Указания о предположительном участии в военных выступлениях 1825–1826 гг.
Переходя к разряду предполагаемых участников военных выступлений декабристов, остановимся прежде всего на следственных показаниях М. К. Кюхельбекера. Они доносят до нас имена двух офицеров Гвардейского экипажа, об участии которых в выступлении 14 декабря 1825 г. нет других свидетельств.
Один из них, лейтенант А. А. Баранцев, был арестован и 14–16 декабря содержался в казармах Семеновского полка, поэтому его участие в мятеже – присутствие в каре, пусть и кратковременное – можно считать доказанным: в силу этого он включен нами в число «безвестных декабристов». В случае другого офицера положение более сложное. Речь идет о командире артиллерийской команды Гвардейского экипажа капитан-лейтенанте Иване Павловиче Киселеве. М. К. Кюхельбекер показал: «Вверенную мне роту увещевал быть в повиновении и не выходить из оного, как на дворе казарм, так и на площади, и старался вместе с капитан-лейтенантом Киселевым уговорить баталион идти в казармы…». Позднее Кюхельбекер добавил, что на Сенатской площади он оставил ряды экипажа и, «встретясь с капитан-лейтенантом Киселевым, пошел к его императорскому высочеству Михаилу Павловичу»[1211].
Пребывание на Сенатской площади в рядах восставшего Гвардейского экипажа И. П. Киселева – заслуженного офицера, уже не молодого человека (к моменту восстания ему около 45 лет), все-таки сомнительно. Еще более сомнительна причастность старшего офицера, облеченного ответственностью за артиллерийскую команду, к заговору и мятежу. Известно, что весь начальствующий состав экипажа в своем большинстве (сюда не включается большая часть ротных командиров) остался в казармах, т. е. на стороне правительства (капитан-лейтенанты М. Н. Лермантов, Н. Г. Казин, Т.К. Лялин, экипажный адъютант лейтенант З. И. Дудинский, дежурный по экипажу лейтенант А. Ф. Доливо-Добровольский, офицер артиллерийской команды С. Я. Семенов, командир 1-й роты Н. Ф. Тимирязев)[1212]. И хотя некоторые из них, по-видимому, были склонны колебаться – какую сторону принять, их участие в мятеже и в заговоре следует исключить.
Итак, по собственным показаниям М. К. Кюхельбекера, он еще на полковом дворе старался «уговорить» моряков экипажа не участвовать в выступлении, а когда пришли на площадь, вместе с капитан-лейтенантом Киселевым пытался вернуть их в казармы. В конце дня, за несколько минут до разгрома, Кюхельбекер встретился с Киселевым на Сенатской площади и, оставив экипаж, пошел к великому князю Михаилу Павловичу; известно, что Кюхельбекер был арестован на площади. Таким образом, судя по всему, Киселев оказался на Сенатской площади с восставшими ротами и находился вместе с экипажем до конца противостояния (Кюхельбекер покинул ряды непосредственно перед картечными выстрелами).
Разбираемое свидетельство однозначно фиксирует присутствие Киселева в рядах или непосредственной близости от колонны восставших моряков. Следует отметить, что он не был одинок. Фактическое участие в мятеже целого ряда офицеров, увлеченных вместе с полком, как это было представлено следствию, также говорит в пользу долговременного присутствия Киселева на Сенатской площади в рядах мятежников.
Следствие выявило присутствие в составе вышедшего на Сенатскую площадь экипажа некоторых ротных командиров гвардейских моряков, по имеющимся данным не связанных с заговором. Все они отделались кратковременным арестом. При этом для объяснения их участия в выступлении не исключены и те мотивы, о которых сообщает в своих показаниях Кюхельбекер: Киселев пытался быть рядом со своими солдатами, чтобы сохранить порядок в рядах командуемой им части и, может быть, убедить в законности «переприсяги». Осведомленность такого рода лиц в политических намерениях заговорщиков требует специального исследования.
Еще одно указание о предполагаемом участнике выступления 14 декабря 1825 г. содержится в мемуарном свидетельстве молодого актера П. А. Каратыгина. Он вспоминал, что увидел матросов Гвардейского экипажа, которые направлялись по Офицерской улице на Сенатскую площадь. Во главе экипажа (возможно, только его части) мемуарист заметил лейтенанта (у Каратыгина ошибочно: «капитана») Павла Дмитриевича Балкашина: «Мы побежали смотреть в окна, выходившие на Офицерскую улицу, и тут увидели батальон Гвардейского экипажа, который шел в беспорядке скорым шагом, с барабанным боем и распущенным знаменем; им предводительствовал знакомый нам капитан Балкашин…»[1213].
П. А. Каратыгин – непосредственный свидетель событий 14 декабря; Балкашин не был для него вовсе незнакомым человеком; очевидно, они встречались и до 14 декабря. Известно, что братьев Каратыгиных, уже ставших к этому времени популярными актерами, посещали офицеры-моряки; братья хорошо знали некоторых из них. Согласно утверждению мемуариста, Балкашин входил в число «знакомых» морских офицеров. В предположение, что Каратыгин мог перепутать Балкашина с другим офицером Гвардейского экипажа – например, Н. А. Бестужевым или М. К. Кюхельбекером, – поверить трудно. Тем не менее, сообщение Каратыгина об участии Балкашина в выступлении на Сенатской площади требует дальнейшей проверки и обоснования, поскольку другими источниками присутствие Балкашина в рядах моряков не подтверждается.
