Объем информации, которым, судя по указаниям источников, обладал Грибоедов, сообщался на стадии приема, подразумевавшей полноправное членство, а главное – согласие кандидата на вступление в общество. Очевидно, процедура приема Грибоедова в Северное общество если и была прервана, то уже после его согласия быть членом, после прохождения первой стадии «испытания» или «первоначального членства».
Еще одним доказательством вступления Грибоедова в полноправные члены является его встреча с руководителями Васильковской управы и Трубецким в Киеве. Встречу эту трудно назвать случайной, поскольку на нее специально был вызван С. Муравьев-Апостол. Этот эпизод заставляет предположить наличие отдельного поручения, сделанного Грибоедову – скорее всего, информативного характера: передачи членам, находившимся в Киеве, сведений о петербургском тайном обществе. Известны поручения, которые давались руководством Северного общества А. Ф. Бригену и М. М. Нарышкину. Оба принадлежали не к «рылеевской отрасли», в то время как Грибоедов был осведомлен о существовании тайного общества от самого Рылеева. Тем более возможным представляется вывод о том, что Грибоедов, отправляясь в Киев, должен был передать киевским членам информацию, прямо относящуюся к тайному обществу, и таким образом выполнить поручение принявшего его Рылеева. Выполняя определенное поручение, Грибоедов не мог, согласно правилам конспирации, выступать только как «товарищ», не включенный в конспиративные связи в качестве сочлена. Для поручения была необходима доверенность руководства. Следует особо отметить, что поручения, напрямую связанные с конспиративной информацией, давались в большинстве случаев лишь формально принадлежавшим к декабристской конспирации лицам[438].
Итог нашего рассмотрения в значительной степени близок выводам М. В. Нечкиной: Грибоедову удалось оправдаться, несмотря на прозвучавшие показания о вступлении в тайное общество. Причем эти показания имеют высокую степень достоверности: ведь они принадлежат наиболее осведомленным и авторитетным руководящим членам тайного общества, членам Думы Северного общества. Характер решающего показания Рылеева, который был источником информации для всех основных уличающих свидетелей, свидетельствует о том, что он, стремясь не допустить дальнейшего расследования вопроса, все же не смог скрыть факт ознакомления Грибоедова с существованием и намерениями тайного общества и начавшегося приема в Северное общество (вероятно, в первую степень членства)[439].
После получения показаний от Грибоедова, отрицавшего обвиняющие свидетельства Трубецкого и Оболенского, а также изменявшего смысл свидетельств Рылеева и Бестужева, Комитет уже 25 февраля решил представить Грибоедова к освобождению, сочтя его оправданным расследованием[440]. Но разрешения императора тогда не последовало: дело было отложено, и только в конце мая, при завершении следствия, вместе с несколькими содержавшимися под арестом, Грибоедов был вновь представлен к освобождению. В итоговой справке о Грибоедове значилась стандартная фраза, включавшая официальную формулу оправдания: «…к тайному обществу не принадлежал и о существовании оного не знал»[441].
Подводя итог анализу показаний о Грибоедове, нужно признать, что Грибоедову было формально предложено вступить в тайное общество, на что было получено его согласие; можно уверенно заключить, что он поступил, по крайней мере, в первоначальную степень членства (в Северном обществе не имевшую названия). Наконец, совокупность имеющихся данных позволяет сделать предположение, что процедура приема завершилась и Грибоедов стал полноправным членом тайного общества[442].
Особенности ареста и заключения в ходе следственного процесса
Арест и заключение подавляющего большинства оправданных в ходе и по результатам процесса фактически ничем не отличались от обстоятельств привлечения к процессу преданных суду и наказанных без суда. Значительная часть представителей группы оправданных оказалась под арестом на Главной гауптвахте Зимнего дворца, а затем содержалась «у дежурного генерала», в здании Главного штаба, а также на других гауптвахтах. Так, после недолгого пребывания на Главной гауптвахте под арестом в Главном штабе оказались А. С. Грибоедов, Н. П. Воейков, И. П. Липранди[443].
Местом содержания под арестом менее замешанных, по мнению следствия, гвардейских офицеров были гауптвахты в казармах частей гвардии. Под арестом в казармах Конного полка находился офицер этого полка М. Ф. Голицын. Кратковременный арест и заключение перед оправданием на следственном процессе И. Д. Лужина и A. M. Голицына, очевидно, также связаны с полковыми казармами[444]. На гауптвахте Петровской площади содержался К. П. Миллер[445].
