[453]. 7 февраля исполняющий после ареста A.3. Муравьева должность полкового командира Арсеньев был также арестован и отправлен в Петербург. 15 февраля, после первого допроса, он был заключен в Петропавловскую крепость. Показания Арсеньева зачитывали на заседании Комитета 21 февраля, в них он полностью отрицал свою принадлежность к тайному обществу и какую-либо степень осведомленности о его существовании и планах мятежа. На главный пункт обвинения – сведения, полученные от Муравьева, – Арсеньев отвечал, что 30 декабря действительно спрашивал у полкового командира, не подготовить ли эскадрон, потому что «слышал от проезжавшего артиллерийского офицера», что «будет полку поход»[454]. Арсеньев ссылался на неизвестного артиллерийского офицера (им был посланный от членов Славянского общества Я. М. Андреевич). По его словам выходило, что Муравьев неверно истолковал сделанное предложение, приняв слова Арсеньева за предложение участвовать в мятеже. Сам же Арсеньев, по его утверждению, имел тогда в виду, что вскоре будет получен приказ о «походе» (очевидно, против восставших).
Тем временем, в своем ответе на повторный запрос об Арсеньеве, написанном до 21 февраля, Муравьев был более осторожен: по его словам, сам он не принимал Арсеньева в тайное общество, о его членстве знал лишь со слов Бестужева-Рюмина: «только полагал сие, основываясь на словах Бестужева-Рюмина». Последний, по утверждению Муравьева, сообщил ему, что на Арсеньева «можно крепко надеяться». Муравьеву пришлось дать еще дополнительные показания об источнике сведений о членстве Арсеньева в тайном обществе и, в особенности, о том разговоре, что состоялся между ними 30 декабря; в них он подтвердил сказанное раньше[455]. Бестужев-Рюмин, со своей стороны, отрицал свое участие в приеме Арсеньева, заявляя также, что Арсеньев не состоял членом тайного общества; не мог ничего сообщить о приеме Арсеньева и С. Муравьев-Апостол. После этого Комитет решил представить подполковника Арсеньева к освобождению, как оправданного расследованием. В итоговой записке о А. З. Муравьеве в особом примечании приведена окончательная формулировка следствия об Арсеньеве: «Артамон Муравьев называл Арсеньева членом тайного общества и принял слова сего последнего в смысле готового содействовать обществу, но Арсеньев был сюда вытребован, оказался невинным и по высочайшему повелению уволен» от расследования[456]. Такой же вывод о невиновности Арсеньева был отражен в записке о нем, представленной императору вместе с решением Комитета об освобождении. Последовала резолюция императора: «Сейчас выпустить» и, видимо, на следующий день, 22 февраля, он был освобожден с аттестатом[457].
Таким образом, следствие поверило Арсеньеву и Бестужеву-Рюмину. Оно предпочло удовлетвориться той интерпретацией эпизода с предложением готовить эскадрон «к походу», состоявшегося 30 декабря 1825 г., что основывалась на оправдательных показаниях Арсеньева. Обвинение со стороны А. З. Муравьева объяснялось неверно понятым смыслом слов Арсеньева, который получил сведения о скором походе полка, а вовсе не имел в виду замысел участия в мятеже.
Между тем, неоднократные показания A.3. Муравьева, который прямо свидетельствовал о вступлении Арсеньева в тайное общество, не были единственной уликой против этого офицера. Еще 15 января, в дополнительном показании В. К. Тизенгаузена, сделанном после первого допроса, содержались весьма двусмысленные сведения о его знакомстве с офицерами-гусарами летом 1824 г.: «В Белой Церкви бывали у меня, кроме моих офицеров, Ахтырского полка два брата Годениуса… Франк… Семичев, подполковник Арсеньев, но с которыми я никогда ни одного слова о конституции или тайном обществе не говорил. Хотя они все честных правил и, как мне кажется, не должны принадлежать к обществу… но я не могу ручаться, чтобы они после того не поступили в общество, подобно артиллерийским офицерам в Лещине; впрочем, я ни от кого не слышал, чтобы они соблазнились»[458]. Всплыло имя Арсеньева как участника тайного общества и позднее. В показаниях, датированных 10–11 апреля 1826 г., М. И. Муравьев-Апостол прямо свидетельствовал: «Ахтырского гусарского полка Арсеньев, Семичев и Франк были приняты в члены Южного общества в 1824 году в лагере в Белой Церкви Бестужевым и братом моим Сергеем…»; правда, Муравьев-Апостол добавлял: «Арсеньева и Франка я никогда не видел»[459]. Следовательно, он слышал об их принятии в общество, очевидно, от брата Сергея и самого Бестужева-Рюмина. Таким образом, показание Муравьева о принадлежности Арсеньева к тайному обществу было подтверждено авторитетным голосом Матвея Муравьева-Апостола, хорошо информированного в делах Васильковской управы, возглавляемой его братом.
