1818 г. – начало 1819 г. – время бурного распространения тайного общества в Москве, когда активными усилиями А. Н. Муравьева и Петра И. Колошина в Союз вступили десятки новых членов, причем активно привлекались воспитанники Благородного пансиона и Училища колонновожатых (Горсткин, Комаров, Каверин, Басаргин, Тучков и др.). Очевидно, определяющую роль в этом случае играли давние связи, возникшие еще в период совместного обучения. Помимо Бобрищева-Пушкина, Мансуров, по-видимому, был знаком и с другими участниками Союза благоденствия, в ту пору уже вступившими в тайное общество. Так, он жил на квартире у Басаргиной, родственницы Н. В. Басаргина, учившегося в эти годы в Училище колонновожатых и принятого в Союз чиновником Бруннером[1078].
Анализируя указание Н. С. Бобрищева-Пушкина и его описание обстоятельств предложения Мансурова, необходимо иметь в виду и внутреннее состояние самого показывающего. «Откровенное» показание было дано в конце марта 1826 г., после многомесячного запирательства, на исходе длительного заключения в «ручных железах» (раскован только 10 апреля), на фоне нарастающего, по собственному определению Бобрищева-Пушкина, «изнеможения» (вскоре он заболеет душевной болезнью)[1079]. В этой ситуации некоторые акценты в его показаниях могли сместиться. Например, аргументы Мансурова, призванные обосновать вступление в тайное общество, противодействующее влиятельным «неблагонамеренным» лицам, злоупотреблениям чиновников и т. п., под пером Бобрищева-Пушкина вполне могли трансформироваться в яркий образ союза против организованного и тайного объединения злых сил, стремящегося «разрушить всякую нравственную связь между людьми».
Какие еще аргументы могут дополнительно укрепить мнение о том, что Мансуров приглашал Бобрищева-Пушкина именно в Союз благоденствия? Гражданственные убеждения декабристского характера Мансурова находит свое подтверждение в его литературных произведениях. А. М. Мансуров – рано умерший поэт элегического направления, его признавали одним из наиболее талантливых в новом поколении. Его стихотворение «Умирающий бард» является, по оценке современного исследователя, «ярким выражением декабристского оссианизма»[1080]. Известен поэтический отклик Мансурова на поэму А. С. Пушкина «Руслан и Людмила», в котором поэт критически оценивал ее «в духе декабристских требований». В поэзии Мансурова отчетливо различаются «гражданские мотивы» и «вольнолюбие»[1081]. Таким образом все имеющиеся косвенные данные, характеризующие мировоззрение Мансурова, недвусмысленно говорят в пользу его принадлежности к декабристскому союзу.
Составители справки о Мансурове в биографическом словаре «Русские писатели», авторитетные специалисты по истории литературы С. А. Фомичев и Л. Д. Клейн, высказали предположение о принадлежности Мансурова именно к Союзу благоденствия, а Ю. Д. Левин полагал, что он был связан с одним из декабристских тайных обществ[1082]. С этой интерпретацией показания Н. Бобрищева-Пушкина можно согласиться, однако, как уже было отмечено, дать окончательный ответ затруднительно, поскольку на основании имеющегося свидетельства нельзя придти к однозначному ответу на вопрос – в какое именно общество приглашал Мансуров Бобрищева-Пушкина.
Имя Мансурова, несмотря на то что оно было неоднократно названо в показаниях Н. С. Бобрищева-Пушкина, а на полях его показания еще раз зафиксировано помощником делопроизводителя Следственного комитета В. Ф. Адлербергом[1083], что свидетельствует о проявившемся к нему интересе следователей, однако, не упоминается более в вопросах Комитета, как и в чьих-либо показаниях. Оно не нашло отражения ни в следственных документах, ни в «Алфавите» Боровкова. Сомнения, возникающие при решении вопроса, в какое тайное общество Мансуров предлагал вступить Бобрищеву-Пушкину, заставляют включить Мансурова в группу предполагаемых декабристов.
Среди следственных показаний, не учтенных Боровковым, имеется свидетельство М. П. Бестужева-Рюмина о Бутурлине. Перечисляя известных ему участников тайного общества, существовавшего до 1821 г., Бестужев-Рюмин назвал среди прочих (достоверно известных как членов Союза благоденствия) Бутурлина, сопроводив его фамилию пояснением – «писатель»: «Известные члены мне того общества суть: М. Орлов, Николай Тургенев, полк[овник] Пестель, князь Лопухин, Бутурлин (писатель)»[1084]. Источник информации Бестужева-Рюмина, по-видимому, – его ближайший друг С. И. Муравьев-Апостол или брат последнего Матвей – лица, прекрасно осведомленные о составе участников Союза благоденствия. Возможно, этим источником могли служить руководители Южного общества (П. И. Пестель, В. Л. Давыдов).
