Материалы следствия далеко не исчерпывают не только действительный состав участников тайных обществ, но и «предположительный»: иллюстрацией к этому заключению служит целый ряд точно установленных членов тайного общества, «уцелевших» декабристов, которые выявляются по другим источникам (не менее 20 человек) [1024].
В мемуарных текстах также обнаруживаются указания, которые следует отнести к свидетельствам о возможной принадлежности к декабристам. Имеется множество примеров такого рода свидетельств, относящихся ко времени, когда «процесс декабристов» давно ушел в прошлое, говорящих о том, что некоторые из участников тайных обществ избежали наказания, открывающих близость того или иного лица к декабристам, повествующих о том, что лишь случай (варианты: здравый ум, осторожность, занятия службой, связи с влиятельными лицами и т. д.) помог избежать привлечения к следствию и наказания. Есть и свидетельства о близком знакомстве с заговорщиками, об осведомленности о существовании тайных обществ, знании политической цели заговора и даже формальном присутствии в числе заговорщиков. Все ли из них недостоверны? Как представляется, если такие указания исходят от осведомленного лица, не содержат типологические признаки исторического анекдота, то они могут служить надежным подтверждением возможного членства в тайных обществах.
Разумеется, ретроспективные источники наделены своими особенностями. В частности, анализ содержащихся в них данных сопряжен с учетом субъективного взгляда автора на описываемые события и факты, движущих мотивов мемуариста, обстоятельств создания и т. д.
В рассматриваемых случаях не приходится сомневаться в том, что спустя многие годы, вплоть до 1860-х гг., бывшие участники тайных обществ и заговора 1825 г., уцелевшие от репрессий и оставшиеся в таком качестве неизвестными, об этом эпизоде своей биографии предпочитали не распространяться. Восстановление подлинной степени причастности к деятельности тайных обществ на основе свидетельств мемуарных источников затрудняется тем, что многие уцелевшие лица не были заинтересованы в афишировании своего участия в преследуемых правительством конспиративных союзах – ни в 1825–1826 гг., ни в следующую эпоху. В своих воспоминаниях, созданных в тот период, когда тема декабристского заговора находилась под запретом, они скрывали свое участие в декабристских обществах, «намекая» об этом лишь сообщениями о встречах и дружеских отношениях с людьми, осужденными по «делу 14 декабря», о «вольных» разговорах, замалчивая при этом факт формальной связи с конспиративной организацией; сообщали о своем отказе в ответ на предложение вступить в тайное общество (воспоминания С. П. Шилова, П. Х. Граббе). В более позднее время, после амнистии осужденных в 1856 г. и легализации декабристской темы, в мемуарных текстах, принадлежавших лицам, не пострадавшим в 1826 г., появились упоминания об участии в «невинной» в политическом отношении благотворительной деятельности Союза благоденствия; при этом тайное общество представлялось в виде нравственно-просветительской организации, вроде масонской конспирации (воспоминания Ф. П. Толстого).
Для избежавших наказания по процессу, и тем более – для избежавших привлечения к следствию, признание своего участия в «злонамеренном тайном обществе» исключалось, в особенности это касается тех, кто впоследствии сделал значительную карьеру. Обнаружение причастности к «антигосударственному» военному заговору тех, кто имел высокие чины, первоначально грозило крахом всей карьеры и тяжелым наказанием, а спустя многие годы могло оказать специфически негативное влияние на облик «государственного мужа», занимавшего ответственные и высокие посты. Контакты с «антиправительственным заговором», даже имевшие место в далеком прошлом, сохраняли вполне реальное дискредитирующее значение на продолжительном отрезке времени (вплоть до 1860-х гг.).
В мемуарах, принадлежавших осужденным по процессу 1825–1826 гг., тоже нельзя исключить «фигуры умолчания» по рассматриваемому вопросу. И, прежде всего, в силу соображений морально-этического порядка: сообщать о членстве в тайном обществе избежавших наказания, еще здравствующих людей, в том числе занимающих высшие государственные должности, вряд ли было уместным. В мемуарах, вышедших из этой среды, авторы ограничивались, как правило, приведением имен тех, кто принадлежал к числу осужденных по «делу декабристов», либо был наказан без суда. Чаще всего в этих воспоминаниях содержится лишь общая констатация факта участия в тайном обществе лиц, не обнаруженных на следствии и избежавших наказания, без обозначения фамилий; лишь в редких случаях осужденные в 1826 г. авторы мемуаров приоткрывали завесу над составом группы необнаруженных участников тайных обществ (например, воспоминания С. П. Трубецкого и С. Г. Волконского, где названы несколько членов тайного общества, оставшихся неизвестными следствию).
