[408]. Приступая к исследованию, она констатировала: «Следственное дело о Грибоедове еще ни разу не подвергалось специальному изучению источниковедческого характера»[409]. П. Е. Щеголев, публикатор дела о Грибоедове, высказал лишь отдельные замечания о степени достоверности сделанных показаний, при этом он не ставил отдельной задачей своей работы выяснение вопроса: был или не был Грибоедов членом тайного общества. Основным содержанием исследования, по мнению Нечкиной, теперь должна была стать проверка фактических данных «дела».
В ходе работы историк считала необходимым установить общие требования критического подхода к использованию данных следственных показаний как исторического источника. «Проверка достоверности дела» заключалась прежде всего в анализе фактических данных, обнаруженных в показаниях; последний, в свою очередь, производился на основе взаимного сопоставления различных показаний между собой, а также сопоставления информации, заключенной в показаниях, с данными других источников[410]. При критическом анализе фактических данных Нечкина сосредоточила свои усилия на разработке следующих вопросов: знал ли Грибоедов о существовании тайного общества декабристов, был ли он членом, формально принятым в это общество, в чем состояло содержание встреч Грибоедова с руководителями тайного общества в Киеве в июне 1825 г.
Выводы, к которым пришла Нечкина на основе рассмотрения документальных свидетельств, сопоставления различных показаний, других источников, анализа линии поведения Грибоедова на следствии, следует также разделить по выделенным ранее аспектам исследования. Во-первых, исследовательница дала положительный ответ на вопрос «знал ли Грибоедов о тайном обществе»: «Грибоедов был осведомлен не только о самом факте существования тайного общества, но и о программе его, о целях политического переворота и декабристских вариантах программы»[411]. Во-вторых, рассматривая вопрос о формальном членстве Грибоедова в тайном обществе, Нечкина отметила, что ответить на него гораздо сложнее, чем на первый, ввиду разноречивости имеющихся показаний. Тем не менее, сопоставление следственных показаний привело исследователя к заключению: «…сам факт предложения Грибоедову вступить в члены тайного общества не подлежит никакому сомнению…» Факт приема, по ее мнению, также имел место, но принятие произошло в несовершенной, незаконченной форме.
Ключевым для обоснования этого вывода является показание Рылеева в ответ на вопрос о приеме Грибоедова: «…хотя он из намеков моих мог знать о существовании общества, но не будучи принят мною совершенно, не имел права на доверенность Думы». Показание Рылеева поддерживалось двумя свидетельствами руководителей Северного общества, Оболенского и Трубецкого, ссылавшихся на слова Рылеева о принятии Грибоедова[412]. «В силу изложенных выше соображений нельзя не признать сильной позицию тех исследователей, которые придерживаются мнения, что Грибоедов был членом тайного общества», – таков вывод, который сформулировал историк[413].
М. В. Нечкина пришла к следующему заключению: Грибоедов, бесспорно, знал о тайном обществе, о его цели и планах военной революции. Он был принят в Северное общество в несовершенной форме, а затем, выполняя поручение его руководителей, встречался в Киеве с членами Южного общества и Трубецким. Реконструируя содержание этих встреч, Нечкина выдвинула гипотезу о том, что предмет переговоров Грибоедова и руководителей Васильковской управы Южного общества был связан с замыслом военного выступления – «Белоцерковским планом», разработанным С. Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым в конце 1824 г. для совершения политического переворота, а именно – осведомление об этом плане главнокомандующего Кавказским корпусом А. П. Ермолова. Грибоедов, по-видимому, отказался служить передаточным звеном для информирования об этом плане и, возможно, для склонения к участию в военном выступлении своего начальника[414]. Подводя итог проделанному анализу, Нечкина писала: «Грибоедов, несомненно, знал о тайном обществе декабристов и, по-видимому, был в какой-то форме принят в него Рылеевым. Ему удалось избежать кары более всего в силу осторожнейшего поведения на следствии и влиятельных родственных связей»[415].