Вероятнее всего, Балкашин принадлежал к уже упомянутой довольно многочисленной группе офицеров, которые последовали на Сенатскую площадь, но, по имеющимся сведениям, не были непосредственно связаны с заговором. Спустя некоторое время многие из них покинули ряды восставших моряков и вернулись в казармы. Офицеры этой группы или вовсе не арестовывались и не привлекались к следствию, или подверглись кратковременному аресту. Что же касается того обстоятельства, что Каратыгин видел Балкашина во главе экипажа, что он «предводительствовал» батальоном, – иначе говоря в роли активного участника мятежа, – то увлеченность защитой прав великого князя Константина Павловича могла быстро сойти на нет и в ходе дальнейших событий уже не проявиться.
Группа возможных участников военных выступлений декабристов невелика, что вполне объясняется особым вниманием власти к участникам мятежей. Тем не менее, источники, в основном мемуарные, сообщают некоторые имена, оставшиеся неизвестными следственным комиссиям.
Речь идет, в частности, о тех лицах, которые, не принадлежа к моменту выступлений к тайному обществу, узнали о существовании и намерениях заговорщиков и были готовы принять участие в выступлении. Так, основываясь на записках И. И. Горбачевского, к числу такого рода фактических участников декабристского заговора нужно отнести капитана Саратовского пехотного полка Ефимова. Согласно мемуаристу, 3 или 4 января 1826 г. ротный командир Ефимов прислал М. М. Спиридову, вместе с запиской от И. Ф. Шимкова, свою записку, в которой писал: «К сожалению моему… я был несчастлив, что не заслужил вашей доверенности и не был членом Общества: это моя вина. Но теперь будьте уверены и знайте, что при первом известии начинать я поведу свою роту, на которую полагаюсь совершенно, и надеясь на помощь своих товарищей, осмеливаюсь ручаться не только за несколько рот, но и за весь полк»[1214].
Эта записка являлась ответом на записку М. М. Спиридова, адресованную офицеру Саратовского полка И. Ф. Шимкову, в которой Спиридов просил уведомить членов тайного общества, служивших в этом полку, что восстание начинается, и призывал подготовить к нему солдат. Записка Ефимова в передаче Горбачевского свидетельствует о том, что этот офицер, не будучи членом тайного общества, узнал о существовании заговора и его цели, выразив свое полное согласие с ней. Он был согласен принять участие в задуманном выступлении, рассчитывая на содействие других офицеров. Указание мемуариста, опиравшегося, вероятнее всего, на сведения Спиридова и Шимкова, заслуживает внимания. Но особенности рассматриваемого мемуарного источника, присутствие в нем неточных и не подтверждающихся другими данными сведений не позволяют считать данное свидетельство полностью достоверным и отнести упомянутого офицера к числу «несомненных» участников заговора декабристов.
Остается затронуть вопрос о последствиях обнаружения причастности к декабристам в дальнейшей судьбе представителей рассматриваемой группы. Нетрудно заметить, что ставший известным, в том числе из конкретных показаний на следствии, факт предполагаемого участия в тайном обществе, заговоре или выступлении декабристов не имел отрицательного влияния на дальнейшую службу лиц из категории возможных декабристов. Исключение представляют И. С. Бабаев, о котором, в связи с признанием сделанного ему предложения о вступлении в Союз благоденствия, собирало сведения III Отделение, и Н. С. Таушев, проходивший по «делу» В. Ф. Раевского в качестве обвиняемого («прикосновенного»). Как уже отмечалось, в 1826 г. он вынужден был покинуть службу, а затем над ним был учрежден полицейский надзор, что соответствовало уровню административного наказания.
А. Н. Крупеников, хотя и был, скорее всего, арестован и привлечен к допросам при штабе 1-й армии, однако затем избавлен от преследования и, очевидно, беспрепятственно продолжил свою службу.
В отношении других «предполагаемых» декабристов, имена которых прозвучали на следствии, какие-либо явные последствия этого обстоятельства не отмечаются. Согласно воспоминаниям М. М. Муромцева, хотя правительство было осведомлено о его принадлежности к ближайшему окружению М. А. Фонвизина и включенности к круг «вольнодумцев», это не имело серьезных последствий; уже в 1829 г. он назначается саратовским вице-губернатором[1215]. Не ощущаются негативные последствия обнаруженной причастности к тайному обществу и в случае Ф. Ф. Матюшкина. Несмотря на то что его имя упоминалось в следственных показаниях, а непосредственное военное начальство располагало вполне определенными сведениями о выраженном им сочувствии заговорщикам, Матюшкин продолжил свою карьеру без каких-либо осложнений. Этот же вывод можно вполне распространить и на предполагаемых участников выступления 14 декабря 1825 г. И. П. Киселева и П. Д. Балкашина, на осведомленного о декабристском заговоре А. П. Сапожникова, связанного с Я. И. Ростовцевым. Увольнение от службы в 1826 г. А. А. Шаховского было обусловлено не тем, что его фамилия прозвучала в показаниях А. Ф… Бригена, а, вероятнее всего, смертью его влиятельного заступника М. А. Милорадовича и интригами в руководстве Театральной дирекции – месте службы Шаховского. Не испытал никаких затруднений в дальнейшей карьере и А. А. Катенин, о причастности которого к декабр