Вместе с тем, и мемуарные свидетельства осужденных декабристов содержат указания о вероятном участии в тайных обществах. Причины этого, в значительной мере, сходны с теми мотивами, которые оказывали сдерживающие влияние на авторов, побуждая их не раскрывать причастность к декабристской конспирации необнаруженных участников движения. Субъективность мемуарных источников добавляет к этому дополнительные основания. В ретроспективных записках можно встретить свидетельства, имеющие косвенный характер, различные намеки, а также намеренное искажение реальных отношений. Одной из причин появлений подобных свидетельств является стремление некоторых авторов снизить (или наоборот, повысить) значимость заговора. Разнообразные оговорки, не позволяющие уверенно говорить о членстве в тайном обществе вновь названного лица, другие моменты, ослабляющие достоверность свидетельства, а также определенный контекст, сопровождающий свидетельство, – все это составляет характерные признаки указаний о возможном участии в декабристской конспирации.
Имея в виду то несомненное обстоятельство, что многие участники декабристских обществ в силу различных причин не были обнаружены следствием, правомерно выдвинуть предположение в отношении такого рода свидетельств, что большая их часть представляет собой попытки умолчать о своем членстве в политической конспирации, не раскрыв всей степени вовлеченности в движение.
Таким образом, в источниках – в основном, в материалах следствия и мемуарах – можно встретить свидетельства о лицах, причастность которых к декабристам не вызывает сомнений. При этом вопрос, было ли данное лицо участником тайного общества, остается до конца не разрешенным. Существует также некоторое количество труднопроверяемых или косвенных свидетельств, «намекающих» на членство в тайном обществе. Иными словами, факт принадлежности к тайному обществу не всегда удается установить с необходимой достоверностью. Степень причастности к декабристской конспирации остается в ряде случаев непроясненной. Нередко исследование вопроса, являлось ли то или иное лицо полноправным членом общества или только знало о его существовании, готовилось к вступлению и т. п., затруднено из-за противоречий в показаниях на следствии и в свидетельствах других источников.
Мы уже отмечали, что выводы, к которым приходило следствие, в свою очередь влияли на сведения, которые утвердились в исследовательской традиции. Чаще всего вердикты, отразившие итоговый вывод следствия, служили и оценкой историка. В отношении спорных случаев, случаев предположительного участия в тайных обществах, наблюдается сходная картина: вопрос о формальном участии в декабристских союзах, как правило, не ставится и не исследуется, а непроясненные, оставшиеся неизвестными или незамеченные следствием фигуры, в основной своей массе, сохраняют этот статус и в научной традиции.
Безусловно, действительный состав тайных обществ был значительно шире известного нам по «Алфавиту» Боровкова и другим источникам. Как уже говорилось, отсутствующие в нем лица, в сущности, «апокрифичны» для исследователей декабристских обществ и существуют на периферии их внимания, являясь как бы «неканоническими» декабристами. Между тем, историкам лишь в небольшой степени известен состав многих отделений и ответвлений тайных обществ; он требует особого и внимательного исследования. Список этих обществ достаточно велик: «Общество военных людей», «Общество добра и правды», «Измайловское общество», общество Ф. Н. Глинки, «Практический союз». Далеко не полностью известен состав значительного числа управ Союза благоденствия, некоторых отделений и филиалов более поздних тайных обществ. Выяснение персонального состава перечисленных и других ответвлений декабристской конспирации неминуемо приводит к вопросу о предполагаемых их членах.
История тайного общества и военного заговора сопровождалась рядом обстоятельств, не лежащих на поверхности. Многое остается неясным и отразилось в имеющихся источниках лишь в слабой степени. Например, на содействие каких именно лиц рассчитывали заговорщики, разрабатывая планы открытого военного выступления как в Петербурге, так и на юге? Кого они привлекли, кого осведомили о своих намерениях, на кого оказывали влияние? Скрытые «пружины» конспиративных связей нередко оставили лишь слабые отголоски в документах следствия. Историки разных поколений предпринимали усилия прояснить некоторые обстоятельства, не вскрытые или мало затронутые следствием[1025]. Проводятся такого рода попытки и в последнее время. Так, О. И. Киянская подвергла изучению намерение П. И. Пестеля, строившего свои расчеты на содействие заговорщикам ряда влиятельных генералов, использовать финансовую зависимость от него чинов высшего командования 2-й армии, известен также факт доверительных личных связей лидера Южного общества с начальником Главного штаба 2-й армии П. Д. Киселевым[1026].
Достаточно задать ряд вопросов, чтобы понять: отнюдь не все известно о конспиративных связях организаторов заговора и военных выступлений, что часть их осталась нераскрытой следствием. Почему С. И. Муравьев-Апостол был убежден в содействии многих полков, стоявших под Киевом, и сообщал П. И. Пестелю, что готов начать выступление в любой момент? Эта уверенность не могла не опираться на согласие целого ряда полковых командиров (или, по крайней мере, батальонных и эскадронных начальников). Из числа состоявших в тайном обществе полковых командиров следствие «открыло» И. С. Повало-Швейковского, В. К. Тизенгаузена и А. З. Муравьева. Вряд ли это было достаточно для уверенных расчетов заговорщиков на весь корпус, тем более что первый из перечисленных осенью 1825 г. был лишен командования. Видимо, круг полковых командиров и высших чинов 1-й армии, посвященных в существование заговора, был более многочисленным, в сравнении с обнаруженным на следствии. Открытие существования тайного общества подразумевало и посвящение в политические планы и намерения, что фактически означало присоединение к членам декабристской конспирации.