на всякий случай побудило меня писать упомянутое письмо к нему»[1157].
Согласно очень важным показаниям самого А. Е. Мозалевского, отобранным у него уже 2 января 1826 г. и, как следует признать, менее тенденциозным по сравнению с показаниями лидеров мятежа, С. Муравьев-Апостол в своей записке писал «майору» Крупеникову, «чтобы шел с батальоном в Брусилов на сборное место», об этом же он велел «сказать» устно[1158]. Однако в Киеве, согласно показаниям Мозалевского, он с Крупениковым (у Мозалевского – «Крупников») не встретился, поскольку «не отыскал» его. Письмо, адресованное Крупеникову, у него было, «но где и каким образом оное утерял, не знает» [1159].
Кроме Мозалевского, были взяты показания у сопровождавших его солдат: унтер-офицера Ивана Харитонова и рядовых Павла Прокофьева, Акима Софронова и Алексея Федорова, а также нижних чинов Курского полка Кузьмы Карпова и Степана Кошелева. Выяснилось, что Прокофьев был послан Мозалевским в канцелярию Курского полка, чтобы отыскать Крупеникова (в передаче солдата – «Крупенкина»). От Карпова рядовой узнал, что в полку нет «майора сей фамилии», а есть поручик Крупеников. Это же Мозалевскому подтвердил встретившийся ему рядовой (полковой писарь) Кошелев. На просьбу указать квартиру поручика рядовой ответил отказом. Кошелев видел у Мозалевского «письмо, адресованное карандашом на имя майора Крупеникова» (факт существования письма подтверждается таким образом еще раз). Странно, что, согласно данным показаниям, Мозалевский больше ничего не предпринял для того, чтобы найти поручика с искомой фамилией[1160].
Стоит отметить, что в случае «удовлетворительного ответа» Крупеникова С. Муравьев-Апостол намеревался идти через Брусилов именно в сторону Киева – цена письма к Крупеникову была чрезвычайно высокой: «…из Брусилова я мог одним переходом придти в Киев, если б получил от Крупеникова удовлетворительный ответ»[1161]. Это показание, видимо, надо понимать так, что если бы Крупеников не привел в Брусилов свой батальон, но при этом все же дал положительный ответ – содействовать восставшим, то Муравьев-Апостол повел бы Черниговский полк на Киев. Столь ожидаемый от Крупеникова «удовлетворительный ответ» вряд ли мог ограничиться лишь его «мнением» о намерении С. Муравьева-Апостола начать восстание, как показал на следствии последний. Ответа Крупеникова Черниговский полк ждал около суток – с 31 декабря по 1 января, а затем, «не имея никаких известий о Мозалевском и заключив из сего, что он взят в Киеве», Муравьев-Апостол повернул в сторону Белой Церкви[1162].
Любопытно, что цель визита Мозалевского была известна и разжалованному Д. Грохольскому, который на допросах в военно-судной комиссии, образованной в Белой Церкви, утверждал, что «другое письмо писал он, Муравьев, уже в Василькове к майору Крупеникову, чрез прапорщика Мозалевского, с тем, чтобы он следовал на сборный пункт»[1163]. Характерно, что этот участник мятежа знает и фамилию адресата письма, и обстоятельства его отправки, и самое главное – его содержание, то, что в нем предлагалось Крупеникову: следовать на «сборный пункт».
После ареста Мозалевского А. Н. Крупеников, судя по всему, был привлечен к расследованию в штаб 4-го пехотного корпуса. Известен рапорт корпусного командира А. Г. Щербатова главнокомандующему 1-й армией Ф. В. Остен-Сакену, написанный по свежим следам – 2 января 1826 г. В нем сообщалось, что «майора» Крупеникова в полку и в корпусе нет, а есть поручик Крупеников. Щербатов давал подозреваемому офицеру безупречную (и одностороннюю) характеристику и сообщал разысканные о нем сведения: «Поручик Крупеников, по объявлению полкового командира, есть один из самых добронравных и верных офицеров, который, будучи… обязан семейством, совершенно не заслуживает никакого подозрения»[1164].
В связи с показаниями Мозалевского и сопровождавших его солдат Крупеников вызывался и на допрос. Возможно, на короткое время он был арестован, а затем освобожден с установлением надзора: Щербатов сообщал, что Крупеников не виновен: «в чем я и ныне удостоверился, призывая его лично к себе, но при всем том буду иметь его до времени под наблюдением»[1165]. Очевидно, надзор был учрежден военной полицией 1-й армии. Вероятно, имелось в виду последующее привлечение офицера к следствию по делу о мятеже. Однако, насколько известно, после этого допроса никого из членов Южного общества и Общества соединенных славян (кроме С. Муравьева-Апостола) о Крупеникове не запрашивали, – включая тех, кто находился под следствием в Могилеве. Не спрашивали о связях с черниговцами и самого Крупеникова. Дальнейшего разбирательства и репрессий Крупеников по-видимому избежал; продолжительность надзора, установленного над ним, неизвестна.
