Пока Николай Иванович искал выходные данные, я мысленно перевел название газеты «Народный обозреватель» на более привычное для слуха. По-немецки название звучит «Фёлькишер бео́бахтер». М-да, интересные газеты читают в Коммунистическом интернационале.
— Номер от двадцать второго апреля.
— Если газета дает ссылку на свидетеля, у меня вопрос — каким образом свидетель моих расстрелов смог попасть в Берлин?
— То есть, как мог попасть в Берлин? — не понял вопроса Бухарин. — Он мог попасть туда по железной дороге, по морю.
— Меня назначили начальником чрезвычайной комиссии в конце февраля, а если точнее — двадцать восьмого числа. Навигация еще не открыта, да и пароходов в Европу у нас нет, нет железнодорожного сообщения. Если свидетель шел через Финляндию, то даже тогда бы не смог бы попасть в Берлин за два месяца. Пешком через границу, потом пребывание в финском лагере для переселенцев. Нет, не сходится. Далее. Если, как пишет газета, по моему приказу в Архангельске расстреливают по семьдесят человек в сутки, то получается за весь срок пребывания у власти, а это два с половиной месяца, я расстрелял более пяти тысяч человек. Многовато, не находите?
— Хорошо, а что вы на это скажете? — не сдавался Бухарин, извлекая очередную газету. — «Дейли телеграф». Очень влиятельная английская газета, формирующая общественное мнение. Вот, здесь пишут, что в подвалах ЧК Архангельска по приказу Аксенова ежедневно расстреливают десятки невинных граждан, а трупы вывозят по ночам на грузовиках. А лично Аксенов расстрелял целую группу молодых людей. Вот, конкретные фамилии — Филимонов Егор, Кондрашов Иван, Кирейчук Станислав. Приводятся данные, что им не исполнилось и шестнадцати лет. Значит, вы убийца детей, товарищ Аксенов!
Мне почему-то захотелось как следует дать в морду «любимцу партии». Может, подойти, да и съездить? Подумаешь, объявит мне Ксенофонтов строгий выговор, переживу. Как у нас говорят — «Выговор не триппер, носить можно!». Из партии выгонят? Да наплевать!
Кажется, я уже сделал шаг к Николаю Ивановичу, а тот, увидев мою перекошенную физиономию, принялся резко оглядываться, а потом полез в карман. Ты что, милый, за «дамским» пистолетом тянешься? Да я тебя и без него урою!
Не знаю, как я удержал сам себя в руках, но сумел. Но высказался достаточно резко:
— Товарищ Бухарин, не владея информацией, принимает вражескую клевету за достоверную информацию и поливает грязью чекистов. Вопрос — это он делает по собственной глупости или намеренно?
На сей раз Ксенофонтов не стал делать мне замечание. Напротив, он как-то странно посмотрел на Бухарина и сказал:
— Николай Иванович, я знаю это дело. Люди, фамилии которых вы назвали, совершили нападение на Аксенова, едва его не убив. Аксенов же никого не расстреливал, а убил одного из нападавших. Или он не должен был этого делать? Даже для простого человека это считалось бы самозащитой. Вы думаете, что совершать покушение на руководителя такого уровня — это нормально?
— Не передергивайте мои слова, — закричал Бухарин. — Я не говорил, что это нормально, я вам излагал содержание демократических газет, где пишут про вашего Аксенова.
Пока Ксенофонтов и Бухарин препирались, я немного успокоился и решил высказаться.
— Товарищи, приношу свои извинения и вам, и товарищу Бухарину. Думаю, его просто ввели в заблуждение, а он не сумел различить дезинформацию. Могу еще заметить, что все упомянутые лица, а также остальные члены этой тайной организации, планировавшие отделить Архангельскую губернию от России, расстрелянные по приговору революционного трибунала, были в возрасте от восемнадцати лет. Теперь о подвалах. Даю информацию товарищу Бухарину — в здании, которое занимает Архангельская чека, нет подвала. Это времянка, служившая мобилизационным пунктом царской и белых армий, установленная на сваях. Зазор между почвой и полом составляет не более полуметра, и там очень сложно кого-то расстреливать.