Публикаторы следственного дела идентифицировали Бутурлина с известным военным историком и впоследствии государственным деятелем Дмитрием Петровичем Бутурлиным. В этом случае отнесение его к числу членов Союза вызывает вопросы, поскольку его консервативные взгляды, во многом противоположные политическому мировоззрению руководителей Союза благоденствия, хорошо известны благодаря письмам М. Ф. Орлова к Д. П. Бутурлину 1819 и 1820 гг., получившим значительную известность в русском обществе[1085]. По этой причине, а также из-за отсутствия в показании Бестужева-Рюмина конкретных биографических данных, безоговорочно отнести Бутурлина к членам Союза благоденствия нельзя.
Тем не менее, вероятнее всего, в этом показании имеется в виду именно Д. П. Бутурлин. Прежде всего, в пользу этого говорят его отношения с М. Ф. Орловым. Бутурлин и Орлов были давними товарищами (оба в 1810–1814 гг. служили в Кавалергардском полку); они тесно общались и в 1814–1818 гг. При всей разнице их взглядов имеются и общие черты, отчетливо отразившиеся в письмах Орлова и Бутурлина – образованность, просвещенность, обостренный патриотизм, отрицательное отношение к закрепощению крестьян и к «самовластному» способу правления. Переписка Орлова и Бутурлина 1819–1820 гг. зафиксировала наметившееся между ними различие политических взглядов, но в то же время наглядно показывает и определенную близость их первоначального умеренно-либерального политического идеала[1086]. Позднейший консервативный облик Бутурлина не может быть основанием для характеристики его взглядов в 1810-е гг. Не исключено, что Бутурлин был принят Орловым или кем-либо из близких к нему лиц в Союз благоденствия, о чем стало известно Бестужеву-Рюмину. В пользу этого говорят контакты последнего как с самим Орловым, так и с Пестелем, братьями Муравьевыми-Апостолами, Трубецким.
Путь Д. П. Бутурлина в тайное общество в значительной степени проясняет недавно обнаруженная рукопись записок С. П. Трубецкого. В ней автор сообщает о персональном составе одной из первых декабристских конспиративных организаций, носивших еще характер политического масонства – Ордена русских рыцарей. Рукопись Трубецкого вносит определенную ясность в запутанный вопрос об участии Бутурлина в декабристской конспирации: мемуарист прямо называет его, перечисляя участников Ордена. По утверждению осведомленного мемуариста, общество к 1818 г. состояло из семи человек, четверо из которых перешли в Союз благоденствия. Остальные трое, очевидно, в этот союз не вступили. К их числу мемуарист отнес и Бутурлина, добавив к этому следующее: «К[нязь] М[еншиков] и Б[утурлин] не хотели явно принадлежать к такому многочисленному обществу, каковым было тогда С[оюз] Б[лагоденствия]»[1087]. Таким образом, раскрывается один из ранее анонимных участников Ордена русских рыцарей, известный по запискам Н. И. Тургенева как флигель-адъютант «г[осподин] Б.», подлинная фамилия которого долгое время оставалась неизвестной[1088].
К числу лиц, которых следует считать предполагаемыми членами Южного общества, относятся дивизионный доктор Иван Богданович Шлегель, прикомандированный к Главному штабу 2-й армии (здесь же служил другой военный медик, член Южного общества Ф. Б. Вольф, доктор при полевом генерал-штаб-докторе 2-й армии[1089]), и капитан инженерной службы Семенов.
Показание, дающее для этого необходимое основание, сделал Н. А. Крюков. Отвечая на вопрос о том, какие поручения «по видам тайного общества» исполняли офицеры квартирмейстерской части, служившие при Главном штабе 2-й армии, он писал: «Я ездил уведомить Пестеля о том, что нам, может быть, угрожает опасность… Что скоро примутся в члены (как надеялся Барятинский) квартирмейстерской части поручик Лачинов, инженерный капитан Семенов и может быть доктор Шлегель…»[1090].
Н. А. Крюков – активный участник Тульчинской управы и, безусловно, достаточно информированный человек; он возглавлял кружок свитских офицеров при штабе 2-й армии. Крюков энергично содействовал приему новых членов: сам принял Н. А. Загорецкого, затем, уже после известия о смерти Александра I, способствовал принятию И. Ф. Юрасова, а в дни междуцарствия – Е. Е. Лачинова[1091]. Не менее активным в последние месяцы 1825 г. был глава тульчинских заговорщиков А. П. Барятинский – в дни междуцарствия он принял в тайное общество П. И. Горленко, по его настоянию в начале декабря, также после присяги Константину Павловичу, были приняты Е. Е. Лачинов и И. В. Рынкевич[1092]. Эта деятельность по приему новых членов свидетельствует о безусловном значении сведений из показания Крюкова.