йном обществе не состоял, не знал о его существовании и в мятеже не участвовал. Свои отношения с Вадковским он объяснял родственной связью. Она же, по его уверению, способствовала тому, что Вадковский не говорил ему ничего о тайном обществе, и только 30 декабря сообщил о записке Муравьева-Апостола. Зная о подписке, отобранной правительством в 1822 г., Молчанов счел тайное общество противозаконным, но не донес[512]. В связи с тем, что он узнал о цели тайного общества, Молчанов вынужден был пояснить, что «хотя и находил ее противозаконной, но по убеждению Вадковского, чтобы сие держать в секрете, и по близкому с ним родству, решился о том молчать». Кроме того, он узнал о тайном обществе тогда, когда оно уже было открыто правительством, как следовало из зачитанной ему записки[513].
По рассмотрении обстоятельств судная комиссия признала обвиняющие Молчанова показания недостоверными. Доказанным считалось только то, что Молчанов не был в Василькове и не участвовал в планах заговорщиков. Хотя следствие выявило тот факт, что он знал о тайном обществе, судом было принято во внимание, что он получил сведения о нем уже после открытия общества и счел его противозаконным. Следствие не выявило доказательств его участия в мятеже. Поэтому было предложено освободить его как невинного из-под ареста. Признавалось, что за недонесение начальству о записке С. Муравьева-Апостола Молчанову следовало назначить наказание, но судная комиссия сочла возможным вменить в качестве последнего «долговременный арест», под которым Молчанов находился с начала следствия. Окончательно решение о Молчанове передавалось на усмотрение императора. По мнению Остен-Сакена, Молчанов, подозревавшийся в «соучастии», оказался неприкосновенным к мятежу и заговору. За недонесение о записке главнокомандующий счел необходимым назначить Молчанову наказание: «сверх нынешнего содержания под арестом выдержать еще в Бобруйской крепости два месяца на гауптвахте»[514]. В итоге суд счел, что по его делу нет никаких доказательств виновности в знании о тайном обществе и участии в мятеже. Поэтому в результате конфирмации военного суда по делу восстания Черниговского полка он был оправдан и освобожден (12 июля 1826 г.)[515].
В справке о Молчанове в «Алфавите» Боровкова зафиксирована только информация о знании им факта поездки А. Вадковского, а также о его желании покуситься на жизнь Рота[516]. Помимо этого, в распоряжении следствия имелись и другие уличающие Молчанова показания. Так, Вадковский настаивал на том, что перед своим отъездом в Васильков утром 30 декабря он сообщил Молчанову о записке Муравьева-Апостола, познакомил с содержанием этой записки («их тайное общество открыто»), объявил ему о своем намерении ехать в Васильков. Тем самым Вадковский фактически признавал осведомленность Молчанова о существовании тайного общества – именно этим он объяснял свое намерение ознакомить Молчанова с запиской Муравьева-Апостола, а также отсутствие пояснений по содержанию этой записки. Тот факт, что Молчанов знал о заговоре, Вадковский основывал на своем разговоре с Муравьевым-Апостолом. В ходе этого разговора Муравьев-Апостол, получивший сведения о том, что Молчанов узнал о тайном обществе, спрашивал Вадковского, не он ли принял Молчанова, и просил быть осторожнее. Вадковский утверждал, что сам он якобы никогда с Молчановым о тайном обществе не говорил.
Таким образом, петербургское следствие не обратило внимания не только на показание М. Муравьева-Апостола о принадлежности Молчанова к Южному обществу, но и на свидетельство Вадковского о словах С. Муравьева-Апостола, из которых следовало, что Молчанову стало известно о существовании тайного общества задолго до конца 1825 г. Следствие в Белой Церкви также располагало показаниями о членстве Молчанова в тайном обществе, сделанными разжалованным из офицеров рядовым Черниговского полка Д. Грохольским – человеком, близким к С. Муравьеву-Апостолу и введенным в курс дел заговора офицерами Черниговского полка. 8 апреля Грохольский показал, что среди известных ему участников тайного общества находились офицеры 17-го егерского полка Вадковский и Молчанов (остальные названные им члены тайных обществ в своем большинстве были признаны на следствии участниками декабристской конспирации)[517]. Показания Грохольского не были учтены в ходе расследования при штабе 1-й армии.
К этому следует прибавить другие немаловажные обстоятельства. Вадковский и Молчанов (так же как Бестужев-Рюмин и С. Муравьев-Апостол) являлись бывшими офицерами Семеновского полка, раскассированными после известного «возмущения» по полкам 1-й армии; первоначально они служили в одном полку – Кременчугском пехотном; в том же полку ротным командиром в это время был И. П. Жуков, который вскоре вступил в Южное общество. Наконец, Молчанов был родственником членов тайного общества братьев Вадковских[518]. Васильковская управа в процессе расширения своих рядов в значительной степени опиралась на бывших офицеров Семеновского полка, в среде которых явным образом зрело недовольство.
