и Матюшкина. Комитет требует от вас чистосердечного и положительного пояснения: подтверждаете ли вы показание свое, что Бутурлин и Матюшкин действительно были членами тайного общества и чем можете доказать сие? Знаете ли вы их лично как членов или только слышали как о членах и от кого именно? Каким образом вам о них сказывали, т. е. когда, где и кем именно они были приняты, в каких сношениях и с кем из членов находились и какое принимали участие в делах общества?»[1064] В своем ответе Бестужев-Рюмин свидетельствовал: «Имею честь донести Комитету, что я о Бутурлине никогда не слыхал и в показаниях моих о нем не упоминал. О Матюшкине же говорил мне Матвей Муравьев, но я уже ясно вспомнить не в состоянии, сказывал ли он, что Матюшкин член или что общество намеревается принять его»[1065].
Это повторное показание Бестужева-Рюмина требует комментария. Прежде всего, вопреки ему, фамилию Бутурлина Бестужев-Рюмин на следствии называл, и именно в качестве участника тайного общества. Она прозвучала в его показаниях, зачитанных на заседании Следственного комитета 18 февраля. Отрицание этого обстоятельства в повторном показании говорит о том, что его автор был далеко не во всем откровенен. В своем повторном показании Бестужев-Рюмин уже не свидетельствует о приеме Матюшкина в тайное общество как о безусловном факте, ссылаясь на состояние своей памяти. Он предпочел отказаться от утвердительного свидетельства о принятии в тайное общество нового лица, сделав оговорку: возможно, что Матюшкина лишь намеревались принять, но не приняли.
Повторное показание Бестужева-Рюмина как будто не подтверждает прием Матюшкина в декабристский союз. Тем не менее, оно безусловно представляет значительную ценность как свидетельство о возможном вступлении Матюшкина в тайное общество. Показание прямо говорит о весьма специфическом интересе руководителей тайного общества к Матюшкину: они либо приняли, либо хотели принять его в конспиративную организацию, очевидно, считая его своим идейным единомышленником, готовым стать членом общества.
Но для нас важен еще один момент: Бестужев-Рюмин в этом показании вновь указывает источник своей осведомленности о Матюшкине – М. И. Муравьева-Апостола, – источник, безусловно авторитетный. Можно сказать, что эта информация действительно поступила к Бестужеву-Рюмину «из первых рук», – от лица, долгое время находившегося среди наиболее активных членов Северного общества.
Было бы удивительно, если бы следствие не обратилось после этого с запросом о Матюшкине к Матвею Муравьеву-Апостолу. На следующий день, 25 мая 1826 г., ему были направлены вопросные пункты: «Подпоручик Бестужев-Рюмин показывает, что вы говорили ему о Матюшкине, но не упомнит, сказывали ли вы ему, что он член тайного общества или что оное намеревалось принять его. Комитет требует от вас откровенного и положительного пояснения: принадлежал ли означенный Матюшкин к тайному обществу, когда, где и кем именно был принят, в каких сношениях и с кем из членов находился и какое принимал участие в делах общества? Равно кто он такой и где находится?»[1066] М. Муравьев-Апостол отвечал на этот запрос лаконично и вполне категорически: «В последнем показании моем я написал Мотовиловка. Я не говорил с Бестужевым-Рюминым о Матюшкине, которого я не знал никогда»[1067].
Показания Матвея Муравьева-Апостола вызывают определенные сомнения. Прежде всего, они явно противоречат точно зафиксированному в источниках факту его личного знакомства с Матюшкиным, о котором уже говорилось выше. Муравьев-Апостол не только сделал ложное показание, но и предпочел, уходя от ответа на заданный вопрос, скрыться за ссылкой на ошибку, якобы допущенную со стороны следствия – путаницу между приведенным в его показаниях названием села (Мотовиловка), в окрестностях которого происходили события мятежа Черниговского пехотного полка, и фамилией Матюшкина. В данном случае не приходится сомневаться в том, что и со стороны М. Муравьева-Апостола, и со стороны Бестужева-Рюмина (в случае его повторного показания) имело место стремление спасти от расследования и наказания мало замешанное лицо, против которого не было определенных показаний о вступлении в тайное общество и деятельности в качестве его участника. В этом оба декабриста могли убедиться по самому содержанию заданного вопроса.
Можно лишь констатировать, что показания М. Муравьева-Апостола фактически спасли Матюшкина от привлечения к следствию и дальнейшего расследования степени его причастности к тайному обществу.
Рассматривая этот случай, важно отметить, что следствие не задало вопроса о принадлежности Матюшкина к тайному обществу тому лицу, кто, судя по всему, непосредственно участвовал в приеме Матюшкина – К. Ф. Рылееву. Особенно это кажется странным в свете первого показания Бестужева-Рюмина, прямо называвшего Рылеева как инициатора приема морских офицеров в тайное общество, в том числе Матюшкина. Не были заданы вопросы о членстве Матюшкина и руководящим участникам тайного общества, как это обычно было принято при появлении сведений о новых лицах. В данном случае следствие не проявило необходимой тщательности при сборе и анализе показаний, а спрошенные о Матюшкине повторно Бестужев-Рюмин и Муравьев-Апостол, оценив столь явно проявившийся интерес следствия к новому подозреваемому, несомненно, решили не вовлекать в дело новое лицо, прибегнув к определенным приемам защиты.