Петербургское следствие получило сведения, сообщенные на допросах Мозалевским и в рапорте Щербатова, от главнокомандующего 1-й армией Ф. В. Остен-Сакена. Судя по всему, следствие было удовлетворено ответом, что майора «Крупникова» в 4-м пехотном корпусе не оказалось, а поручик Крупеников является «отличным» офицером[1166]. Об этом свидетельствует итоговая записка о С. Муравьеве-Апостоле, составленная Боровковым, где утверждается, что письмо в Киев руководитель восстания Черниговского полка «…писал по словам Кузмина, который уверил его, что Круп[е]ников примет участие в возмущении, да и по сделанным выправкам майора Круп[е]никова в 4-м корпусе… вовсе не оказалось; поручик же Кузмин при взятии возмутителей застрелился»[1167].
Как результат расследования в отношении Крупеникова, фактически остановившегося после первого же рапорта Щербатова, следует привести еще фрагмент из всеподданнейшего доклада Аудиториатского департамента по делу офицеров Черниговского полка от 10 июля 1826 г.: «В Курском полку, по уверению командира 4-го пехотного корпуса… нет майора Крупеникова, а хотя и есть поручик Крупеников, но сей по объявлению полкового командира есть один из самых добронравных и верных офицеров, который обязан семейством и совершенно не заслуживает никакого подозрения» [1168].
Нет сомнения, что следователи удовлетворились рапортом Щербатова и показаниями С. Муравьева-Апостола. Факт отсутствия серьезного внимания следствия и оправдания лица, подозревавшегося в готовности участвовать в мятеже, только благодаря положительной характеристике, данной полковым и корпусным командирами, представляет собой исключительный случай. Обыкновенно следствию требовались более веские доказательства невиновности подозреваемого. Остается лишь согласиться с мнением Ю. Г. Оксмана по этому вопросу: «Трудно ныне судить, насколько серьезными были предположения о возможности восстания в Киеве при приближении к нему революционных рот С. И. Муравьева-Апостола, но каковы бы эти основания ни были, следствие на них почему-то не остановилось, и формальной отпиской князя Щербатова разрешился даже такой первостепенной важности вопрос, как расчеты мятежников на батальон Крупенникова…»[1169].
Следует сделать существенную поправку: речь шла, собственно, не о восстании в Киеве, а о значительно более реальном плане – присоединении батальона Курского пехотного полка к восставшим частям на «сборном пункте» в Брусилове. Увлечь в таком случае батальон, окруженный войсками, уже участвующими в мятеже, по сценарию испанской «военной революции», было бы намного проще.
Итак, документы фиксируют несомненный факт – руководители восстания надеялись на поддержку и конкретное участие в мятеже офицера Курского полка. Крупеников, как это следует из содержания адресованной ему записки лидера мятежа, должен был присоединить свой батальон к мятежным частям в Брусилове.
Заговорщика майора Крупеникова (Крупникова) следствие не обнаружило, зато существовало вполне реальное лицо – поручик Крупеников (связи которого с заговором следствие выяснять по неизвестным причинам не стало). Тем не менее, несмотря на имеющиеся документальные свидетельства, исследователи долгое время ограничивались лишь констатацией недостоверности сведений записок Горбачевского, причем многие из них сомневались в реальном существовании Крупеникова, несмотря на то что в VI томе «Восстания декабристов» был опубликован рапорт А. Г. Щербатова со сведениями о поручике Крупеникове и изложением отобранных у него показаний[1170]. М. К. Азадовский, ограничиваясь выводом следствия о том, что «никакого майора Курского полка Крупенникова не существовало», полагал, что «внесенный в воспоминания Горбачевского рассказ Мозалевского нужно считать недостоверным и выдуманным»[1171]. Действительно, сообщаемые Горбачевским факты требуют тщательной проверки и критического отношения, но не следует забывать, что в основе даже, скорее всего, вымышленных эпизодов нередко находятся обстоятельства, имевшие место в реальности. Важно отметить, что выдуманные Горбачевским подробности встречи Мозалевского и Крупеникова в Киеве не должны заслонять реального факта отправки посланца лидера мятежа с письмом, адресованным Крупеникову.
О. И. Киянская, автор новейшего исследования о событиях в Черниговском полку, много сделавшая для того, чтобы избавить ряд фигур, оказавшихся на периферии событий и в тени расследования 1826 г., от легендарного статуса в исторической литературе, уделила специальное внимание командировке Мозалевского и связям мятежников с офицерами, находившимися в Киеве, и окончательно идентифицировала личность Крупеникова. Оказалось, что в Курском полку действительно служил поручик Крупеников; его биографические данные восстановлены по печатным «Высочайшим приказам о чинах военных…», имя и отчество – по делам Инспекторского департамента Военного министерства