— Хорошо, вы меня убедили, — хмыкнул Бухарин, вальяжно откинувшись на спинку стула.
— А товарищ Бухарин не желает извиниться перед начальником губчека Аксеновым? — поинтересовался самый молодой член коллегии ВЧК Артузов.
Николай Иванович в удивлении вытаращил глаза, но наткнувшись на взгляды окружающих, пожал плечами и снисходительно произнес:
— Это... как там тебя? Аксенов? Приношу свои извинения. Или мне на коленях перед вами поползать?
— А я не принимаю извинений, высказанных подобным тоном, — холодно ответил я. — Более того — как член РКП (б), и не рядовой, а член Архангельского губернского комитета коммунистической партии, я сегодня же отправлю телеграмму в свой комитет, где сообщу о хамском отношении члена ЦК по отношению к одному из руководителей партии в губернии. Думаю, на ближайшем же собрании Архангельский губком поставит вопрос перед ЦК о комчванстве товарища Бухарина.
Похоже, упоминание о том, что я не только высокопоставленный чекист, но и один из руководителей партии, пусть и на губернском уровне, Бухарина проняло.
— Ну хорошо, хорошо, товарищ Аксенов, приношу свои извинения. Простите, поверил буржуазной пропаганде, потом повел себя как спесивый индюк, — торопливо сказал «любимец партии».
— Спасибо, товарищ Бухарин, — кивнул я. — Мне достаточно.
Ладно, хрен с ним с Бухариным. Из-за какого-то козла разводить склоки? Не в моих правилах.
— Тебе достаточно, Аксенов, а мне нет, — резко заявил Ксенофонтов. — Как только вернется с фронта Феликс Эдмундович, мы сразу же поставим вопрос о целесообразности пребывании товарища Бухарина в коллегии ВЧК. Если член высшей инстанции начинает верить не документам и не словам товарищей, а непонятным газетам, то грош ему цена.
— А я не навязывался в вашу коллегию! — вскочил со своего места Бухарин. — Я сам сегодня же отправлю в ЦК заявление о своей отставке. У меня и без вас дел очень много, в ЦК об этом хорошо известно.
Николай Иванович схватил свой портфель, и побежал к двери. Попытался открыть, дергал на себя, но не получалось.
— Товарищ Бухарин, дверь открывается наружу, — подсказал Артузов, стараясь не расхохотаться.
Когда за Николаем Ивановичем закрылась дверь, среди членов коллегии пронесся легкий смешок.
— Володя, садись, что ли, — вздохнул Ксенофонтов.
Ого, теперь уже не Аксенов, а по имени. Расту, однако. Я решил воспользоваться предложением и уселся.
— Что это у нас с Николаем Ивановичем произошло? — озабоченно спросил товарищ во френче. — Он же и на коллегиях почти не бывал, а если бывал, то сидел себе, помалкивал. Может, товарищ Аксенов его чем-то обидел?
А я и сам сидел и ломал голову — чем же мог обидеть Бухарина? А главное, когда это я успел? Может, расстреляли кого-нибудь из его близких?
Правда, есть одна зацепочка, но мне она казалась нелепой. У него что, виды на Наталью? Может, упомянув о скоротечном романе с кем-то из товарищей, она и имела в виду Николая Ивановича? Странно. Читал, что Бухарин считался приличным человеком, интеллигентом. И по бабам — ходок, или нет, не упомню. У Евтушенко есть стихотворение об уцелевшей вдове Бухарина — Анне Михайловне Лариной.
А еще стало любопытно — как «демократические» газеты заполучили столько подробностей? Берлин, ладно, присочинили. А англичане как узнали имена и фамилии? Что-то неладно с ведомством товарища Чичерина, утекает информация.
