов в свое время писал, мол — поеду в деревню, в глушь, в Саратов, к тетке. Ну или как-то так. А у тебя, Чацкого недоделанного, наоборот все.
— Может, его в какой район спровадить? Хоть бы даже и участковым, — предложил Нестеров. — Мало ли у нас деревень? Поживет там, грибы пособирает, свиньям хвосты покрутит. Единственное — не спился бы. Там от тоски даже такой, как Олежка, запьет.
— Да нельзя его тут оставлять, даже в самой жопе нашего окрестного мира, — отмахнулся от него начальник ОВД. — Перевод хочешь не хочешь, а делать придется, иначе нас первая же комиссия по личному составу может нахлобучить. А без перевода как? В табеле имя значится, зарплата начисляется, а человека под это все нет.
— Ну да, а перевод через наши же кадры и пойдет, — понимающе кивнул Васек. — У нас в ОВД крыс, может, и нет, хотя не поручусь, а к главку подходец найти реально, были бы деньги да желание.
— Про то и речь. — Емельяныч с трудом поднялся на ноги, в коленях у него что-то отчетливо хрустнуло. — Ох, мать твою так. Так вот — надо его спровадить туда, где искать не станут. А если и станут, то задолбаются.
— На Чукотку, что ли? Перепись ягеля устраивать?
— Говорю же — комедь. Все наоборот — Чацкий из Москвы в Саратов отправился, а этот долбоклюй в Москву поедет.
— В Москву? — совсем уж опешил Олег.
— Ты глаза радостно не пучь. Это еще порешать нужно. Тут, на твою удачу, когда карась на нерест шел, к нам с генералом приятель один заезжал на рыбалку. Когда-то начинали вместе, только он в Белокаменной теперь высоко, мля, сидит и далеко глядит, а мы тут остались. Так вот он говорил, что там у них с кадрами не лучше, чем у нас здесь, а местами и хуже. Дошло до того, что чуть ли не учителей и художников в опера берут, лишь бы хоть какой документ о высшем образовании имелся. У тебя же вон диплом юриста, ты им по всем статьям подходишь.
— Надо бы весь расклад приятелю вашему дать, — вкрадчиво посоветовал ему Васек. — От греха.
— Поучи меня еще! — рыкнул на него Маркин. — Ясное дело, что надо. Одна радость — он хоть начальником и стал, а мент правильный, старой закалки. Не совсем вроде скурвился. Пойду наберу. А вы ждите!
И, тяжело ступая, подполковник вышел из кабинета.
— Сдает Емельяныч, — негромко произнес Васек, когда закрылась дверь. — Как бы инфаркт его не хватил. Сан Саныч, ты скажи ему, чтобы он в такую жару водку поосторожней употреблял, особенно после бани. Сосудик какой в башке перекроет — и привет. А если вместо него, например, Пузыря посадят, то беда. Я так точно свалю.
Пузырем в ОВД называли недавно переведенного к ним из Энгельса невысокого пузатого майора, который почти не выходил из кабинета и вообще непонятно чем занимался. Вреда он никому никакого не делал, на мозги окружающим не приседал, но отчего-то в ОВД его невзлюбили, причем сильно. Возможно, потому, что почти сразу пошел слух о том, что именно этот тихий и серый человек сменит старое начальство.
— Не послушает он меня, — поморщился Нестеров, — и никого другого тоже. Что до остального — его и без кондрашки могут сменить. Не просто же так он с генералом ханку трескает третий месяц, понимаешь? Под нашим стул шатается, а под приятелем его в больших погонах вообще отчетливо трещит. А общая беда — она сближает.
— Погодите, — попросил их Ровнин и обхватил голову руками. — По-го-ди-те! Вы о чем вообще? Какая Москва? Куда я поеду? А родители как? Что, если эти меня не найдут и к ним пойдут?
— За своих не переживай. — Васек затушил сигарету в пепельнице. — Уже подумал и переговорил. Ты одно дело, ты мент, твои проблемы — это твои проблемы. А стариков твоих никто им тронуть не даст. Родители — святое. С чертом этим кто надо перетрет, все объяснит. Он не дурак, на рожон переть не станет, понимает, что отвечать после придется по-любому, а положение у него не то, чтобы с парамоновскими скубаться.
— А дядя? — продолжил Олег. — Что, если они до него доберутся?
— Ты совсем дурак? — изумился опер. — На кой хрен им твой дядя? Да и потом — он же на Крытом работает? Ну вот, значит, под теми же парамоновскими ходит. Ясно, что родич твой не того полета птица, чтобы его персонально опекали, так, обычный барыга, но крыша на то и крыша. Короче — с этой стороны засады не жди. Я тебе слово даю. Но сам им звонить в ближайшие месяцы даже не думай, понял?
— Я все объясню, — мягко произнес Сан Саныч. — Не переживай.
— А документы? — продолжил Олег. — Диплом там, все остальное? С ними как?
— Потом с оказией пришлем. — Как видно поняв, что его юный коллега «поплыл», Васек начал с ним разговаривать немного мягче, как с не очень здоровым человеком. — Не сразу, не завтра, но пришлем. И даже, может, вещи какие получится передать. Хотя ты ж в Москву едешь, а в ней всего завались.
— Черт меня дернул! — выпалил Олег, уселся за стол и опустил голову на руки. — Вот зачем?
Чуть ли не впервые с далекого и солнечного детства ему захотелось заплакать. Жизнь, еще несколько часов назад такая понятная и простая, стала какой-то жутью, из которой, казалось, нет выхода.
— Прозвучит странно, но, может, оно и к лучшему? — произнес Сан Саныч. — Нет, серьезно. Ну, сидел бы ты тут, у нас — и чего? Ты не такой, как вон Васек, тебе шахер-махеры крутить самолюбие не позволит. Да и слишком ты для подобного чистоплюй. А мозги есть, и работать хочешь. Вот и выходит — в столицу тебе надо. Попробуй, штурмани златоглавую, вдруг чего выйдет? Ну а если нет — сюда вернешься. Недобор кадров никуда не денется.
— Как ты меня сейчас, Саныч, приложил. — Воронин закурил очередную сигарету. — И не поймешь сразу — то ли похвалил, то ли обосрал. В смысле — то ли гордиться начинать, то ли обтекать?
— Каждому человеку личное место в жизни суждено. — Нестеров достал из сейфа еще одну бутылку «Ессентуков». — Ты на своем, оно под тебя отлито. А Олежка — нет. Сам же видел — мается парень, не знает, куда себя приткнуть. Еще вот так покултыхался бы до осени да и свалил куда подальше. А жаль! Башковитый ведь. Опыта пока нет, эмоции прятать не умеет, мир на черное-белое делит, но оно все придет, никуда не денется. Просто время нужно.