В письменных показаниях А. М. Голицын полностью отрицал свою формальную принадлежность к тайному обществу, настаивая на том, что только слышал о его существовании от Вольского, но не выражал согласия вступить в члены и больше ни разу не говорил с ним об этом. Тем временем в повторных показаниях от 3 и 11 апреля, сделанных в ходе особого расследования связей Голицына с тайным обществом, Вольский был более осторожен. Он утверждал теперь, что формально в члены общества Голицына не принимал, а только сообщил ему о существовании тайного общества, имевшего целью «распространение просвещения и усовершенствование самого себя». В повторных показаниях Вольский, в противоречие своему первому сообщению, заявлял, что не получал от Голицына согласия на вступление и больше с ним не встречался. Эти повторные показания Вольского были зачитаны на заседании Комитета 15 апреля. Характерно, что в журнале Комитета было особо отмечено это существенное для расследования изменение в показаниях Вольского: выяснилось, что Голицыну, который сначала был назван им членом, он лишь «говорил» о существовании тайного общества, причем «только глухо». Следствие отдало распоряжение собрать справки об участии Голицына в тайном обществе у «важнейших» членов. Оболенский и М. Муравьев-Апостол показали, что Голицына «имели в виду» (очевидно, в целях тайного общества) по его родству с В. М. Голицыным, но формально членом не считали. Рылеев и некоторые другие члены тайного общества, спрошенные о Голицыне, не знали о факте его вступления[554]. На заседании 20 апреля Следственный комитет, после рассмотрения поступивших показаний и составленной на их основе справки о Голицыне, пришел к решению об освобождении его от ответственности из-за отсутствия «вины». По мнению членов Комитета, следовало «представить государю императору, что князь Александр Голицын к обществу не принадлежал и даже по сведению, которое имел о существовании оного, не мог подозревать противозаконной его цели». Резолюция императора гласила: «Выпустить»[555]. В справку «Алфавита» Боровкова были занесены только данные из повторного показания Вольского, согласно которому Голицын «не отвечал» на сделанное ему предложение стать членом общества, и основные пункты оправдательных показаний самого Голицына (показание А. Бестужева не было принято во внимание уже при решении участи Вольского)[556]. Но, в противоречии с вердиктом следствия о Голицыне, в итоговой записке о Вольском нашел отражение тот факт, что он «в сочлены, вскоре по вступлении своем, принял служащего в гвардейской артиллерии князя Голицына»[557].
Следует остановиться на важнейших составляющих линии защиты, которой придерживался Голицын в своих показаниях. Не отвергая установленный следствием факт разговора с Вольским, свою осведомленность о существовании общества и его цели, Голицын постарался сделать все, чтобы лишить этот факт обвиняющего значения. Он, прежде всего, настойчиво отрицал свое присоединение к тайному обществу и, следовательно, организационную принадлежность к нему. Утверждая, что ему только было открыто существование общества и сообщена его цель (что в действительности являлось необходимым элементом процедуры приема), Голицын отводил вопрос о своем поступлении в число членов. Принципиально важным являлось и другое его утверждение: о том, что он не дал положительного ответа на предложение вступить в общество. Тем самым Голицын удостоверял, что его принятие не состоялось; одновременно демонстрировалось нежелание быть членом. Наконец, отрицание продолжительных контактов с Вольским показывало случайность «разговора» о тайном обществе, его единичность, говорило об отсутствии постоянных связей с заговорщиками. В итоге, значение «разговора» с Вольским предельно ослаблялось; факт принятия в члены тайного общества заменялся расплывчатой формулировкой, согласно которой подозреваемому было только «открыто» существование общества и его «внешняя» «просветительская» цель, при том что он фактически ответил отказом на предложение стать членом. Категорическое отрицание формального членства заслонило факт сделанного Вольским предложения, так же как и первоначальное свидетельство последнего о приеме им нового члена; Комитет принял решение не считать Голицына участником тайного общества.
В этой связи нужно признать, что следователи не сочли нужным обратить внимание на достоверно установленный в ходе процесса факт осведомленности Голицына о существовании тайного общества, что во многих других случаях влекло за собой привлечение к ответственности. Прозвучавшая на следствии формулировка «общей» цели тайного общества, сообщенной Голицыну («распространение просвещения и усовершенствование самого себя»), как правило, была известна всем новопринятым членам, составлявшим в Северном обществе разряд «согласных», и с течением времени наполнялась политическим содержанием. Так, в частности, произошло в случае Вольского и Зыкова, которые со временем узнали о намерениях общества «переменить правление», в результате чего понесли административное наказание. Узнал ли Голицын о политической цели декабристского общества – осталось неизвестным. Выяснение действительной степени осведомленности Голицына о Северном обществе и продолжительности его контактов с другими членами было фактически прервано. В таком повороте событий ощущается влияние на исход дела посторонних для расследования факторов. Такому выводу придает дополнительную основу тот факт, что следствие немедленно «ухватилось» за изменение показаний Вольского, обвиняющих Голицына.