Выражение, примененное Рылеевым по отношению к Грибоедову («несовершенное» «принятие» в члены тайного общества) означает, как представляется, незаконченный, незавершенный прием, остановившийся на одном из этапов процедуры. Надо отметить, что «несовершенный прием» – устойчивое выражение, которым пользовались члены тайных обществ, говоря о незаконченной процедуре, неполном принятии в тайное общество. Случаи незавершенного приема фиксируются в материалах следствия. Так, имеется показание А. А. Бестужева о приеме Д. И. Завалишина: «Рылеев принял было его в члены, но узнав, что он писал из Бразилии письмо к государю императору, содержание которого не хотел сказать, приостановился открывать ему все и после не вверялся ему». При этом уже был выяснен образ мыслей Завалишина, который был сочтен соответствующим кандидату на прием. Действительно, тот же Бестужев показал о Завалишине: «Мнение о перемене порядка вещей он сам излагал»[416].
Принятие в тайное общество – процесс продолжительный во времени. Сначала нужно было узнать образ мысли кандидата, выяснить единомышленник он или нет; только после этого делали предложение вступить в члены. По имеющимся показаниям, нет сомнений, что такое предложение Грибоедову делалось. Из этого следует, что первый этап приема был пройден, Грибоедова признали единомышленником. На втором этапе сообщалось о существовании тайного общества, имеющего целью улучшение правительства, но без подробностей – фактически это было начало приема, при этом делалось предложение присоединиться. Если кандидат соглашался участвовать, он уже считался полноценным членом первой степени. Формула, примененная Рылеевым в отношении Грибоедова в разговоре с Трубецким («наш»), а также утвердительное свидетельство Оболенского прямо говорят о том, что прием Грибоедова состоялся, однако показание Рылеева вынуждает сопроводить этот вывод оговоркой: прием не был полностью завершен. Почему это произошло?
Прием мог остановиться по ряду причин: отъезд новопринятого, его подозрительные для принимающих поступки (случай Завалишина), нежелание подчинять себя воле руководителей тайного общества, наконец, несогласие со средствами, которые в перспективе предполагались для достижения цели (использование военной силы).
Тем не менее, следует особо подчеркнуть, что принятый в первую степень членства считался «своим»: то есть членом, хотя и «полупринятым». Для принятых членов всех степеней имелось одно обобщающее название, устойчиво встречающееся в среде участников конспирации, которое отражало формальную организационную связь с этим лицом – формула «наш». К Грибоедову, как следует из показаний Трубецкого, она была применена. И Трубецкой понял эту формулу таким образом, что сделал вывод о принятии Грибоедова в тайное общество. Очень важным обстоятельством для правильной интерпретации этого свидетельства, мимо которого прошли оппоненты М. В. Нечкиной, является тот факт, что руководитель тайного общества принял эту формулу как сообщение о приеме нового члена и настолько не сомневался в этом своем понимании, что несколько раз назвал Грибоедова членом тайного общества без какой-либо оговорки, что в условиях следствия было особенно ответственным уличающим показанием. Сообщение Рылеева не позволяло Трубецкому сомневаться в этом факте[417].
Вопросы об организационном устройстве тайных обществ и, в частности, о процедуре приема в декабристскую конспирацию, о степенях членства заслуживают отдельного исследования. Эти вопросы освещались в следственных показаниях фрагментарно и скупо. Не затрагивались они подробно и в мемуарах декабристов, поэтому исследователи вынуждены прибегать к реконструкции содержания уставных правил на основе всего комплекса документальных свидетельств.
В Южном обществе «несовершенный прием» относился к случаям т. н. «полупринятых» членов. Согласно имеющимся прямым свидетельствам участников конспиративных собраний, «полупринятые» назывались «членами» наряду с полноправными участниками организации. В Южном обществе при вступлении в члены общества сообщались тайна существования общества и правила устава, в ходе вступления давалась «присяга или просто честное слово» хранить тайну и оказывать всевозможное содействие. При этом старались не сообщать имена других членов, и, как правило, вновь принятый имел связь только с принявшим его или ближайшим окружением последнего. Предполагалось, что «принимаемый уже тот, коего образ мыслей был сходен с образом мыслей союза», поэтому своеобразный отбор проходил уже при выборе кандидата, а в ходе самого приема объявлялись «цель и средства» тайного общества. «Сие было одним из законов, принятых обществом, чтобы объявлять новопринимающимся цель его и средства, дабы тем соблюсти единогласие»[418]. Таким образом, на позднем этапе существования тайного общества предлагалось вступить уже заранее отобранным единомышленникам, чьи взгляды уже имели сходство с «образом мыслей» членов тайного общества. Однако, для того чтобы знать взгляды кандидата, необходимо было их выяснить. Для этого и существовала определенная схема предварительного общения перед предложением вступления или началом процедуры принятия.