.
Большинство названных лиц были открыты следствием в январе-феврале 1826 г. Повторные показания отбирались почти сразу, опросы других подследственных («свидетелей») производились, как правило, позже, в марте-мае. Нередко авторы показаний, обнаружившие новых лиц, опрашивались повторно. Из обширного перечня Оболенского, датированного 21 января, стало известно о членстве в Союзе Н. К. Воейкова и И. И. Ростовцева. Опрос об их участии в тайных обществах, отраженный в материалах дела, проводился в марте 1826 г.[246] Из допроса А. Ф… Бригена 27 января и его показаний 28 января стали известны имена новых членов Союза благоденствия Н. М. Приклонского, Г. И. Копылова, П. К. Хвощинского. Повторный опрос Бригена датирован мартом 1826 г.[247] Показания И. Д. Якушкина от 16 февраля вскрыли факт участие в Союзе А. В. Шереметева и Я. В. Воронца. Повторный опрос сохранился в указанном особом следственном деле, в котором сконцентрировались показания о лицах, не привлекавшихся к расследованию[248].
Следствием были получены данные об участии в тайном обществе Владимира Пестеля, брата Павла Пестеля, – об этом свидетельствовал С. П. Трубецкой. 20 февраля на заседании были заслушаны показания П. И. Пестеля о принадлежности к тайному обществу его брата. Пестель категорически отрицал какую-либо степень участия брата в конспирации, заявляя, что его «образ мыслей» был совершенно противоположен. Было решено опросить «главных» членов[249]. Показания участников Союза спасения и Союза благоденствия (А. Н. и Н. М. Муравьевых, М. А. Фонвизина, М. Муравьева-Апостола) открыли другую картину: все согласно свидетельствовали, что он принадлежал к Союзу. Некоторые из участников тайных обществ утверждали, что Владимир Пестель был осведомлен о декабристском союзе и участвовал в его деятельности в более позднее время, в период существования Южного и Северного обществ[250]. Комитет оставил это без внимания, как в случае других лиц, не привлекавшихся к следствию. Однако В. Пестель не попал в окончательный список членов Союза благоденствия; его включили в другой перечень – «Список лиц, кои по некоторым показаниям подозревались в принадлежности к тайным обществам или в участии в мятеже, но по следствию оказались непричастными», где присутствуют главным образом полностью оправданные лица, как правило, не привлекавшиеся к допросам[251]. Из этого можно сделать вывод, что Владимир Пестель был признан оправданным от обвинения в принадлежности к Союзу благоденствия. Этот вывод означает, что показания, полученные от лидеров тайного общества, были сочтены недостаточно значимыми и авторитетными, а полный все придали показанию П. Пестеля. В другом подобном случае следователи не стали придавать значение показаниям брата подозреваемого лица – случай П. П. Трубецкого (Сергей Трубецкой также категорически отрицал причастность брата, настаивая на принципиальной невозможности его вступления в тайное общество) [252]. Очевидно, в случае В. Пестеля определенную роль сыграли посторонние для следствия факторы.
Возвращаясь к «списку 42-х» «отставших членов» Союза благоденствия, следует отметить, что, вероятнее всего, в его основу был положен перечень 22 человек, обнаруженных показаниями Бурцова и А. Н. Муравьева[253]. Затем в список были внесены лица, обнаруженные ранее, еще до показаний Бурцова, прежде всего, почерпнутые из показаний Трубецкого и Пестеля (С. П. Шипов, Ф. И. Левин, В. И. Белавин, А. И. Фредерикс, А. А. Авенариус, Н. П. Годеин, П. И. Кошкуль и др.), Комарова (А. Ф. Астафьев). Причем в список вошли как те, кто имел различного рода «объяснения» с императором, и письменные или устные (А. А. Кавелин, братья Перовские, И. Г. Бибиков, В. И. Турко, А. Я. Миркович), так и прощенные, привлекавшиеся к допросам неарестованными (Ф. П. Толстой, И. А. Долгоруков, И. П. Шипов, Л. П. Витгенштейн), а также автор доносов М. К. Грибовский.
Итоговый вид «списка 42-х» представляет собой список членов Союза благоденствия, «по высочайшему повелению оставленных без внимания», сохранившийся в фонде Следственного комитета. Сама структура и последовательность расположения имен в итоговом списке членов свидетельствуют о том, что его составители опирались на материалы дел, объединивших в себе справки о членах Союза благоденствия: после фамилий призывавшихся к допросам без ареста следуют лица из списка, составленного по показаниям Бурцова, а затем из показаний Трубецкого, Оболенского, Якушкина, Бригена, А. З. Муравьева. Завершают его лица, названные Пестелем[254].
Все обнаруженные после показаний Бурцова участники Союза благоденствия и других ранних тайных обществ пополняли список, в том числе лица, открытые показаниями Оболенского (Н. П. Жуков, Н. П. Летюхин, Н. К. Воейков, Ф. П. Панкратьев, А. А. Челищев, А. И. Шляхтинский, И. И. Ростовцев, П. Н. Семенов) и других подследственных: В. П. Ивашева, А. З. Муравьева, И. Д. Якушкина, А. Ф. Бригена (С. Н. Бегичев, Ф. В. Акинфов, В. И. Гурко, В. А. Глинка, Я. В. Воронец, А. В. Шереметев, Г. И. Копылов, А. Д. Башуцкий, П. К. Хвощинский, С.В. Капнист, М. А. Волков, П. М. Устимович, П. В. Хавский). Рассматриваемый список, представленный императору, как свидетельствуют записи журнала Комитета, не позднее конца марта 1826 г., постоянно пополнялся. Хотя он и вырос количественно, в документах расследования долгое время сохранялось устойчивое название: «список 42-х участников Союза благоденствия»[255].