Важно обратить внимание и на другой факт: прочие офицеры Ахтырского полка, названные Муравьевым членами тайного общества, признали свою осведомленность о существовании тайного общества; принадлежность к членам общества названных Муравьевым Н. Н. Семичева и Е. Е. Пфейлицера-Франка была установлена на следствии. Еще одним важным обстоятельством является то, что оба этих офицера узнали о тайном обществе от Бестужева-Рюмина. Очевидно, именно он отвечал за прием офицеров-ахтырцев, а не полковой командир Муравьев. И Франк, и Семичев были извещены о существовании общества в 1824 г., а в 1825 г. формально приняты в Лещинском лагере[460]. Путь, который они проделали в ряды членов тайного общества, имеет множество пересечений с той фрагментарной информацией об Арсеньеве, которая проявилась в показаниях подследственных о нем. Это та группа офицеров, которую С. Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин готовили к вступлению в тайное общество. В этом контексте ссылка А. З. Муравьева на Бестужева-Рюмина в вопросе о принятии в члены тайного общества Арсеньева приобретает особое значение.
Следует отметить, что товарищи Арсеньева по Ахтырскому полку, будучи важными свидетелями по его делу, не запрашивались о его принадлежности к тайному обществу. Только Франк 17 февраля показал, что ему не было известно, принимались ли Муравьевым в тайное общество Арсеньев, Семичев или другие офицеры полка. Сам Франк, действительно, был извещен о тайном обществе еще в 1824 г., а окончательно принят в 1825 г. С. Муравьевым-Апостолом. В ответ на особый повторный вопрос Комитета от 21 февраля – вовлек ли А. З. Муравьев в тайное общество других офицеров полка – Франк отвечал: «Подполковник Арсеньев принят ли был им (А. З. Муравьевым. – П. И.) или нет, мне неизвестно, но он мне говорил раз, что надеется со временем его уговорить». Однако Франк передал весьма характерный диалог, удостоверяющий причастность Арсеньева к конспиративным связям: после известия об аресте Пестеля Муравьев сообщил Франку, что «…все пропало и что Пестель уже взят, прибавив еще, что теперь надо нам как можно дружнее держаться, и что он надеется, что подполковник Арсеньев будет также согласен, на что он (Муравьев. – П. И.) от меня в ответ получил, что это его дело об этом хлопотать»[461].
Комплекс следственных показаний об Арсеньеве, несмотря на его оправдание, содержит прямые свидетельства о принадлежности к тайному обществу, как и о том, что его рассматривали как единомышленника и кандидата, готового вступить в число членов. Показания его полкового командира Муравьева и М. Муравьева-Апостола, которых нельзя не признать авторитетными и осведомленными свидетелями, говорили о том, что Арсеньев состоял в числе членов общества. Несомненно, еще с 1824 г. он входил в круг офицеров-ахтырцев, охваченных влиянием руководителей Васильковской управы, которые с течением времени становились ее членами. Распространение тайного общества в этом полку происходило не благодаря усилиям Муравьева (принявшего полк только весной 1825 г.), а прежде всего через Бестужева-Рюмина, что делает наиболее убедительным предположение о том, что подготовка к приему и само принятие Арсеньева осуществлялись именно руководством управы. Данные следственных показаний ставят под сомнение отрицание Бестужева-Рюмина принадлежности Арсеньева к тайному обществу; очевидно, у него были причины скрыть участие Арсеньева в конспиративном союзе. Отдельно отметим слова Бестужева-Рюмина, переданные Муравьевым, что на Арсеньева «можно крепко надеяться», – они прямо говорят об Арсеньеве как единомышленнике членов тайного общества. Разговор Арсеньева с Муравьевым, состоявшийся 30 декабря 1825 г., источником которого послужили, согласно оправдательным показаниям Арсеньева, сведения, поступившие от участника заговора Андреевича, находился в прямой связи с известиями об открытии тайного общества правительством и аресте С. Муравьева-Апостола. Предложение подготовить эскадрон в этом случае, без сомнения, помещается в контекст обсуждавшегося плана военного восстания в случае обнаружения общества.
Таким образом, данные, полученные следствием, ставят под серьезное сомнение показания Арсеньева, избравшего для своей защиты позицию полного отрицания, последовательно выдержанную им во всех показаниях. Следует признать весьма успешной осуществленную Арсеньевым в целях оправдания интерпретацию важного уличающего показания Муравьева о смысле предложения подготовить свой эскадрон к «походу» – предложения, которое Арсеньев не стал отрицать. В целом, следствие по делу Арсеньева отмечено незавершенностью: не получили развития показания о членстве его в тайном обществе, не были опрошены офицеры Ахтырского полка и другие свидетели (в частности, Андреевич), не проводилась очная ставка с Муравьевым. Следствие, подойдя некритически к оправдательным показаниям Арсеньева, не придало значения показаниям Муравьева и М. Муравьева-Апостола о принадлежности Арсеньева к тайному обществу. В вопросе о поступлении офицеров-ахтырцев в тайное общество следствие сосредоточилось на участии в этом полкового командира Муравьева, упустив из виду энергичную деятельность в данном направлении руководителей Васильковской управы. Полученные следствием прямые и косвенные свидетельства об участии Арсеньева в тайном обществе, обсуждении им замысла восстания, конкретные данные о предложении подготовить к выступлению эскадрон Ахтырского полка заставляют признать оправдательный вердикт следствия необоснованным. Эти свидетельства говорят о том, что подлинные отношения оправданного лица к декабристской конспирации укрылись от внимания следствия.