Итак, на следствии в Петербурге и Могилеве прозвучали показания о принадлежности Молчанова к тайному обществу, не ставшие предметом расследования. Откровенное обсуждение содержания записки С. Муравьева-Апостола, адресованной Банковскому, в полной мере демонстрирует факт осведомленности Молчанова о существовании тайного общества еще до начала восстания черниговцев. Взятые в своей совокупности, показания авторитетных свидетелей заставляют усомниться в правдивости полного отрицания участия в декабристском обществе Молчанова со стороны бывших его товарищей по Семеновскому полку С. Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и его родственника Вадковского. Кроме того, не могут быть сброшены со счетов настойчивые утверждения очевидца событий Мозалевского о прибытии в Васильков двух офицеров 17-го егерского полка, хотя они и были сочтены недоказанными[519]. В любом случае, Молчанов, несомненно, пользовался особой доверенностью участников тайного общества и, по всему вероятию, входил в разряд «полупринятых» членов.
Еще одним бывшим «семеновцем», служившим после перевода в армию в Кременчугском полку и оказавшимся в сфере внимания руководителей Южного общества, был юнкер Кременчугского пехотного полка Лев Сенявин[520]. А. В. Поджио в ответах на первые присланные допросные пункты от 17 января писал: «Слышал от Бестужева, что он некоторых принял в гусарах и артиллерии. Говорил мне о каком-то Синявине…»[521]. И. В. Поджио в показаниях от 4 февраля свидетельствовал, что в апреле 1824 г. Бестужев-Рюмин предлагал ему принять участие в покушении на императора на смотре войск 1-й армии. В ходе разговора он сообщил, что шестеро кандидатов уже записаны в особый список, и назвал из них трех: B. C. Норова, И. П. Жукова и Сенявина. И. Поджио лично никого из них не знал, кроме последнего, которого видел при прохождении Кременчугского полка. Членство этих лиц в тайном обществе автор показания удостоверить не мог. Сведения, полученные от братьев Поджио, повлекли за собой серию допросов. Так, данные И. Поджио 16 февраля были предъявлены в вопросных пунктах Бестужеву-Рюмину. В своем ответе он фактически подтвердил их, одновременно отрицая формальную принадлежность Сенявина к тайному обществу: кроме разжалованных из офицеров в солдаты, в случае ареста или покушения на императора «целили мы на Жукова, Сенявина (сей последний никогда обществу не принадлежал) и на Кузмина… Никому из вышеупомянутых предложения сделано не было», ввиду рискованности преждевременного оповещения. В показаниях от 6 марта он еще раз подтвердил эту информацию[522].
В ответах на отдельный запрос следствия о членстве Сенявина Бестужев-Рюмин клятвенно заверял, что это лицо не являлось членом тайного общества; если же откроется «противное», то «он готов за оное отвечать». Это заверение Бестужева-Рюмина, видимо, оказало свое воздействие на Комитет, и больше разысканий о Сенявине не проводили. В справке «Алфавита» Боровкова утверждалось, что других показаний о причастности Сенявина к тайному обществу не было[523]. Почти одновременно, 15 февраля, о принадлежности к тайному обществу Льва Сенявина был спрошен И. П. Жуков, контакт которого с Сенявиным был выявлен при изучении найденных у Жукова бумаг. Последний отвечал, что Сенявин служил в роте, которой он командовал; они жили на одной квартире и стали приятелями; об участии его в тайном обществе Жуков не знал[524]. Комитет «оставил без внимания» свидетельства о членстве Сенявина, полагаясь, видимо, на «честное слово» Бестужева-Рюмина. Но имеющиеся показания скорее говорят о другом. Прежде всего, кандидаты на участие в главном акте мятежа, названные Бестужевым-Рюминым, на протяжении 1824–1825 гг. так или иначе оказались в рядах членов тайного общества. Сам факт расчетов на Сенявина в случае начала открытых действий не требует комментария: он удостоверяет близость его умонастроений «образу мыслей» заговорщиков. Но А. Поджио в своем показании прямо сообщал о членстве Сенявина, ссылаясь на свой разговор с Бестужевым-Рюминым именно о принятии в члены тайного общества Сенявина, фамилию которого Поджио хорошо запомнил. Бестужев-Рюмин подтвердил, что на Сенявина рассчитывали в случае начала переворота, – правда, он уверял, что сам Сенявин не знал об этом[525]