«Отставшие» члены Союза благоденствия не исчерпывают перечень всех, кто был «оставлен без внимания» следствием и вошел в «разряд невзятых». Помимо бывших участников тайных обществ, в числе фактически прощенных, расследование о которых проводилось заочно, без привлечения к допросам, имелись лица, причастные к заговору 14 декабря 1825 г.
Сведения об участии в заговоре офицеров Финляндского полка поступили от А.Е. Розена и затем были подтверждены Е. П. Оболенским. Показания Розена от 9 января содержали данные об участии офицеров-финляндцев в совещании заговорщиков, состоявшемся 11 декабря на квартире Н. П. Репина. Эти показания впервые открыли перед следствием целую группу офицеров Финляндского полка, извещенных о заговоре и согласившихся участвовать в нем. Согласно показаниям Розена, это были: И. А. Базин, А. А. Бурнашев, А. Ф. Гольдгоер, А. И. Мореншильд, Ф. Б. Мореншильд, Г. Г. Насакен, Я. Г. Насакен, А. Ф. Нумерc[256]. Из показаний Розена видно, что все они были осведомлены о готовящемся военном выступлении, принимали участие в обсуждении «средств», которые можно использовать, «если будут принуждать… к присяге», по итогам собрания «согласились» не присягать, «а в случае принуждения собраться на Сенатскую площадь…». Представитель этой группы (Розен) ездил вечером того же дня к Рылееву и имел с ним разговор. На следующий день, 12 декабря, представители финляндцев Розен и Богданов отправились на собрание к Оболенскому, где услышали о скором выступлении гвардии и узнали, что нужно готовить солдат, а в момент присяги «отговаривать» их. Им было разъяснено, что если не удастся поднять солдат, то на Сенатскую площадь нужно придти самим офицерам. Выступление объявлялось под лозунгом верности первой присяге и своему государю, Константину Павловичу. Согласно показанию Оболенского, у него на совещании речь шла о средствах поднять солдат. Совещание окончилось тем, что все его участники обязались привести войска столько, сколько смогут, или находиться на Сенатской площади лично[257]. Все услышанное на собрании – как и ранее, на встрече с Рылеевым, Розен, по его словам, передал некоторым из согласившихся действовать полковых товарищей, в частности полковнику Тулубьеву, подпоручикам Насакенам и прапорщикам Мореншильдам.
В своих показаниях Розен утверждал, что ему неизвестно, действовал ли кто-нибудь из финляндцев согласно полученным от руководителей заговора указаниям. Известно, что в день 14 декабря некоторую активность обнаружил только Базин, который первый сообщил Розену о том, что на Сенатскую площадь пришли войска, а затем поехал вместе с ним на площадь. В ключевом эпизоде в казармах Финляндского полка с участием полковника Тулубьева свидетелями были некоторые из офицеров этой группы и, возможно, принимали в нем некоторое участие (Г. Г. Насакен и А. А. Бурнашев). Они слышали слова Розена о том, что «все полки» идут на Сенатскую площадь, что финляндцы должны последовать этому примеру; очевидно, вместе с Тулубьевым они согласились на это[258]. Согласно мемуарам Розена, несомненно, эта же группа офицеров («несколько офицеров полка») посетила его накануне событий, вечером 13 декабря. Они спросили, как следует поступить тому, кто будет назначен на следующий день в караулы. Розен отвечал, что «для общей безопасности и порядка» они должны оставаться на своих постах, не покидая их. В эту группу входил Я. Г. Насакен, который спрашивал у Розена, что ему делать, поскольку вступал в караул у здания Сената[259]. В целом заговорщики-финляндцы оказались в стороне от событий, хотя не исключено, что благоприятное развитие выступления или решение старшего начальника могли вполне изменить это положение.
Обращает на себя внимание другое обстоятельство, связанное с ходом выступления 14 декабря. Руководители заговора надеялись на Финляндский полк: очевидно, результатом совещаний накануне стала уверенность заговорщиков в том, что финляндцы выступят на их стороне. В воспоминаниях Розена приводится характерный эпизод, когда на Сенатской площади офицеры Московского полка, прося о помощи, спрашивали у него о Я. Г. Насакене, который стоял с караулом на площади: «Отчего он не присоединяется к ним с караулом своим?». Очевидно, заговорщики знали не только о возможном присоединении полка к мятежу, но также и о готовности конкретных офицеров полка принять участие в выступлении. Таким был итог тех обязательств, которые были даны Розеном и, видимо, другими финляндцами. Оболенский подтверждал в своих показаниях, что Розен и Богданов 12 декабря в числе прочих участников собрания на его квартире «решительно утвердили… честным словом» свое участие в выступлении