Следствие фактически проигнорировало показание, свидетельствующее о принадлежности Матюшкина к тайному союзу, не проявило внимания к явному сокрытию подлинных фактов в показаниях Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина, не провело очных ставок в связи с полученными противоречивыми показаниями. Вся эта ситуация напоминает особенности расследования в отношении участников тайных обществ, получивших оправдательный вердикт следствия. Но, в отличие от лиц, оправданных на процессе, показание о членстве Матюшкина в тайном обществе привлекло значительно меньше внимания следователей: он не был арестован, не привлекался к допросам, скоротечное расследование носило заочный характер и ограничилось повторными запросами Бестужеву-Рюмину и Муравьеву-Апостолу. На Матюшкина не было заведено и отдельного персонального следственного дела.
При анализе следственных показаний о Матюшкине нельзя не заметить, что кратковременное и быстротечное расследование его причастности к тайному обществу носит явно незаконченный характер. Вместе с тем на их основании можно категорически утверждать, что вопрос о причастности Матюшкина к тайному обществу возник на следствии в результате показания одной из наиболее крупных и влиятельных фигур декабристской конспирации, Бестужева-Рюмина, возник не случайно, не в силу «подозрения» или ошибочного показания, сделанного неосведомленным лицом. Исходя из этого, следует признать, что отнесение Матюшкина к числу участников тайного общества декабристов имеет под собой вполне конкретное и достаточно серьезное основание.
Наличие точно установленных на протяжении 1824 г. связей Матюшкина с Пущиным и Рылеевым прямо указывает на вполне определенный путь, который привел Матюшкина в тайное общество. Информация о состоявшемся приеме Матюшкина, отраженная в первом показании Бестужева-Рюмина, а затем смягченная различными серьезными оговорками во втором его показании, поступила к нему по прямому каналу – от Рылеева через Матвея Муравьева-Апостола.
Между тем, имеются и другие основания для отнесения Матюшкина к числу лиц, причастных к декабристским обществам. Так, в письме Ф. П. Врангеля к Ф. П. Литке сообщается о том, что в августе 1826 г., получив в Петропавловске первые известия о событиях 14 декабря, Матюшкин, вообразив, что «…его сообщники в Петербурге овладели всем правлением, затеял было в Камчатке дурные дела», возбуждая неудовольствие в команде[1068].
Это документальное свидетельство может вызвать определенный скепсис. В самом деле, насколько целесообразно было инициировать возмущение среди участников кругосветной экспедиции? По-видимому, Матюшкин, как и другие участники плавания, получил известия не столько о мятеже 14 декабря, сколько о его разгроме и первых арестах активных участников и организаторов. Непредвзятый анализ свидетельства подводит исследователя к мысли о том, что Матюшкин мог выражать в этой связи сожаление о гибели своих друзей и товарищей по тайному обществу в разговорах с подчиненными ему младшими офицерами. Вероятно, имел место обмен мнениями о возможности победы «бунтовщиков», об их планах ввести в России представительное правление. Все это, разумеется, могло быть расценено непосредственным начальством как «дурные дела».
Но примечателен сам факт осведомленности Ф. П. Врангеля – многолетнего непосредственного начальника Матюшкина, так же как и Литке придерживавшегося в целом «либералистских» взглядов, о том, что «сообщниками» Матюшкина являются именно те, кто выступил 14 декабря в Петербурге. Это напрямую говорит о том, что Матюшкин явно обнаружил свое сочувствие восставшим; менее вероятно его признание организационной связи с обнаружившимся тайным обществом, своей принадлежности к нему.
Введенные в научный оборот новые указания следственных документов снимают категоричную однозначность с ранее известного показания Бестужева-Рюмина о принятии Матюшкина в Северное общество. Они не перечеркивают первоначального свидетельства Бестужева-Рюмина; наоборот, даже в некотором отношении они подтверждают его обоснованность (ссылка на Матвея Муравьева-Апостола в повторном показании Бестужева-Рюмина, полный и явно намеренный отказ Муравьева-Апостола от какого-либо показания относительно вступления Матюшкина в тайное общество), но вместе с тем лишают его безусловного доказательного значения. Вывод о поступлении Матюшкина в число членов тайного общества декабристов, сделанный ранее на основании первоначального показания Бестужева-Рюмина, необходимо сопроводить поправкой: «согласно показанию Бестужева-Рюмина, не получившему подтверждения в ходе расследования». Эта поправка не означает, что показание Бестужева-Рюмина неавторитетно, – она свидетельствует только о том, что первоначальное, достаточно точное и недвусмысленное, свидетельство в дальнейшем не было подтверждено другими показаниями. Отметим, что тоже очень важно: показание Бестужева-Рюмина не было и опровергнуто.