— Ладно, товарищи, — прервал намечавшийся разговор Ксенофонтов. — Из-за Николая Ивановича потратили лишние полчаса, а время дорого. И вообще, у некоторых товарищей вопросы к Аксенову — мол, либеральничает, мало расстреливает. Но вижу, если на него на Западе собак спустили, то он все делает правильно. Какие будут предложения по работе Архангельской губчека?
— Думаю, следует признать работу губчека удовлетворительной, а товарищу Аксенову объявить благодарность и вручить денежную премию в размере оклада, — предложил товарищ в пиджаке и галстуке.
— Согласен, — кивнул Иван Ксенофонтович. — Только с поправкой — в размере годового оклада. Если месячный — то его на два дня хватит, не больше, а годового — хотя бы на неделю, а то и две. Кто за данное предложение, поднимите руки.
Вся коллегия подняла руки, а я подумал — товарищ Бухарин, тот еще засранец, но он сегодня оказал мне услугу. Спасибо.
Артузов предложил подвести, но я отказался. Хотелось пройтись, чтобы из головы выветрился образ товарища Бухарина и отдохнула ладонь, уставшая сжиматься в кулак. Пройдя метров сто понял, что иду не в сторону Каланчевской площади, а к Большому театру, а точнее — к гостинице «Метрополь». Нет, мне не туда. Еще рано, Наталья на службе. К тому же, ее могли отправить куда-нибудь, она могла переехать на другую квартиру, выйти замуж. Наталья Андреевна ждать меня не обещала, и я не просил. Прошло полгода с момента нашего расставания, у нее собственная жизнь, а мне завтра возвращаться в Архангельск. Так что, не стоит тревожить женщину, а лучше повернуть обратно.
Паровоз на месте, броневагоны никто не спер. Трезвый дежурный бойко доложил:
— Товарищ Аксенов, во время вашего отсутствия происшествий не случилось. Звонил из Малого Совнаркома, какой-то Горбунов, сказал, что заседание переносят на девятнадцатое число, на то же время.
Вот те раз! Но это было еще не все.
— Еще вам звонили, просили перезвонить немедленно. Телефон записан.
— Технический сектор Коминтерна, — услышал я родной голос.
— Наташа... Наталья Андреевна?
— Володька? Где ты? Все там же, на Ярославском вокзале?
— Хочу тебя видеть!
— И я... Жди. Уже бегу.
Глава 15. Патриаршие пруды
Когда Наташа прибежала к бронепоезду, а я метнулся навстречу, успев лишь сказать бойцам, чтобы все шли к черту — и они, и накопившиеся дела, и выступление на Малом Совнаркоме. Надеюсь, товарища Ленина не послал? А мог бы, вгорячах-то чего не скажешь, потом расхлебывай.
Нет, на самом деле все было иначе, а то, о чем сейчас говорил, сделал бы другой человек, но не я — начальник губчека, вместе с которым в командировке находится тридцать с лишним подчиненных, да еще и боевая техника, а все кинуть и убежать вместе с любимой женщиной не имею права. Нет, вначале я распорядился о порядке несения службы, оставил исполнять обязанности старшего по команде оперативника Кузьменко, строго предупредив того о порядке и дисциплине. Назначил бы комиссара Спешилова, но тот так жалобно смотрел на меня, что я оставил Витьку в покое — пусть по Москве с девушкой гуляет. Второго чекиста — Сорокина, определил исполнять обязанности тыловика и интенданта, а сам связался с хозяйственниками на Лубянке, чтобы те временно прикрепили нас к какой-нибудь бане — иначе завшивеет личный состав и, по возможности, отыскали нам хотя бы пять, а лучше десять кусков хозяйственного мыла. Сменного белья и паек не просил, есть свое. Хозяйственник, с которым я разговаривал, велел отправляться в баню, что рядом с вокзалом, но в выдаче мыла отказал — у самих нет, крутитесь как хотите.