Тех, в отношении кого имелись распоряжения императора о скорейшем расследовании дела, содержали, главным образом, непосредственно в Зимнем дворце, на Главной гауптвахте. Так, после заключения на Главной гауптвахте был перемещен в гвардейские казармы (на квартиру дивизионного командира) арестованный И. Ф. Львов[446]. На гауптвахте Зимнего дворца провели короткое время своего заключения полковники Ф. К. Левенталь и В. К. Ширман; здесь же содержался А. А. Плещеев 2-й[447].
Некоторые из оправдавшихся на процессе лиц были заключены в крепостные казематы Петропавловской крепости, что служило вполне определенным признаком того, что следователи первоначально питали в их отношении серьезные подозрения в деятельном участии в декабристской конспирации, основываясь на имевшихся показаниях. Среди заключенных Петербургской (Петропавловской) крепости были впоследствии оправдавшиеся Ф. Е. Врангель, В. П. Зубков, Б. К. Данзас, Н. П. Крюков, А. А. Плещеев 2-й (короткое время), братья A. M. и Н. М. Исленьевы. В крепости содержался также И. А Арсеньев; место его заключения в крепости, в отличие от предыдущих лиц, не установлено[448].
Ход и результаты расследования в отношении лиц, признанных невиновными
Другие случаи неподтвержденного («снятого») обвинения на следственном процессе по делу декабристов не вызвали столь пристального внимания историков. Это и понятно: как правило, оправданные лица не столь известны в общем историко-культурном контексте. Тем не менее, факт оправдания Грибоедова, несмотря на имевшиеся показания авторитетных свидетелей об участии его в тайном обществе, представляет собой дополнительное основание для предположения о неединичности подобных исходов расследования. Сходные обстоятельства почти в полном объеме повторяются в делах других оправданных, против которых имелись конкретные уличающие показания. Далее мы обратимся к анализу этих случаев оправдания участников тайных обществ.
Имя подполковника Ахтырского гусарского полка Ивана Алексеевича Арсеньева прозвучало 29 января 1826 г., на первом устном допросе его бывшего полкового командира А. З. Муравьева, который назвал Арсеньева членом тайного общества[449]. Он подтвердил это еще раз в письменных показаниях, данных на составленные сразу после этого допроса вопросные пункты. В них он свидетельствовал, что вскоре после своего присоединения к тайному обществу на юге узнал об участии в обществе офицеров своего полка: ротмистров Семичева, Франка и подполковника Арсеньева. Муравьев, более того, в своих показаниях сообщил информацию, серьезно уличающую нового подозреваемого: «…30-го числа подполковник Арсеньев, также ко мне войдя, говорит: „При теперешних обстоятельствах не быть ли готову?“ Я и ему сказал, что преступно для спасения своей кожи губить людей безвинных. И, наконец, я бы должен идти против брата родного своего (Александра 3. Муравьева, командира соседнего Александрийского гусарского полка. – П. И.)»[450]. На следствии Артамон Муравьев настаивал на полной непричастности своего брата Александра к декабристской конспирации и его неучастии в замысле восстания. Следовательно, из этого показания вытекало, что предложение Арсеньева ставило Артамона «против брата родного своего», а значит речь шла об участии в мятеже. Весь контекст диалога – планируемое действие должно было «спасти» заговорщиков, но при этом, вполне возможно, погубить «людей безвинных», – не оставляет сомнений в том, что обсуждались перспективы восстания. К тому же, о восстании Черниговского полка Муравьев узнал, по его словам, только 31 декабря, и поэтому 30 декабря, как следовало из этих показаний, предложение Арсеньева находилось только в контексте планируемого выступления заговорщиков. Проведя устный допрос и получив эти показания, следствие констатировало: Арсеньев спрашивал у Муравьева, не приготовить ли эскадрон к участию в мятеже, после известия об аресте С. Муравьева-Апостола[451].
Показание, принадлежащее крупной фигуре в тайном обществе, вызвало со стороны следствия немедленное решение об аресте. Комитет запросил разрешение на «вытребование» всех названных Муравьевым офицеров его полка и одновременно решил обратиться за разъяснениями к С. Муравьеву-Апостолу и Бестужеву-Рюмину[452]. Император согласился на арест, и 31 января в журнале Комитета было записано решение об аресте всех трех офицеров Ахтырского полка и доставлении их в Петербург