При анализе имеющихся обвинительных и оправдательных показаний о Голицыне важно обратить внимание на источники свидетельств о его членстве в тайном обществе. О принятии Голицына прямо показал Вольский, который непосредственно делал ему предложение вступить в члены. Показание, принадлежащее столь авторитетному в данном случае лицу, являлось первым показанием Вольского на следствии, написанным собственноручно, – тем самым исключается неадекватное отражение в нем уличающего свидетельства. Заметим, что основное содержание последующих показаний Вольского об этом эпизоде почти идентично главным элементам оправдательной линии защиты самого Голицына. Это обстоятельство заставляет предположить «согласование» их показаний. Вероятнее всего, такого рода «согласование» оправдательных показаний и выработка общей линии защиты произошли после ознакомления Вольского с предъявленными ему на устном допросе показаниями Голицына. Увидев из них, с каким упорством и последовательностью Голицын отрицает свою организационную принадлежность к тайному обществу и факт принятия в члены, а также поняв, что следствие не имеет в своем распоряжении других улик против подозреваемого, кроме его показаний, Вольский решил изменить свою позицию, представив, вместо факта осуществленного им приема, фрагментарную картину почти случайного «открытия» Голицыну сведений о тайном обществе и его цели, без всякого соотнесения с существовавшей процедурой приема.
Кроме того, свое второе и третье показание Вольский дал уже в конце процесса, когда у него уже не вызывало сомнений, чем может обернуться для подозреваемого прямое свидетельство о его формальном участии в тайном обществе. Исходя из сделанных наблюдений, следует признать, что первое показание Вольского о принятии Голицына в члены заслуживает большего доверия.
Автор другого показания о принадлежности Голицына к тайному обществу, А. Бестужев, принадлежал к руководящему ядру Северного общества. Он не был лично знаком с Голицыным, но имел постоянные контакты с ведущими членами, в частности с Оболенским – человеком, весьма информированным в вопросе о членах, принятых в декабристский союз на всем протяжении его существования. Круг конспиративных контактов Александра Голицына, а в еще большей степени – его брата Валериана, приводит исследователя непосредственно к фигуре Оболенского, активного участника приобретения новых членов тайного общества в гвардейских полках в 1823 г.[558] Однако на процессе Оболенский не стал свидетельствовать о степени причастности Александра Голицына к тайному обществу и предпочел ограничиться лишь осторожным показанием о том, что его «имели в виду» в целях общества, обнаружив тот факт, что лидеры конспирации возлагали на него вполне определенные надежды. Что лежало в основе этих надежд – только ли возможность повлиять на офицера через его родного брата или организационная принадлежность к заговору – осталось на следствии невыясненным.
Между тем, снятое на процессе обвинение в отношении Голицына находит себе подтверждение в мемуарных источниках. Очерк «Четырнадцатое декабря», написанный И. Д. Якушкиным на основе рассказов Оболенского, Пущина и других осведомленных участников выступления на Сенатской площади, содержит неожиданную информацию о Голицыне как участнике тайного общества и событий 14 декабря, знавшем о готовящемся восстании и даже принявшем участие в беспорядках, отказавшись присягать. Из очерка Якушкина сведения о Голицыне как участнике событий 14 декабря перекочевали в записки М. А. Бестужева «14 декабря 1825 года», не претерпев никаких изменений[559]. Еще один мемуарист из числа осужденных, Д. И. Завалишин, говоря об артиллерийских выстрелах против мятежников, писал: «…офицеры же вынудили солдат стрелять, а те из них, которые сами принадлежали к Южному обществу, не сумели воспрепятствовать тому». В примечании мемуарист пояснял: «Когда я спросил потом кн. Александра Голицына, как же это он допустил стрелять Бакунина и привозить заряды Философова, над которыми имел неоспоримое влияние, если даже и они не были сами еще членами Тайного общества, то он сказал мне: „Что же было делать?“ – и сознался, что когда Бакунин спрашивал его, то он сказал, что надо стрелять»